Ну да, только, чтобы «легко показать», пришлось голову поломать лет пятнадцать. Впрочем, чтобы «легко показать», что Великая теорема Ферма верна, и трехсот лет не хватило, а самому Ферма, вишь ты, не хватило полей в книжке, чтобы записать свое «удивительное решение». Мог бы вообще-то и слугу за бумагой послать в лавку, раз уж был такой умный, да вот беда, очень занятой.
«Этот пример о многом говорит. Если эволюция принципиально подобна работе приведенного алгоритма решения задачи коммивояжера, то она могла бы не плутать в потемках, а достаточно быстро двигаться в предопределенном направлении. Но для этого нужна телеологически предопределенная функция цели, и отбор должен осуществляться в соответствии с ней. Почему мы этого не допускаем? Почему мы не хотим согласиться с такой простой мыслью, что эволюция развивается вполне целенаправленно? Не в операционном смысле – здесь-то как раз все вполне случайно: мутации и скрещивания непредсказуемы, – а в процессе отбраковки неверных решений, отбрасывании заведомо тупиковых ветвей развития. Причем эти ветки могут какое-то время вполне нормально развиваться, пока не наступает коллапс. Тогда они прерываются. То есть мы ищем не локальные максимумы, а некоторый глобальный – вот он-то и предопределен телеологически. Кто определяет функцию цели? Можно сказать, природа, но что-то слишком разумное есть в этом процессе».
Конечно, и сказал Бог, что это – хорошо, а вот то – совсем нехорошо. И то, что хорошо, стало еще лучше, а то, что нехорошо, немедленно загнулось. Вопрос к подсудимому: а почему бы тогда Богу не выкинуть, на хрен, всю эту эволюцию и сразу не устроить все оптимальным образом? Креационисты, собственно, это и утверждают. Или Он, как последняя сволочь, дал нам свободу сломать себе шею, чтобы потом, парализованных, в колясочке, подвести к оптимальному решению, когда мы уже и дергаться не сможем? Хороший Он мужик, однако. Или Ему интересно посмотреть, как именно мы себе шею сломаем? Глядит так внимательно-внимательно, ткнет иголочкой и говорит: «Ишь ты, дергается еще» – и опять иголочкой – раз, и еще – раз…
«Функция цели в этом случае будет действовать как трансцендентная направляющая, как некоторое потенциальное поле, в котором происходит эволюция. Биологи с этим не могут согласиться. Им хочется, чтобы задача была имманентно замкнута, чтобы система содержала внутри себя все условия своего развития. Но это очень сомнительно. Какую бы мы ни рассматривали систему, она все равно будет развиваться в предопределенных внешних условиях по трансцендентным ей законам. Когда мы говорим, что эволюция есть нарастание порядка, мы всегда говорим об открытой термодинамической системе – в замкнутой системе энтропия не убывает.
А развитие открытой системы предопределяется как ее внутренними свойствами, так и вмещающим пространством. Почему нас не пугает принцип наименьшего действия Гамильтона? Он ведь тоже крайне странно выглядит: природа всегда действует оптимальным образом. Это фактически закон красоты, но именно он определяет структуру и эволюцию мира на всех уровнях – от элементарных частиц до целой Вселенной. Если мы запретим функцию цели и будем исходить только из внутренних имманентных свойств системы, объяснить скорость эволюционных изменений и их направленность достаточно трудно.
Управляющая роль вмещающего пространства видна и на таком примере. После оплодотворения яйцеклетки мы получаем зиготу – клетку с полным хромосомным набором. Эта клетка имеет все необходимое для своего развития. Она большая, богатая энергетическими ресурсами, но она всего одна. Все, что она может, – делиться. А поскольку она вполне симметрична, при делении должны возникать одинаковые клетки. Почему при дальнейшем развитии из нее разовьются настолько разные специализированные тканевые клетки, из которых и состоит организм, – неясно. Если мы поместим зиготу в однородную питательную среду, она, вероятнее всего, погибнет и уж во всяком случае никогда не разовьется в полноценный организм. Что мы видим в реальности? Сначала зигота просто делится, но на разные получившиеся в результате деления клетки по-разному воздействует материнское метапространство, регулируя экспрессию и репрессию генов в клетках зародыша. То есть информация о первой фазе развития, вероятно, содержится не в самом зародыше, а в полноценном развитом материнском организме. Именно он указывает направления (различные!) развития первоначально одинаковых клеток. Именно он определяет, где будет голова, а где хвост. То есть мы и здесь видим, что управляющая функция цели является внешней по отношению к замкнутой системе.
Конечно, аналогия ничего не доказывает, но наводит на определенные размышления.
И последний пример, который я хочу привести, это постулаты Канта. Фактически он полностью согласен с тем, что любая система является включенной в метапространство. Но возникает вопрос: а возможно ли мышление как таковое, мышление о мире как о целом? Кант постулирует существование априорных синтетических суждений. Он, в частности, относит к ним представления о пространстве и времени. Эти суждения не имеют эмпирических обоснований, они предшествуют всякой эмпирике. Это – трансцендентальные формы познания. Именно они обеспечивают возможность строгого мышления об эмпирическом содержании восприятия. Здесь мы опять сталкиваемся с метапространством, только в данном случае оно не физическое, а логическое. Но без него познание невозможно – это точный аналог того ясного и очевидного, о котором писал Декарт, то есть божественного».
Вроде вывернулся. Скользкий он мой.
Светает. И время позднее. Автобусы уже пошли. Интересно, Аркаша-то собирается сегодня в универ? А я, пожалуй, прогуляю, посплю подольше. Пора домой. Да и дождь вроде кончился.
Я закрыл альбом и пошел в прихожую. Аполоныч спал сладко, как фавн. В Аркашиной комнате тоже было тихо. Я оделся, прикрыл дверь, спустился по лестнице, вышел на улицу. Нет, дождь никуда не делся. Мерзкий, мелкий, ноябрьский, а я, конечно, без зонтика.
Ну и пусть мир устроен красиво и оптимально, мне-то от этого легче, что ли? Вот сейчас вымокну весь, а потом меня автомобиль взбесившийся переедет. Гребите к прекрасному будущему по оптимальной кривой, но уже без меня. Но тогда к чему стремлюсь я? К чему стремится человек? Он стремится к смерти как к минимуму потенциальной энергии, причем по пути наибыстрейшего спуска. Нет ничего прекраснее смерти, не потому что она распад, а потому что конец. Совершенная рама, которая завершает творение. В ней нет ничего случайного.
54 …Я встретил Аркашу около лекционной аудитории 16–24. Он сидел на широченном мраморном подоконнике в глубокой задумчивости. Аркадий уже перебрался от Аполоныча в общагу. Срок его изгнания закончился, он торжественно вселился в ГЗ и получил подушку. Теперь он был полноценный житель зоны Б.
– Ну что, наговорились с Аполонычем?
– Ты к нему несправедлив. Он интересный мужик.
– А я и не спорю. Книжки интересные у него.
Аркаша достал из портфеля зеленый альбом.
– Бери, почитай.
– Это как же он разрешил тебе ее взять?
– Ее вернуть надо этому Дьяволу Оранжевых Вод. Он на физфаке аспирантствует. Вот Дима и попросил меня. Но это не срочно. Так что читай без спешки, неделя у тебя есть.
– Спасибо, я с удовольствием.
– Ну, удовольствие-то сомнительное.
– Почему же? Меня заинтересовало. Любопытные теории. Только я так и не понял, при чем тут конспирология.
– Это просто. Когда-то на Земле жила цивилизация кремниевых людей, и этот Майкл Сааведра как бы даже был с ними знаком.
– Все страньше и страньше. У тебя сейчас пара?
– Я бы лучше пива выпил. А то что-то чувствую себя несколько утомленным.
– Ты побольше с Димой общайся, вообще ноги протянешь. Впрочем, можно и по пиву, я как раз сегодня совершенно свободен.
Аркаша строго посмотрел на меня.
– А ты своей задачей, что, совсем не занимаешься?
– Занимаюсь, но так, слегонца.
– Вот-вот, не сделаешь ведь ни хера.
– Ни хера так ни хера. Только что-нибудь все равно сделаю. Но сейчас мне как-то все это несколько, как бы сказать помягче, осточертело.
– Тогда пошли.
– В «Тайвань»? У меня денег мало совсем.
– У меня есть совершенно лишний червонец.
– Выиграл?
– Я больше не пишу.
– Надо же, и ты, Брут, продался большевикам?
– Мне скучно стало. Просто скучно. Да и народ весь разбрелся. Кто серьезно ушел в го, кто в бридж-клубе штаны просиживает. Распалось преферансное братство. Ты-то тоже ведь не пишешь? Или развязал?
– Знаешь, если бы я мог поехать в Монте-Карло, то играл бы в рулетку. И всегда бы выигрывал. Понемногу, правда, зато надежно.
Аркадий улыбнулся.
– Ладно, пошли. Дорогой расскажешь, как это в рулетку играют и всегда выигрывают. Если не секрет, конечно.
– Какой секрет? Играть-то негде. Лучше ты мне расскажешь, как это Сааведра общался с кремниевыми людями.
