- Честно? Вам сажу, Илья Палыч. Немного, с пацанами.
- Ну, на меня можешь не рассчитывать! С меня и Вадьки хватит! Как вспомню его с сигарой... Вот сам посуди, Миша, не могу же я с тобой курить. А Соболев? Узнает, точно сломает мне что-нибудь. Шею, например.
- Шею не надо! Да я и не курю, так... А вы очень похожи, - с дядей Мишей, я имею в виду. Не внешне, а всё равно похожи.
- Ещё бы. Мы же с детства вместе. А вообще-то, спасибо. Это, Миша, для меня лучшее сравнение, это похвала для меня.
- А может быть для него? - молвит тихо Миша, чуть краснеет, но глаз от меня не отводит.
Не знаю я, что сказать. Я тушу в пепельнице недокуренную сигарету, кладу Мише на плечо руку.
- Миша, ты бы под одеяло лез, что ли. Прохладно у нас.
- Не-е, у нас дома холоднее, но я залезу, только вы ещё со мной посидите? Да нет, если вам спать пора, то нет, конечно, это мне чего-то не спиться...
- Посижу, конечно, хотя спать пора, это ты прав. Но уж если не спится, то лучше вдвоём.
- Вдвоём всегда лучше, это точно! Но только с тем, с кем вдвоём быть приятно.
- Мишка, да ты умный парень! Я вот щас эти твои слова запишу, не забыть чтобы, склерозом я мучаюсь, а так запишу и...
Миша Шилов смеётся вполголоса, и шутливо тычет меня кулаком в грудь, а я перехватываю его руку, мягко заворачиваю её парню за спину, мягко обхватываю его за плечи, мягко направляю к дивану.
- Вот, укрывайся. А если подраться охота, - это не ко мне, это к Вадьке. Только не советую, калекой я тебя видеть не хочу...
- Да уж, он у вас ракета просто! Ха, земля-небо! Вот, сейчас. Да вы тоже под одеяло лезьте, с краю можно, одеяло-то огромное. Ну, хоть ноги укройте, дядя Илья...
- Мишка, ты меня дядей не называй, не надо.
- Хорошо, Илья Павлович, не буду... - голос у мальчика делается скучным.
- Вот и чудно, - усмехаюсь я. - Хоть кто-то меня слушается. Подвинься чуть... Так вот, "дядей" не надо, мне не нравится, а ты можешь звать меня... Да хоть Ил. Так и зови, а то "Илья Павлович" тоже не того, согласен...
- Да ведь не удобно как-то, - снова у парнишки глаза заблестели.
- Отчего же?
- Не знаю, не принято...
- Миша, если ты в четырнадцать лет ориентируешься на то, что принято или не принято, то извини, но тогда ты заведомый неудачник.
- Как же? Тогда значит всё можно, так что ли? Так, Ил? - тут же заводится Миша.
Ах, ты ж хитрец четырнадцатилетний! Спорщик ты, оказывается. Думаешь, поймал меня? Ладно...
- Не надо, Миша, не передёргивай. Есть вещи, через которые нельзя перешагнуть. Не потому, что это не возможно, а потому, что нельзя. Через людей шагать нельзя. Через чувства. В душу нельзя плевать. Да мало ли! Детей мучить... Это вообще... Доступно излагаю, или тебе разжевать всё надо, как Вадьке нашему?
Я под одеялом нащупываю мальчишкину ногу, крутой подъём стопы в моей ладони, сжать чуть сильнее, но чтобы не больно, не дай бог, и кончиком пальца по подошве...
- Ой, Ил, не надо, я ж щекотки боюсь, мы же с вами сейчас всех перебудим!
- Ага, значит, одно твоё слабое место я уже знаю! Ладненько, учтём...
Хихикнув ещё разок, Миша, чуть прикусив губу, лукаво смотрит на меня, и я, кажется, плавлюсь от этого взгляда.
- Да-а... Хорошо как. Знаете, Ил, со мной так вот никто не говорил ещё.
- Ты не грузись, Миша, это как раз в порядке вещей. Взрослые частенько забывают, что и как в четырнадцать лет. Что и в четырнадцать, и в десять, и в двенадцать, - человек, это человек, а не количество лет или сантиметров.
- Но вы ведь не забыли, похоже? Не забыли, Ил?
- Я - нет. У меня такое тогда было, что я умру, наверное, если забуду. Счастье. Нет, погоди! Это вот так сразу я тебе рассказать не могу, позже, может быть. И ещё. Не один я такой, Соболев тоже. И, надеюсь, не только мы с ним. А то, что я с тобой сейчас говорю, как с равным, так это оттого, что равным я тебя считаю. Да так оно и есть. При условии, что и ты это так же примешь. Равенство, - оно обязательно всегда в две стороны. Ой-ёй-ёй, Мишка! Что-то мы с тобой о таких вещах...
- Да ну! Мне очень нравится, Ил!
- Да? - вздыхаю я. - А я хотел, было, тебе рассказать, как однажды щуку я поймал, да Вадька с нею вместе за борт бултых...
- Вадька... - смеётся Миша. - С ним не соскучишься, это я понял уже. А он мне обещал на день рожденья аэрограф подарить, вы ругать его не будете?
- Так у него их три штуки! Один, правда, он кончил, промыть забыл, тетеря. Погоди, а ты тоже модели собираешь?
- Ну да. Только самолёты, а не машины. Я сейчас за Спитфайр взялся, ну а кисточкой красить, - полная лажа получается!
- Так, так... Лажа, говоришь?
Модельки, - это хорошо. И это учесть надо, в "Зорях Урала" классный отдел есть, и именно по авиации.
- Конкретно, лажа. А у Вадика с Егором очень даже ничего выходит.
- Это у меня выходит, а не у них! - тут же надуваюсь я. - Если хочешь знать, Мишка, то всё самое сложное для них я делаю. Вадька накрасит, пожалуй! Вот представь...
Тут дверь к нам в кабинет приоткрывается, и в щель просовывается взлохмаченная со сна голова Соболева.
- Вы чего это? - хрипло шепчет он.
- Так. Не спится, - спокойно отвечаю я. - А ты чего вскочил?
- Так орёте ж на весь дом, смотри, Илюшка, разбудишь ведь всех.
- Это ты только спишь, как индеец на тропе войны, все ж без задних ног дрыхнут. А мы тихонечко, да, Миш? Ты не торчи в дверях, или сюда, или туда.
Окончательно проснувшийся Соболев некоторое время с сомнением смотрит на меня, потом так же шёпотом заявляет:
- Знаешь, где командовать будешь? На работе у себя командуй. Пошёл я к тебе в спальню, а ты потом в гостиной ложись. Не выступай, Ил! Тёзка, если что, по башке ему дай чем-нибудь, здесь у него полно всего, только не орите вы, Борман проснётся, - всё, хана, все повскакивают.
- Вали давай, сказано же, - потихоньку мы.
- Полпервого ночи, - укоризненно качается Мишкина голова, и скрывается за закрывшейся дверью.
- Мы что, и правда, громко слишком?
- Слушай ты его, у меня кабинет звукоизолированный, а Мишка просто почувствовал, что мы не спим, он же телепат, блин.
- Вот и за столом вы, Ил, так же его называли, - это правда, что ли?
- Похоже, что да. Я за двадцать лет толком так и не разобрался, Миш, но что-то такое у него есть.
- Здорово.
- А по-моему не очень, утомительно, по-моему, - ответственности больше, и вообще...
- Да нет же, Ил, это ж супер просто!
- Ну, как бы то ни было, нам-то с тобой это всё равно не дано. Мишка, ты соку хочешь, гранатового?
- Не знаю...
- Слушай, завязывай ты с этим своим "не знаю"! - я, выпростав ноги из-под одеяла, шлёпаю по паркету к бару. - Ты чего, в самом-то деле, - стесняешься, что ли? Блин, неужто Вадька всё выхлестал? А, вот! Ёлки, бокалы на кухне... Идти неохота. Из горла буш? Ась?
- Из горла? - Миша улыбается до ушей. - Покатит...
- Замётано! Нарежемся щас! Так что, - стесняешься ты? Не надо, право не надо. Подушку повыше подвинь, так удобней будет. Знаешь, Мишка, если ты меня стеснятся будешь, то я тогда тоже краснеть начну, то да сё... Держи бутылку, хорошо, что горлышко широкое. И почему у бутылок со спиртным таких не делают? Всё против человека! Да не хихикай ты, прольёшь... Не холодный? Дай-ка... В самый раз. Нравится? Мой любимый. Вот когда я таким как ты был, берёзовый сок продавали, я мог трёхлитровку один за раз выдуть! Щас не видно что-то...
- Ил, а вы как насчёт этого, ну... ну, выпиваете?
- А по мне не видно? Как до самогона дорвусь, - удержу на меня нет! На люстре качаюсь, по дому всех гоняю с саблей в зубах.
- Я так и подумал, - задорно смеётся Миша. - Вы не обижайтесь, это я так спросил.
- Ну, спросил, и спросил, чего же мне обижаться? У меня с алкоголем, Миша, очень лёгкие отношения. Могу и выпить, если в тему, и крепко. Ну, по моим меркам. Разум не теряю, - Соболевская школа. А пить ради того, чтобы просто пить, - это как-то не моё...
- Вот это правильно! - горячо говорит Миша. - Так и надо, а то...
- Что? Знаешь, Миша, - начал, так уж договаривай.
- Да так... Просто у мамы был там один... Друг такой один. Натерпелись мы...
Я молчу. Беда, она и есть беда... Я снова ловлю Мишкину лодыжку, не щекочусь, нет. Это ласка. И он это чувствует, не отдёргивается, не вздрагивает, только серые глаза раскрываются под взмахом пушистых ресниц, и вопрос в них: - не обидишь? Крылья и облака...
- Миша... - тихо говорю я, совладав с голосом. - Послушай меня. Не знаю, могу ли я тебе это говорить, имею ли право, но ты послушай. Все твои проблемы теперь, - это и мои проблемы. Вот хочешь ты того или нет, но решать мы их будем вместе. Это даже не я так решил, это Судьба так решила. Как же нам с тобой против неё идти? Нельзя, да и не хочу я...
- Я тоже не хочу, - выдыхает Миша. - Только так сразу всё, странно как-то, я и не ждал ничего особо хорошего, а тут вы... И все остальные, конечно, и Борька тоже, но вы, Ил...
- Ну и всё, и слов не надо никаких. Слова, слова... И для них черёд придёт, но не сейчас. Дай-ка мне бутылку. Давай, Миша, за тебя я сейчас выпью. А лучше вместе, и знаешь что? Давай выпьем мы соку этого, чтобы ты ко мне на "ты" обращался. Есть такой обычай, ты же знаешь, наверное?
