— Замолчи.
— А что? Неправда?
— Я требую, чтобы ты замолчал! — крикнул Жюльен.
— Знаю, знаю, заехать мне по уху у тебя силы хватит, — усмехнулся Ритер. — Стоит мне только слегка задеть эту… эту… — Он умолк.
— Ритер, если б ты только знал, на что я ради нее пошел, ты бы молчал.
— Знаю, что ради нее ты на все способен. И тем не менее продолжаю думать, что ты не совсем конченый человек. Можешь еще опамятоваться. — Он сделал паузу, отступил на шаг и крикнул: — Но прежде всего тебе нужно высвободиться из лап этой девицы.
— Замолчи, Ритер. Если ты мне друг, прошу, замолчи.
— Да, я тебе друг. Именно потому я и буду говорить. Может, тебе сперва будет больно, но позднее ты сам станешь меня благодарить. Мне тошно смотреть, какой тряпкой ты стал из-за этой кривляки, из-за этой стер…
Ритер не успел закончить. Кулак Жюльена обрушился на его подбородок. Голова парижанина откинулась назад, глаза закатились. Падая, он взмахнул руками, ухватился за спинку стула и повалил его на себя. Жюльен остолбенел. Его друг лежал в углу комнаты, возле стены; худое тело поэта скорчилось, струйка крови стекала на рубашку. Жюльен кинулся к нему:
— Боже мой, Ритер! Этьен! Этьен!
Он впервые назвал приятеля по имени. Отбросил стул и поднял неподвижное тело. Ритер был совсем легким, но его бессильно повисшее туловище ускользало из рук. Жюльену с трудом удалось уложить его на кровать.
Пелена, стоявшая перед глазами Жюльена, уже рассеялась. Осмотрев губы Ритера, он увидел, что они обе рассечены, но больше всего он боялся, не проломил ли тот себе череп, ударившись о стену. Он осторожно приподнял голову товарища и провел рукой по его густым волосам. Крови не было. Тогда Жюльен бросился в кухню и тут же вернулся с бидоном воды. Он намочил салфетку. Холодная вода привела раненого в чувство, он заморгал, поднес руку ко рту и поморщился от боли.
— Этьен! Старик! Я негодяй. Последний негодяй! Прости, если можешь. Дай мне по морде, я даже защищаться не стану.
Парижанин сел на край кровати, наклонился над бидоном и покорно разрешил товарищу обмыть ему губы. Когда Жюльен снова стал просить у него прощения, он только сказал:
— Заткнись. Слышишь, это единственное, о чем я тебя прошу.
Жюльен осекся. Ритер встал, подошел к стенному шкафу и открыл его. К внутренней стороне дверцы было прикреплено зеркало. Он поглядел в него, вытер сочившуюся из губы кровь, с усилием усмехнулся и сказал:
— Мне так хотелось узнать, какой силы у тебя удар, и вот пришлось почувствовать это на собственной шкуре.
— Здорово болит, а?
— Не могу сказать, что это приятно. Разыщи-ка папиросную бумагу.
Жюльен порылся в ящике письменного стола.
— Прежде чем останавливать кровь, надо продезинфицировать ранку, — пробормотал он.
— Это я и собираюсь сделать.
Ритер налил в кружку виноградной водки и поднес ее ко рту. Он смочил губы, разом проглотил спиртное и издал вопль:
— Ох, сволочь, до чего жжет!
Он несколько раз облизал губы и быстро зашагал вокруг стола, махая рукой. Потом остановился, в упор поглядел на Жюльена и крикнул:
— Ты отпетый мерзавец, вот ты кто. Из-за тебя я впервые в жизни проклинаю этот священный напиток.
Жюльен понял, что товарищ не слишком на него сердится.
— Я и сам это сознаю, — сказал он. — Но клянусь, я даже не почувствовал, что ударил тебя.
— Зато я почувствовал. Впрочем, я сам виноват. Мне следовало помнить, что влюбленный — все равно что помешанный, тронутый. Или пьяный. Так что я не вправе на тебя злиться.
— Зачем ты так обидел ее?
Ритер поколебался, потом ответил:
— Чтобы оказать тебе услугу.
— Но ты ведь сам знаешь, что это неправда.
— Ты способен выслушать меня? И при этом не покалечить?
Жюльен молча кивнул. Ритер снова провел языком по своим раздувшимся губам, на которых чернела намокшая от крови папиросная бумага.
— Я обозвал ее так, как она того заслуживает. — Он предостерегающе поднял руку. — Помолчи. Дай сказать. Пока ты, как дурак, околачивался на дороге в Сидобр, где красотка назначила тебе свидание, она разгуливала под ручку с каким-то типом.
— Ты ошибаешься, Этьен. Этого быть не может.
— Я не был пьян. Дело происходило в начале третьего. Я вышел следом за тобой, а ты ведь знаешь, я ничего не пил. И вот, я сам их видел. Парень вел ее под руку. Он высокий и худой, как жердь. Она меня тоже видела. А я просто пожирал ее глазами. Думал, она хоть смутится. Даже и не подумала. Лишь сверлила меня взглядом.
Жюльен понял, что товарищ не лжет. На первых порах он почти ничего не испытал, разве только какое-то странное, трудно определимое чувство.
— Я б тебе все равно об этом сказал, — прибавил Ритер. — Не хочу, чтобы тебя водили за нос, как болвана. Ты заслуживаешь лучшего.
Жюльен медленно поднялся с места, сделал несколько шагов по комнате, вернулся и снова сел. Он вдруг ощутил острую, как боль, тоску, и она все росла. В ушах еще звучали последние слова Ритера: «Ты заслуживаешь лучшего». Он взглянул на парижанина.
— Ты даже представить не можешь, на что я сейчас способен.
Ритер попробовал было улыбнуться, но вместо улыбки на лице его появилась ужасная гримаса. Показав пальцем на свои губы, он сказал:
— Я-то хорошо представляю.
— Да я не о том говорю.
— Ты, кажется, считаешь, что изуродованная губа — это пустяки!
— Прости меня, старик. Ты совершенно прав.
— В таком случае побереги свои силы для других.
— Если бы ты знал, что я уже натворил… — Жюльен запнулся.
— Тебе известно, что я не страдаю нездоровым любопытством, — сказал Ритер, — но, по-моему, если ты выговоришься, тебе станет легче.
И Жюльен заговорил. Он признался, что в последнюю минуту не поехал с Бертье.
— У меня даже не хватило мужества откровенно поговорить с ним, чтобы он мог захватить кого-нибудь другого. Понимаешь, все дело в ней. Я больше ни о чем думать не могу.
— Выходит, она все-таки однажды оказала тебе услугу, — невозмутимо заявил Ритер.
— Ты так считаешь?
— Конечно. Не лезь ты в эту свалку. Поступай, как я, держись в стороне. Что касается твоего приятеля, то если бы ты отговорил его ехать, пожалуй, потом бы каялся. Хотя этим, возможно, спас бы ему жизнь. Может, сейчас твой Бертье лежит пробитый дюжиной пуль и…
— Замолчи! — крикнул Жюльен. — Слышишь, замолчи!
Мысль о том, что Бертье убит, привела его в ужас. Ритер вздохнул, озабоченно посмотрел на товарища и сказал:
— Во всяком случае, напрасно ты со мной в свое время не поделился. — Жюльен потупился, а Ритер прибавил как бы про себя: — Я, конечно, пьяница. Презренный гуляка, лишенный патриотических чувств. Но в моральном плане, когда речь заходит о… о дружбе, я, смею думать, стою десятка таких, как она.
Жюльен поднял голову, и взгляд его уперся в пирамиду, где были составлены карабины. Стиснув челюсти, сжав кулаки, он угрожающе бросил:
— Будь я уверен, Ритер… Будь я только уверен…
Парижанин проследил за его взглядом и покатился со смеху.
— Не кипятись, — посоветовал он. — Ты ведь отлично знаешь, что здесь только винтовки, а патроны они припрятали для будущей войны.
Он встал, подошел к Жюльену, положил руку ему на плечо, ткнул пальцем в сторону пирамиды и прибавил:
— Я знаю, что штыком и прикладом можно на славу изуродовать человека. Но поверь мне, когда тебе захочется отвести душу, лучше уж ты съезди еще разок по морде доброму приятелю. Тебе это дешевле обойдется.
Он отхлебнул виноградной водки и направился к двери. Взялся уже за ручку, но передумал и шагнул назад. Быстро окинул взглядом карабины и сказал:
— Надеюсь, ты еще не совсем рехнулся и не собираешься покончить счеты с жизнью?
Жюльен мрачно усмехнулся и проворчал:
— Однажды ты мне уже предсказал, что я кончу, как Нерваль.
— Болван несчастный! — воскликнул Ритер. — Чтобы кончить так, как Нерваль, надо прежде всего быть гением. Ну а мы с тобой жалкие смертные. Я, к примеру, пью не меньше Верлена, но никогда еще мне не удалось написать стихотворение, которое можно было бы поставить хотя бы рядом с кляксой из-под его пера. — Парижанин снова сделал несколько шагов к двери, опять остановился и прибавил: — Я иду спать. Когда вернутся остальные, скажешь им, что нашел меня мертвецки пьяным на полу, а рядом стояла бутылка из-под водки.
— Но…
— Заткнись! Скажешь также, что я свалился с лестницы.
— Ритер, это глупо!
— Делай, что велят. Все они смотрят на меня как на подонка. И знаешь, одним проступком больше, одним проступком меньше… — Он поколебался, немного подумал, потом схватил бутылку, поднес ее к глазам и заметил: — Впрочем, если я хочу, чтобы они тебе поверили, оставлять столько водки нельзя.
