— Так. Дальше, — сказал Антон.
— А что дальше? Я без нее жить не могу дальше. И как мне кажется, эти двое, что во мне, звереют от ненависти друг к другу именно тогда, когда мы врозь, а когда мы с Люсей вместе, то мне так спокойно, так счастливо…
— Влюбился? — вздохнул Антон.
— Нет, — коротко, но с силой ответил Виктор. — Люблю.
— А вот это уже хуже, — Антон скрестил руки на груди. — Любовь зла, не зря в народе говорят. Я имею ввиду настоящее чувство. Любовь слепа. Любовь всесильна. Любовь безрассудна… Или ты Лефортовский госпиталь позабыл?.. И Галину?.. У нее — кривая душа, у тебя — кривое лицо. Как маска.
— Нет, не забыл, такое не забывается…
Виктор напряженно думал над словами Антона о сути любви, о своей любви к Галине и о том, как она растоптала его чувство.
— Понимаешь, Антон, здесь есть большая разница… Очень большая… Перед Лефортовским госпиталем я столкнулся с грязью измены, с духовной черствостью, с предательством близкого человека, но это было все во вне меня… Не прилипло к моей душе… А сейчас… А сейчас все внутри меня, вот в чем дело.
Антон внимательно, очень внимательно и серьезно посмотрел на Виктора и спросил в упор:
— Готов жениться?
— Все, что угодно, — безрадостно, но твердо ответил Виктор.
Антон вдруг рассмеялся. Негромко, добродушно, тепло:
— Кхе! Кхе! Кхе! — нарочито откашлялся он. — Запутался мальчик… Ну, конечно, все позабыл, чему учили. Да-а-а, раскололи старичка. На пополам. И запахло серой — черный, похотливый, порочный дьявол проснулся на дне светлого царства твоей души и встал во весь рост и заслонил солнышко добра…
Антон вздохнул:
— Ну, что ж, ладно…Давай побеседуем. Ты же знаешь Антона. Антон кто? Антон — массажист мозга. А массаж мозга — занятие сложное, требующее ювелирной работы, ведь необходимо решить непростую задачу: отыскать в потемках твоей души источник, причину боли и успокоить тебя.
Антон сознательно набивал себе цену, подготавливая Виктора к тяжелому разговору.
— При этом пациент… В данном случае пациентом являешься ты, Вика, так вот, пациент должен быть абсолютно правдив. Договорились? Сможешь?
Виктор молча кивнул головой. Он ждал, он жаждал получить ответы на свои вопросы. Однако отвечать пришлось ему самому.
— Значит, побеседуем, как говорил Сократ… — Антон выдержал паузу. — Любишь, говоришь?.. И всерьез?..
— Да.
— А она? — задал свой первый вопрос Антон.
И тут Виктор, действительно, впервые задумался над тем, насколько сильны и искренни Люсины чувства к нему. Но вспомнив ее исполненные искренней горечи слова, что она ждала его всю жизнь, как судьбу, как мечту, ответил:
— Да, думаю, что тоже любит.
— Значит, с этим все в порядке, — улыбнулся Антон. — Потому что в ином случае разговор просто теряет всякий смысл. Любовь — обязательное условие вашего счастья… Или несчастья. Однако, мы разберем именно вариант счастья, потому что любой другой вас, очевидно, не устраивает. Итак, вы любите друг друга. Если вы вместе, то это, как чудо, как сказка… Если врозь, то… то как у Пушкина… Я знаю: век уж мой измерен, но чтоб продлилась жизнь моя, я утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я… Не так ли?
— Да… Я должен быть уверен… — как эхо, повторил Виктор. — Но, чтобы быть счастливым не только в течение целого медового месяца, а хотя бы всю оставшуюся жизнь, надо быть уверенным в главном, причем твердо уверенным — в человеке.
— Что ты имеешь ввиду? — спросил Виктор.
— Ты теперь пойми необходимость моего следующего вопроса… — начал Антон. — Мне и самому неприятно задавать его, но надо. Понимаешь, надо, чтобы ты ответил на него.
— Спрашивай, — внутренне напрягся Виктор.
Антон помедлил:
— Ну, хорошо… Подумай вот о чем: она пришла к тебе от живого мужа и сына, легла с тобой в постель, где гарантия, что она потом не изменит тебе, не поступит также с тобой?
Виктора скрутило от цинизма Антона. И сразу же черный эгоист в нем возликовал, хитро посмеиваясь: "Я же говорил тебе…" Но Виктор не поддался, справился:
— Нет, я верю Люсе. Я хотел, чтобы мы были вместе, я желал этого, я благодарен ей за все… И потом, разве это не естественно быть вместе, если мы полюбили друг друга? Как же ей следовало поступить?
— Наверное, также, как она и поступила, но не обманывая мужа.
— Он был в командировке, а она… Она все время говорила, что ей стыдно… И что она боится за своего сына…
— Вы же не один день знакомы, — возразил Антон. — Если ей стало ясно, что она без тебя жить не может, то пришла бы к тебе, вы бы вместе решили, серьезно это или нет, честно сказали бы об этом мужу — что же делать, если так случилось? Я понимаю, что это нелегко, да и совершать такой ответственный шаг надо тщательно все взвесив, убедиться, что вы правы, но полгода, наверное, для этого срок достаточный? И муж, наверное, вас понял бы… А так…
Виктор молчал. Что скажешь, если Антон был в принципе прав. И не только бессонных ночей и мучений не было бы — не было бы этого тяжелого разговора, если бы с самого начала не было бы двойной игры.
— Так, — увидев, что его слова подействовали, продолжил Антон.
— Но это дело прошлое. Что поделаешь, раз так получилось? Исправить все-таки не поздно. Поэтому позабудем прошлое… Нет, пожалуй, забывать не стоит, поэтому запомним прошлое, чтобы на повторять ошибок, и заглянем в будущее… Хорошо?.. Предположим, вы не только беззаветно любите, но и бесконечно преданы друг другу…
Наконец-то, вы порадовали ее мужа известием о свалившемся на вас счастье… Что же делает муж? Как английский джентльмен, откланяется и покинет помещение? Думаю, что нет. Скорее всего, он ее выгонит. И я, и ты на его месте поступили бы также. И были бы правы. Думаешь, она оставит ему сына? Никогда в жизни — это ясно, как божий день. Куда ей деваться? Естественно, к тебе…
Антон обвел взглядом комнату.
Виктор молчал.
Антон опять был прав, но для Виктора в этот момент черный эгоист в его душе и Антон слились в одно лицо, в одну маску, в одну плутовскую ухмылку: "Давай, давай, Вика, полезай в петлю…"
— Ты сразу становишься не только счастливым мужем, но и полновесным папой чужого дитяти. А если крошка окажется не только вождем краснокожих и переколотит палкой все твои маски, но и не взлюбит тебя? Дети очень тонко чувствуют свою власть над взрослыми, не правда ли? И используют ее полностью, не задумываясь, как тираны. Твой справедливый бунт будет бесполезен — мама тигрицей встанет на защиту своего детеныша, начав подозревать тебя в самом страшном — в том, что ты не любишь ее ненаглядного… И пусть, чем бы дитя не тешилось… А здесь очень, очень недалеко до расхода, до развода… Зачем же тогда, спрашивается, было огород городить?..
Но до финала еще очень далеко…
Антон сделал паузу.
Потом заговорил. Заговорил проникновенно, без всякой насмешки, но каждое его слово словно камнем ложилось в глухую стену, которая заслоняла свет, росла, отделяла Виктора от Люси.
— После долгих мучений, после диких скандалов и ссор вы оба поймете, что, несмотря на вашу любовь и преданность, вам лучше расстаться… Лучше, конечно, для ее сына, ведь мальчик должен расти в нормальной обстановке. Значит, развод и размен квартиры.
Ну, если развод только основательно истреплет тебе нервы, а с нервами у тебя всегда было слабо, особенно с лицевыми, то размен…
Размен — это тысяча и одна ночь. Шахерезада стала бы лауреатом Нобелевской премии в области литературы, если бы работала в бюро обмена жилплощади… Бюро, бюро… Кстати, по службе ты уже кое-чего добился: кандидат наук, начальник лаборатории, в ГДР собираешься. А как посмотрят твои товарищи по партийному бюро на твои разводы-женитьбы? Где твоя моральная устойчивость? Жену у мужа увел, семью разрушил, а новую не создал…
— Нельзя же так, Антон! — не выдержал Виктор. — Это же любовь, тут сердцу не прикажешь.
— Почему же нельзя? — удивился Антон. — Тебе можно, а другим нельзя? Что же, выходит, мы поощряем тех, которые по три-четыре раза женятся и каждый раз по велению сердца? Все правильно. Не думаю, что сердечные страдания будут серьезным доводом, когда станут разбирать твой моральный облик. А недоброжелателей, насколько я знаю, у вас в институте хватает.
И это было правдой.
По мере того, как говорил Антон, у Виктора остывало желание спорить с ним — он и сам видел, сколько же было всего "против", и только одно "за" — любовь.
— А теперь я скажу тебе самое главное… — подчеркнуто сделал паузу Антон. — Тебе тридцать четвертый, ты стоишь на какой-то, пусть не на верхней, но достаточно высокой ступеньке своего духовного, служебного, физического и умственного развития. Сейчас ты поступательно растешь, набираешь количественный потенциал, чтобы сделать качественный скачок — защитить докторскую диссертацию. Потом уйдешь заведующим кафедрой в какой-нибудь учебный институт, и тебя ждет спокойная и свободная, подчеркиваю, свободная жизнь. А эта женитьба-развод сломает тебе карьеру, ты остановишься в своем развитии, ты перестанешь набирать свой потенциал. Годы, лучшие годы уйдут безвозвратно. И не заметишь как. Впустую. В ссорах и огорчениях. Останется только горечь, комплекс неудачника, ощущение невосполнимой потери. А главное — ты потеряешь свою независимость, свою свободу… А что может быть дороже свободы?..
