— А я думала, вы уже уехали, — с нескрываемой досадой заметила Дороти.
— Теперь недолго осталось, — невозмутимо сказал он. — Вот я и подумал, что надо бы попрощаться перед отъездом. Просто чтоб вы знали, что никаких злых чувств у меня к вам нет.
— В самом деле?
Он продолжал улыбаться — не очень естественно, словно улыбка была приклеена к его губам.
— Конечно. Ваш папаша заставил нас порядком попотеть. Но что поделаешь; в нашей работе всякое бывает.
Он вытащил из кармана пачку сигарет и предложил ей закурить. Дороти, не желая показаться девчонкой, взяла сигарету. Щелкнув зажигалкой — Най принадлежал к той категории людей, у которых зажигалка всегда работает, — он спросил;
— Решили прокатиться?
— Да.
— Превосходная машина. «Юмбер», не так ли? Давно она у вас? — Заметив, что Дороти слегка покраснела, он поспешно добавил: — О, простите… я вовсе не хотел быть нескромным.
— Мне разрешили купить ее на те деньги, которые я выиграла в вашей лотерее; а то, что осталось, отец велел отдать на благотворительные цели.
— Что ж, — рассудительно заметил Най, — значит, они все-таки пошли вам на пользу.
Хотя Най делал вид, что не видит замешательства Дороти, ей с каждой минутой становилось все больше не по себе: неловко как-то стоять посреди улицы, неумело попыхивая сигаретой. Она частенько курила, когда с подружками заходила выпить кофе в «Эспрессо», но то было совсем другое дело, а так — это просто непристойно; если отец узнает, он разбушуется вовсю и будет прав. Она тщетно пыталась найти какой-нибудь предлог, чтобы распрощаться с Наем, но, прежде чем ей пришло что-либо в голову, он сказал:
— Я как раз иду в гостиницу выпить чаю. Не хотите ли присоединиться ко мне?
— Благодарю, но я еду пить чай к моей невестке в Слидон.
— А, понимаю, понимаю. — Он глубокомысленно кивнул. — Я видел ее на днях в городе. Она, кажется, очень мила.
— Очень.
— Странная, однако, штука, — задумчиво произнес он, — вот уже два года как я в Хедлстоне, а до сих пор ни разу не встречал ее. Должно быть, она живет очень замкнуто.
— Да, — отрезала Дороти, — вы, наверно, знаете, что мой брат был очень болен. И она считает, что ему лучше всего жить за городом.
— Ах да, я что-то слышал об этом. — Он сочувственно кивнул. — Вашему брату повезло, у него такая хорошая жена. Они познакомились, когда он служил в армии? Она была сестрой милосердия?
— Да нет, что вы! — вырвалось у Дороти. Она уже готова была, презрительно фыркнув, поправить его, как вдруг ей пришло в голову, что он пытается у нее что-то выведать, совсем как в тот раз. Те же чрезмерно учтивые манеры, те же наводящие вопросы, чтобы она сама все выболтала. Ну нет, решила она, это уж слишком, и, поняв, что может отыграться, не осадила Ная, а с самым невинным видом рассмеялась.
— Над чем вы смеетесь? — спросил он.
— Так, ни над чем. Просто уж очень вы ошиблись. И как только вам могло это прийти в голову?
— Должно быть, я ее с кем-то путаю. Кто же она в таком случае?
— Она? — И Дороти принялась сочинять, стараясь держаться как можно дальше от правды. — Она дочь одного шотландца, маминого старинного приятеля. Они с Дэвидом знают друг друга с детства.
— Вот как! — не без раздражения заметил он.
— Ее родители — наши большие друзья. Мы обычно проводили вместе лето. В Сент-Эндрьюз. Их дом был совсем рядом с… Бэнксхолмом… Конечно, все это было до того, как она кончила колледж и уехала преподавать.
— Преподавать? Где же?
— В женской школе на севере Шотландии… Точнее — в Эбердине.
— Понятно. — Судя по его тону, он был вконец разочарован. — А как была ее девичья фамилия?
— Элизабет Каслтон, — ответила Дороти, и глазом не моргнув. Она и сама не знала, откуда она взяла эту фамилию: должно быть, из какого-нибудь фильма, во всяком случае — фамилия вполне благозвучная. — Ее семья с незапамятных времен живет в Вест-Лотиане, хотя люди они не очень богатые. Ее дядюшка был присяжный поверенный.
— Каслтон, — протянул Най, словно пытаясь вспомнить, где он слышал эту фамилию, но, естественно, так и не вспомнил. Хмуро глядя на ближайший фонарь, он еще раза два повторил ее, но тщетно.
Дороти, страшно довольная тем, что сумела запутать его, решила: теперь — самое время пуститься наутек. Она поставила ногу на педаль, намереваясь вскочить в седло.
— Боюсь, что мне пора. Элизабет ждет меня.
— Ах да, конечно. — Най очнулся от своей задумчивости и бросил сигарету, забыв, однако, прилепить улыбочку. — Рад был вас видеть. Всего хорошего.
— До свидания, — вежливо сказала Дороти.
Сворачивая за угол, она посмотрела через плечо. Най все еще стоял на прежнем месте, тупо уставившись в одну точку, — вид у него был бесконечно озадаченный.
Вскоре Дороти выехала за город и, весьма довольная собой, помчалась по шоссе. Она поквиталась с ним. В каких-то своих грязных целях он хотел, чтобы она открыла ему, кто такая Элизабет, или, вернее, — тут Дороти улыбнулась, — кто такая Кора. И она была бесконечно рада, что сумела натянуть ему нос. Она даже запела, потом, заложив руки за спину и не сбавляя скорости, принялась подбирать рифму к фамилии Каслтон; так она довольно быстро доехала до Слидона. Спускаясь с холма в деревушку, она увидела Кору, прогуливавшуюся по молу. Через минуту Дороти уже тряслась по прибрежным камням. Кора повернула назад как раз в ту минуту, когда Дороти добралась до конца волнореза.
— Дороти! Какой приятный сюрприз! Только осторожней, дорогая. Здесь опасно ездить на велосипеде.
— Ни чуточки! — воскликнула Дороти, но все-таки перестала описывать круги возле Коры и спрыгнула с машины: она заметила, что Кора вздрогнула, когда она подъехала к краю волнореза. — Я привезла записку от мамы.
— Дэвиду?
— Нет, тебе. А почему мама не может написать тебе? Что в этом удивительного? — Дороти вынула письмо и протянула Коре.
Кора неуверенно взяла письмо, словно боясь узнать, что в нем написано, — опасение вполне естественное, если принять во внимание то, как относилась к ней миссис Пейдж. Но, когда она вскрыла конверт и прочла записку, выражение ее лица изменилось. Она так и просияла от удовольствия.
— Твоя мама очень добра, Дороти. Она приглашает нас завтра к обеду, то есть, я хочу сказать, ленчу.
— Ну и что же? Ты думаешь, у нас деликатесы подают, что ли?
— Не в этом дело… Мне это просто приятно. — Она аккуратно сложила записку и снова всунула ее в конверт, словно желая сохранить, как драгоценность; затем, подняв голову, добавила: — Пойдем домой.
— Разве ты не хочешь побыть здесь еще и посмотреть на море? Я ведь знаю, как ты его любишь. Ты проводишь здесь уйму времени:
— Только когда Дэвид работает. — Кора улыбнулась. — А сейчас я буду поить тебя чаем.
Они двинулись в гору, ведя между собой велосипед. Дороти прежде всего привлекало в невестке то, что Кора, как она выражалась, была порядочной. «Она никогда не притворяется, — думала Дорри, — и не станет делать вид, будто рада тебе, если этого не чувствует, но уж если она рада — так по-настоящему. Она всегда естественна и без конца готова помогать людям. Одни ее заботы о Дэвиде чего стоят: и готовит, и стирает, и белье чинит, и за садом ухаживает, и при этом терпит его напыщенные манеры и причуды, и относится к его литературным трудам так, точно он Шекспир и Мильтон в одном лице», — все это казалось Дорри образцом порядочности. Но было в Коре и нечто такое, что трудно поддавалось объяснению: сквозь внешнее спокойствие прорывалась затаенная нежность и чувствовалась какая-то настороженность, точно ей очень тяжело, но она ни в ноем случае не хочет показать это. Однако сейчас она была действительно в отличном настроении.
Пока Дороти накрывала в кухне на стол, Кора заварила чай, нажарила целую гору хрустящих гренков и открыла банку сардин. И хотя Дороти умоляла ее не возиться. Кора мигом замесила тесто и напекла пончиков, которые так и таяли во рту.
— Послушай, Кора, — сказала Дороти, когда ее невестка, наконец, села за стол, — как это ты научилась печь такие пончики?
— Если ты обещаешь мне, Дорри, помалкивать, то так уж и быть, раскрою тебе секрет, — весело сказала она. Обрадованная приглашением миссис Пейдж, Кора оживилась и была сейчас необычайно хорошенькой: щеки ее раскраснелись от возни у плиты, а ветерок, проникавший в открытое окно, растрепал густые волосы. — Я как-то целое лето только и делала, что пекла пончики. Такая уж у меня была работа, понимаешь. И, веришь ли, я выпекала их сотнями для проголодавшихся туристов. Сотнями — ты только представь себе.
— Господи боже мой! Но ты, надеюсь, и сама их ела.
— Нет… если ела, то немного. От запаха жира начинает тошнить… когда целый день им дышишь.
Дороти показалось это занятным, и она рассмеялась.
