– В замкнутой, конечно, не убывает, но кто тебе запрещает рассматривать открытые? Попробуй представить себе некую систему, в которой все процессы идут в обратном направлении. Развернутое – сворачивается, старое – молодеет и исчезает. Причем в обратном времени идут все взаимодействующие между собой процессы, а не какой-то один. Обязательно – все. Для короткого промежутка, например ничтожной доли секунды, это вполне реально. Но в таком случае обратное течение времени нет никакой возможности заметить. Информация сворачивается, и нельзя зафиксировать ее изменение, потому что нет мерной линейки. Наблюдатель, движущийся во времени обратно, не имеет никаких точек отсчета. Он молодеет вместе с миром и теряет всю накопленную информацию.
– Но если мы принципиально не можем зарегистрировать такой процесс, чем он может быть нам интересен? Чем его наличие отличается от его отсутствия?
– А, захотел практической пользы! Истину следует любить бескорыстно. Иначе она мстит. Она закрывается от охотников, и они стреляют друг в друга, потеряв ориентацию. Но мертвые встают. Пули влетают в стволы. Пороховые газы упаковываются в патрон. А отличие в том, что если есть некоторый трансцендентный разум, не запачканный ни в одном из процессов, этот Разум может ставить эксперименты – у него есть возможность отката назад. Продвинулся вперед на N шагов, посмотрел – выходит что-то не то. Откатил на N шагов. Внес кое-какие изменения в начальные условия, попробовал еще раз.
– Нет, что-то не срастается. Как это – внеси изменения в «начальные условия»? Да и нет ведь никакого трансцендентного разума.
– А ты почем знаешь? Он же не запачкан в доступной тебе информации. Он невидим, хотя и вездесущ.
Я встаю, собираю со стола чашки и несу их в раковину. Мою. Вытряхиваю окурки из тарелок и банок в мусорное ведро. Никто этого не замечает. Я, вероятно, и есть тот самый трансцендентный процесс, сворачивающий энтропию, мои действия неразличимы для пирующих философов.
Пытаюсь поймать мысль, пытаюсь включиться в разговор. Получается не очень. Обращаю внимание на зеленый фотоальбом, лежащий рядом с диваном. Поднимаю его и перелистываю. На фотографиях не лица друзей и знакомых, а какой-то текст.
Дима вдруг обращается ко мне:
– Возьми, почитай. Тебе будет небезынтересно. Это перевод одной английской книжки. Мне его принес Дьявол Оранжевых Вод.
– Грина, что ли, начитались? – скептически спрашиваю я.
– Грин тут ни при чем. Дьявол – мой приятель еще по физфаку. Он неплохо знает английский. А книжка прелюбопытная.
– О чем?
Аркаша криво ухмыляется.
– Ну конечно, о всемирном заговоре.
– Новейшие рецепты приготовления мацы из христианских младенцев?
– Нет, евреи как раз ни с какого бока.
– Ну тогда какой же это всемирный заговор?
Дима морщится.
– Ты бы хоть полистал, что ли. А то все твои язвительные замечания мимо цели.
– Слушайте, вы здесь сидите не знаю какие сутки. Занимаетесь этакой бодрой трансляцией клинического бреда. Я-то человек здоровый. Пока.
– Ну и нечем гордиться.
– И что же это за книга? Новая Библия?
– Я далеко не все понимаю, о чем там идет речь. Но ясно, что это очень серьезно. Стилистически перевод, правда, далек от совершенства. Дьявол никогда особыми талантами по этой части не отличался. Но по смыслу, я думаю, изложение вполне добротное.
Я открыл книгу на случайном месте и попробовал читать. Там были какие-то маловразумительные математические выкладки. Мои товарищи вдруг замолчали и с интересом уставились на меня. Потом Аркаша встал и отправился в ванную. Зашумела вода. Дима пошел на кухню ставить чайник.
На пороге он оглянулся.
– Спасибо за чашки.
Это было настолько на него не похоже, что я растерялся. Оказалось, что они оба готовы пожертвовать несколькими часами своего драгоценного общения, чтобы дать мне возможность прикоснуться к основам мироздания. О том, что я мог бы взять книгу с собой и почитать на досуге, речь не шла. Сразу было ясно, что такую, блин, драгоценность из дому не выносят. Впрочем, возможно, они просто устали и решили сделать паузу.
Аркаша вышел из ванной с полотенцем.
– Ты читай пока. А я посплю.
С этими словами он прошел в маленькую комнату и плотно прикрыл за собой дверь. Дима сел на диван и стал расстегивать рубашку.
– Ты перебирайся на кухню и читай сколько хочешь. Или сколько сможешь. Будешь уходить – просто прикрой дверь. А я прилягу. Мы действительно давно не спали.
Дима распахнул настежь форточку. Немного потоптался. Открыл еще и окно. Были уже первые заморозки.
– Не май месяц, конечно, но мы тут изрядно накурили, – бормотал он, ни к кому не обращаясь.
Я пошел на кухню. Дима выключил свет. Заполз под одеяло и буквально через минуту засопел.
53 …Такие самопальные издания мне видеть уже приходилось. Книги – особенно редкие или запрещенные – переснимали обычным фотоаппаратом, а потом отпечатанные снимки складывали в пакет от фотобумаги. У Димы был такой «Заратустра». Только в очень редких случаях фотографии переплетали или вставляли в фотоальбом. (Еще можно было читать прямо под фотоувеличителем.) Книга, которую я держал в руках, и была таким альбомом в зеленом бархатном переплете с серебряным гербом на обложке. Моя бабушка хранила снимки в точно таком же. Фотографии сделали с машинописной копии. Текст был хоть и мелкий, но почти везде достаточно четкий.
Я начал читать. Книга, с которой был выполнен перевод, вышла в одном из американских университетских издательств в 1960 году. Автор, на фамилию которого я поначалу не обратил внимания, рассыпался в благодарностях: он благодарил коллег по университету, каких-то меценатов, которые ему помогали, какие-то фонды, какие-то не то христианские общины, не то буддистов, не то кришнаитов, не то всех вместе. Единственным, кого я знал в этом списке, был Норберт Винер. Потом шли благодарности семье, очень страдавшей без его внимания, пока он писал эту свою тряхомудию, которую я почему-то должен теперь читать, сидя на холодной кухне. Особенно автор благодарил жену Изабель, без чьей заботы и помощи никакой книги не было бы. В заключение шли благодарности работникам библиотек, которые выдавали ему книги, корректорам, редактору, каким-то консультантам, студентам, с которыми он, оказывается, эту книгу обсуждал на своих семинарах, – вот надо же, еще и студентов припахал. Отчего-то он забыл упомянуть поваров и официантов – ел ведь он что-то, пока писал, да и производителей бумаги и карандашей стоило бы поблагодарить, они не меньше студентов потрудились. Но и без того список был фамилий на сто. Посвящалось это сочинение деду писателя – поэту и философу. Я такой длиннейший список увидел впервые. Редким занудой был не только автор, но и переводчик. Зачем он все это переводил? Я бы как-нибудь обошелся и без благодарностей всем этим совершенно незнакомым мне людям. Разве что указание университета, в котором автор книги работал вместе с Винером, произвело на меня весьма солидное впечатление. Если он с Винером работал, может, действительно сочинил что-то стоящее.
Я начал читать. Фамилия автора определенно казалась мне знакомой. Майкл Сааведра. Ну да, его зовут как Сервантеса. И ведь имя тоже совпадает. Мигель. Майкл. Может быть, псевдоним? Хотя книги под псевдонимом таким количеством благодарностей не снабжают. Труд назывался, прямо скажем, не шибко-то изобретательно: «Зеленая книга. Математические модели в биологии». Когда Винер написал свою работу по криптографии и ее должны были читать все инженеры, работавшие непосредственно с шифровальными машинами, они эту работу прозвали «Желтая опасность». Она была в желтой обложке, и изложение велось на весьма высоком уровне абстракции – ее попросту мало кто понимал.
А эта, значит, «Зеленая» и тоже, похоже, «опасность» – выкладок и формализмов и здесь хватает. Прочитав первые страниц десять, я совсем растерялся. А чего это мои друзья мне ее подсунули, да еще так ультимативно – типа пока не прочтешь, нам с тобой и говорить не о чем. Они что, такие любители математических моделей в биологии? Что-то я прежде за ними таких увлечений не замечал. А здесь речь идет как раз об этом. И с чего ее взялся переводить этот Дьявол Оранжевых Вод? Ему-то что за польза? И почему я этот текст читаю в самиздате, а не нормально отпечатанным в издательстве «Наука», например, если он такой научный? Это все никак не укладывалось в моей пустой голове. И я начал клевать носом. Смысл я понимал плохо. Глаза слипались. Автор, которого я тут же окрестил Дон Кихот, медленно и дотошно – сразу видно, математик – вводил основные понятия, давал определения, напоминал читателю теории, которые он будет использовать в дальнейшем, – из этих теорий я знал дай бог треть, а то и меньше. Шансы пробраться сквозь этот текст с каждой страницей падали, но не пойми откуда взявшаяся добросовестность не позволяла заглянуть в конец, чтобы подсмотреть ответ – зачем мне все это надо и почему это они так легко согласились, что это новая Библия. Так продолжалось до начала второй главы. Я очнулся, когда заглянул в первый же затекстовый комментарий. Майкл Сааведра писал:
