— Аристокот, — выпалила Анджела, но потом исправилась и посерьезнела — Кот.
— Твой кот?
— Мой и Терезы.
— Его больше нет, потому что он сбежал?
— Его больше нет, — девочка посмотрела в глаза психолога, вспыхивающие и гаснущие под завесой густых ресниц.
Они долго говорили о котенке, психолог и девочка. Никто из жильцов ни словом не обмолвился о Бирилло и его смерти (и о пожарах, но даже Франческа, когда настала ее очередь говорить с карабинерами, не упомянула ни зверька, ни пожары), и Франческа боялась, что под легким, но настойчивым давлением психолога ее дочь расплачется. Но нет. Похоже, она не слишком хорошо знала дочь, которую сама родила. Не знала эту храбрую маленькую девочку?
— С кем еще ты обычно играешь во дворе?
— С Валерией.
— И все?
— С Карло.
— А еще?
Анджела не колебалась.
— С Марко, — вопрос-ответ.
— Больше ни с кем?
— С Беа.
— С вами еще кто-нибудь когда-нибудь играл? Хоть раз?
Анджела замолчала. Поджала губы. Воздух в комнате завибрировал.
— Нет.
— Ты уверена?
— Да.
— Точно уверена? Я никому не скажу, обещаю. Анджела сидела неподвижно, все еще хмурясь.
Франческе хотелось утащить ее из этого места, отвести домой, прижать к груди, исполнить любое ее желание — сделать все, чего дочь захочет или в чем нуждается. Психолог очень профессионально вырывала детство из рук ее девочки. Это было так душераздирающе, так несправедливо! А где другая невинная малышка? Нет, она не в безопасности со своей семьей, а где-то под дождем, который превратился в град, под этим ужасным ветром. Одна, в темноте, под этим градом. С незнакомцами, которые причинили ей боль.
Тебе страшно, Тереза?
Где ты?
Перестань, перестань думать… я не хочу больше думать, не хочу больше видеть. И в ее голове — даже если Франческа этого не замечала — у Терезы было лицо ее старшей дочери.
— Нет, — сказала Анджела.
— С вами еще кто-нибудь когда-нибудь играл?
— Мамы. И один дядя.
— Какой дядя?
Вибрация в комнате усилилась — теперь это был еще уловимый звук или неприятное мерцание.
— Этот… дядя… у ворот…
— Какой дядя?
Франческа увидела, как ее дочь сжалась в комочек на стуле от этой мощной вибрации взрослой жизни, и сказала:
— Ты имеешь в виду Вито, дорогая?
— Да.
— Вито — консьерж кондоминиума. Когда его жена сидит в будке, он иногда играет с детьми. Он порядочный человек.
Не теряйте время, терзая мою дочь! Найдите пропавшую девочку, она одна, и она боится.
Если не найдете, я вас прокляну.
— Папа! — обрадовалась Анджела, забираясь в салон черного «Рено сценик».
Эмма на коленях у отца вскрикнула. Массимо ждал их в машине, сегодня он сумел уделить время семье.
Он тоже, как и Франческа, чувствовал себя виноватым. С тех пор как они узнали об исчезновении Терезы, они думали, жили, действовали под руководством великого кукловода, имя которому — чувство вины.
Но поговорить друг с другом никак не решались. Когда рядом не было девочек, они искали любой повод чем-то заняться: умыться, прибраться, принять душ.
Только бы не оставаться лицом к лицу.
— Как все прошло, детка? — спросил Массимо, передавая Эмму Франческе — та запротестовала, она хотела остаться на руках у отца, — и подождал, пока жена усадит ребенка в автокресло. Потом завел двигатель автомобиля, который раньше был их милой, хорошей машиной, а теперь, как и все остальное, стал чужим.
— Ну? Расскажи мне, дорогая, — сказал Массимо, отъезжая от полицейского участка так быстро, как только мог.
— Я скучала по тебе, — Анджела приподнялась и с серьезным видом положила руку на голову отцу.
«Римский сад» тоже больше не был прежним. К дому они пробирались через толпу зевак и репортеров. Они возникли из ниоткуда, едва ли не через секунду после исчезновения Терезы. Окопались напротив ворот, обвешались микрофонами, как гроздьями артишоков. Мелькали вспышки фотоаппаратов, лампы камер. Репортеры постоянно забирались в фургоны и выбирались из них. Прятались под зонтами или, чтобы урвать хоть крупицу сенсации, бесстыдно бросались на жильцов под проливным дождем. Они не уезжали ни на минуту. Героически вели новые репортажи, один за другим, под струями воды. Они импровизировали с цифрами и статистическими данными о пропавших без вести детях: «Каждую неделю в Италии пропадают в среднем десять несовершеннолетних, и только семь процентов из них впоследствии удается обнаружить», вспоминали самые известные случаи: «Дэниз Пипитоне, пропала без вести 1 сентября 2004 года, около 12 часов дня возле своего дома в Мадзара-дель-Валло [16], сегодня ей было бы семнадцать. Анджела Челентано, пропала 10 августа 1996 года на Монте-Файто [17], ей было всего три года, сегодня ей бы исполнилось двадцать четыре», — они не замолкали ни на минуту. Эти имена детей звучали мрачным предзнаменованием, но в них было что-то неестественное, потому что они совсем не походили на имя их девочки. Разве неясно, что Тереза не такая, как другие?
Помимо журналистов перед домом толпились зеваки, а еще они бродили по окрестностям. И, шагая под дождем в этой толпе незнакомцев, ощущая едкий запах их пота, глядя в незнакомые лица, Франческа невольно думала, что, возможно, среди них был тот или та, у кого сейчас Тереза, и этот человек вернулся за другой жертвой, за другим малышом.
8
Марика и ее муж Джулио держались за руки. В каждом ввдеообращении, в каждом интервью, в каждом репортаже. А в другой руке Марика всегда сжимала любимую игрушку Терезы. Плюшевого Робин Гуда, рыжего, яркого, идеально чистого лиса: зеленый костюм и шляпа с красным пером, белая мордочка, черный нос — облик обнадеживающий и милый, своей безупречностью только подчеркивающий отчаяние и боль осиротевших родителей. По телевидению, в газетах, в прямом эфире во дворе или в «Римском саду» Марика и Джулио всегда действовали одинаково: мать умоляла тех, кто что-нибудь знал, сообщить об этом, постоянно запиналась, сбивалась с мысли, потом плакала; отец говорил серьезно, но сдержанно, просил, но не умолял. Деловито, четко и по делу — он хотел вернуть дочь, — обнимал жену и поддерживал ее. У матери и отца пропавшей малышки были безучастные бледные лица, широко раскрытые от душевной муки глаза. Плюшевый Робин Гуд в кулаке, она корчится от боли, он изо всех сил старается держать себя в руках.
Франческа сделала все возможное, чтобы больше не встречаться с Марикой, — будто сменила кожу и теперь жила на другой планете. Мать Терезы — мать пропавшего ребенка — казалась очень далекой и пугала ее. Оставалось только затаиться и молча ждать новостей.
И действительно, через два-три дня после исчезновения девочки новости появились. Кто-то — а потом еще кто-то и еще кто-то — видел девочку, похожую на маленькую Терезу, с растрепанными волосами и грязным лицом, которую вела за руку цыганка. В Остии, возле пристани. Они просили милостыню на набережной. У цыганки были рыжие крашеные волосы и красно-зелено-синего цвета широкая юбка до пят. Карабинеры, бросились на место. И действительно у пристани нашли такую цыганку. Но девочки с ней не было. Нищенку долго допрашивали, но задерживать оснований не нашли.
Это был след? Или просто иллюзия?
Вскоре — когда? слухи были очень противоречивыми — раздался телефонный звонок: «Меня зовут Джорджио, я знаю, где находится Тереза. Я скоро с вами свяжусь». И потом еще один: «Я Джорджио, мы свяжемся с вами через несколько часов, чтобы попросить выкуп за Терезу. Девочка в порядке». На заднем плане послышался голос: мама! Голос Терезы или другого ребенка?
— Да, — сказали родители.
— Вы уверены?
К сожалению, нет. Но этот парень, Джорджио, больше не выходил на связь, а полиция заявила, что, как ни печально, им не удалось отследить номер, с которого поступали звонки. Люди ждали, не отрываясь от газет, от телевизоров, от Интернета, где сообщали новости, правдивые и лживые; от социальных сетей, от видео, от теорий об исчезновении.
