— Ни одна причина не может быть достаточно веской, если речь идет о подрыве моего авторитета, сын! — Отец повысил голос. — Ты понимаешь? Ты знаешь, что я — глава всех военных подразделений?
— Ты отказался помочь ей, а она невиновна! — возразил я.
— Ты все еще не понимаешь, что сделал неправильно, не так ли? Вот ордер на твой арест. Государственная полиция явилась, чтобы арестовать тебя.
— Что? — Должно быть, я ослышался.
— Собери вещи. Они ждут тебя внизу.
Тон отца был спокойным и уверенным. Он не шутил. Я не мог поверить только что услышанному.
— Арестовать меня, твоего сына?
Неподвижная тишина.
— Мама! — завопил я, сбегая вниз по лестнице. Она отчаянно рыдала. — Мама!
Она только беспомощно покачала головой.
Отец стоял, рассматривая декоративные перила огромной лестницы, затем сказал:
— Тан, это военный приказ. Никто не должен и не может остановить его. — Он поднялся в свой кабинет и закрыл дверь.
Когда я увидел двух солдат с оружием в руках, то понял, что это была правда. Мать крепко прижала меня к себе, как будто не собиралась никуда отпускать.
— Я с тобой, — сказала она. — Что ты сделал? Скажи матери, что это неправда. Ты ведь не мог так поступить?
— Мама, то, что я сделал, было нужно, чтобы спасти мисс Йю. Я не могу сесть в тюрьму.
— Ты не сядешь в тюрьму, сынок, пока я жива. Лон, выйди из своей комнаты и сделай что-нибудь! Ты — военный руководитель! Выпроводи этих низменных солдат из нашего дома. Уходите! — Она махнула рукой двум полицейским, как будто они были парой вторгшихся животных. — Вы знаете, кто я и кем был мой отец? — властно заявила она. — Когда он сражался за нашу страну, ваши отцы еще носили подгузники, вы низменные лакеи. Убирайтесь!
Оба офицера отступили на несколько шагов, держа руки на оружии, пожимая плечами и качая головами.
— Что он сделал? Ему только семнадцать. Уходите! — настаивала мать.
— У нас на руках ордер, — сказал один из них. — Мы должны арестовать его.
Отец медленно спустился вниз по лестнице, положил руки на пальцы матери и медленно ослабил ее хватку.
— Пусть они заберут его.
— Нет! На что ты годишься? Главнокомандующий! Разве ты не можешь просто отменить приказ? Неужели то, что он сделал, является настолько дурным и преступным? Вся наша семья боролась за страну, и нас нельзя наказывать за небольшую ошибку, совершенную несовершеннолетним.
— Позволь ему идти. Этот приказ поступил свыше, — отрезал отец.
— Будь они прокляты! Будь ты проклят! Кто отдал приказ об аресте? Кто?
— Председатель ЦК.
— Хэн Ту, этот маленький гоблин?
— Ш-ш-ш. Не в присутствии этих людей.
— Не в присутствии этих людей? Я пойду на Народное радио и расскажу всему миру, что за кровопийца этот человек. Мой отец вытащил его из тюрьмы и сделал генсеком. Вы знали это, офицеры? Он умирал как собака, гния в той тюрьме. Какой бессердечный, неблагодарный, мелкий человек! Чего он хочет от нас? Он использовал нас, как только мог, а теперь выдает ордер на арест нашего сына? Он будет гореть в аду в течение многих жизней за то, что делает с моей семьей. Вы слышите это, офицеры? Этот ублюдок даже не посетил похороны моего отца! — Она снова разразилась слезами.
— Где дедушка? Мне нужно позвонить дедушке! — Это было моей последней надеждой.
— Сын, ты должен идти, — сказал отец. — Я решу это позже.
— Нет, отец. Ты не можешь позволить им забрать меня. Позвони дедушке!
— Пойдемте, Тан Лон, — скомандовал один из солдат.
— Подождите, я должен позвонить дедушке Лону.
— Почему он не может позвонить своему дедушке, вы, безжалостные невежественные животные? — вопила мать.
— Главнокомандующий, пожалуйста, помогите нам выполнить приказ председателя ЦК, — попросил один из офицеров.
Отец сурово посмотрел на него.
— Ты не должен повиноваться этому мелкому чиновнику! — сердито сказала мать.
Отец прикусил губу и силой оттащил от меня мать, пока я пинал ногами и бил кулаками полицейских.
— Тан, ты должен прекратить это, или мы заставим тебя. Дай мне твои руки, — приказал офицер тихим, но твердым голосом, держа в руках пару старых наручников.
— Это шутка? Наручники? Отойдите и дайте мне телефон. Вы знаете, кем был мой дедушка?
Полицейский подтолкнул меня, что меня очень удивило. Никто никогда не смел вести себя так по отношению ко мне.
— Мы не знаем, и нас это не интересует. Дай мне твои руки, или я буду вынужден силой надеть наручники.
— Помогите! Мама! — кричал я, глядя вверх на широкую лестницу. Но отец увел ее. Мои крики эхом отражались от закрытых дверей. — Помогите! — Никто не собирался помогать мне. Офицер грубо заломил мне руки за спину. Железные наручники щелкнули и сомкнулись на моих запястьях.
Медленно волоча ноги, я последовал за полицейскими. Где была свобода? Где была демократия? Где были все, когда я нуждался в них?
Я испытывал гнев и страх.
Офицеры грубо затолкали меня в джип. Я даже ни разу не оглянулся назад на строение, которое прежде называл домом.
Джип исчез в темноте ночи.
Железная тюрьма-крепость молчаливо стояла у массивных Сишанских гор. Я посещал эту часть пекинских предместий каждый год, особенно осенью, когда благоухающий Парк холмов покрывался шуршащими листьями красных кленов. Земля была похожа на красное море или распространяющийся по прерии огонь. Но сегодня я был заключенным, арестованным за измену. Какое нелепое обвинение! Все, что я сделал, — это помог невинной девушке вернуться в ее собственную страну. Она выпускала маленький журнал, организовывала политические встречи. Возможно, ей даже удалось посеять семена демократии. Но что в этом плохого? Ее идеи, стремления и красота были великолепны — ее следовало восхвалять как героиню. Я все еще не испытывал сожаления, что помог ей.
Солдаты провели меня через этажи, стены и лестничные пролеты, пока мы наконец не достигли темной камеры. Я больше не ощущал страха, только гордость. Я чувствовал себя героем и был настроен очень романтично.
После того как надзиратель захлопнул за мной дверь, в камере стало совсем тихо и темно. Я закрыл глаза, чтобы приспособиться к темноте, но даже не смог определить местоположение своей кровати.
Ощупывая пространство вокруг себя подобно слепому, я обнаружил плоскую подушку и чуть не споткнулся о ведро, которое принял за ночной горшок. Стены были грубыми на ощупь. Заключенные не заслуживали лучшего. В камере было холодно и сыро. Я чувствовал неровные швы между частями довольно гладкого, но холодного пола. В дальнем углу рядом с моей кроватью стоял маленький стол. Кровать была деревянная, покрытая тонкой, воняющей пропитанной потом бамбуковой циновкой. Я лег и положил руки под голову.
Я вырос с осознанием того, что я не таков, как все. И поэтому сегодня вечером, сидя в вонючей камере, я все еще чувствовал себя особенным, в отличие от преступника в соседней камере, кем бы ни был. Когда наступит завтра и снова взойдет солнце, меня освободят. Или если не завтра, то через несколько дней. В настоящий момент я был крысой, временно пойманной в клетку в научной лаборатории, и находился здесь для эксперимента, чтобы проверить мой характер. Любой великий человек должен побывать в тюрьме. Прочтите это в любой книге по истории. Тюрьма проверяет и закаляет людей.
Я не удивлюсь, если моя дорогая мама примчится сюда завтра и принесет кое-что из моих любимых блюд или даже несколько книг. Я очень сожалел о муках, которые причинил ей сегодня вечером. Мой дедушка-банкир, сияя гордостью, также мог принести что-нибудь из моего любимого чтива, вроде «Нью-Йорк таймс» и «Уолл-стрит джорнэл».
Я не забыл отца, который к настоящему времени, вероятно, уже спланировал каждый ход, чтобы спасти меня, после чувства запоздалого сожаления о том, что не помог мне сразу. В своей жесткой и серьезной манере он придет, с секретарем позади, чтобы извиниться передо мной. Он, вероятно, страдает от бессонницы из-за моего отсутствия и подбирает слова, чтобы написать наиболее искреннее извинение своему единственному сыну.
