Мишка бьётся в моих руках, - ещё бы, я ж ничего не забыл, это моё умение навсегда. Совсем немного времени, и Мишка кончает. Это как вулкан, - мне и страшно, и оторваться я не могу. Мальчик давит стон, судорога выгибает его навстречу мне, и влага, горячая, неуловимого и восхитительно незабываемого вкуса влага Мишкиного желания у меня на языке. И волна откатывается, оставив на берегу в моих руках омытое моей Любовью Мишино тело.
- Я, теперь я, так? - беззвучно шепчет Миша Шилов. - Давай я, Ил.
Я переворачиваю мальчика на себя верхом, поддерживаю его за крепкие, и одновременно хрупкие ещё плечи. А он неспешно, уверено, - ведь он же главный, - Мишка принимается за меня. И я лечу. Сразу, с места, без разбега. Время уходит, теряет размер и вещественность, остаётся только Миша, его голова в моих ладонях и ещё непередаваемое чувство законченности, и чувство начала. И вот. Изумрудная молния бьёт меня победительным копьём. Пилум, который уже не вытащить из души, но мешать он не будет.
Я держу Мишу за щёки ладонями, я чувствую там, как бьётся моя страсть, - всё правильно, как же без этого, это же часть Любви, самая высь полёта. Облака...
- Понял? - шепчет Миша мне на ухо, оказывается он уже здесь. - Так-то. Ещё и не так будет, мне же четырнадцать, я уже взрослый совсем. И я главный, да?
- Навсегда, что бы это ни значило, и как бы это ни было.
Мишка Шилов тихонько смеётся мне в изгиб шеи, в этом смехе счастье и власть. Ведь я теперь принадлежу ему, а он принадлежит мне.
- И всё-таки ты паршивец, я ж думал, что ты маленький, неопытный и невинный младенец, а ты... Ты до крайности испорченный мальчишка. Самый лучший, наверное, и может даже быть единственный на свете, - наверняка даже, - но какой же ты плохиш. Ты знаешь что? Ты только не вздумай исправиться! Мишка...
- Просто я образованный, время такое. А сам? Совратил меня, - а я плохиш!
- А ведь точно, - совратил я тебя! - я приподнимаю Мишину голову, серьёзно смотрю ему в глаза, и тихо говорю: - И что же мне теперь делать?
- Ты чё? - тут же пугается паршивец. - Я ж пошутил, ты чё? Ты кончай тут! Что ему делать! Да если б ты не того, то я бы тебя сам...
Миша чуть не плачет, - ну и скотина же ты, Токмаков!
- Мишка! Люблю я тебя! Ясно? Думал, что не полюблю больше, и тут ты. Люблю!
- Ну и всё, понял? И больше чтобы так никогда! Приказ по эскадрилье, понял? Погоди, Ил, А если дядя Миша... того, он же телепат, да?
- Ну, то, что он это узнает, то это я сто пудов уверен. Да погоди ты! Чего шугаешься, истребитель? Он это знал уже тогда, когда только тебя увидел, вот зуб даю. Тихо, сказал! Ты что же, не понял ничего? Эх, ты. Мы с Соболевым ведь... Ну, дошло?
- Дошло... Погоди, это что же, - выходит я его место занял? - голос у Миши делается сухим и ломким, и звенит, как перекаленная сталь. Он скатывается с меня и, закусив губу, натягивает плавки.
Гордость. Сам такой был... Ах ты, собственник четырнадцатилетний! Я ловлю Мишину голову, тяну его за шею к себе. Упирается... За плечи, смело, сильно. Я же старше, хоть ты и главнее.
- Место ты занял! Балда! Его место занять никому не дано, понял? Да убери ты локти свои. Слушай меня, Миша Шилов, слушай, потому что говорю я это только для тебя. Его место занять нельзя, оно навсегда. А у тебя своё место, и не знаю я, что ты себе там придумал, но твоё место ничуть не ниже, чем место Соболева. И ты тоже навсегда. А моё место в Мишкиной душе, - я за это спокоен, - оно тоже навсегда, и никому его не занять. Егор чудный парень, Мишка любит его до самозабвения, но я, - это я. Понял, или ты не понял? У нас с ним уже знаешь, сколько времени ничего не было? Любим мы друг друга, и этого достаточно...
- Ничего себе... Давай укроемся, Ил. Ничего себе. Здорово. Ну, а я так не могу. Смотри, Ил, если кто-нибудь у тебя будет, - ну, дядя Миша не в счёт, - если вот кто-нибудь там ещё только... Даже не смотри ни на кого! Не смей, понял, ты мой только, понял? Так вот.
Вот это да! Однако... Ёлки с дымом, а ведь с проблемой ревности я сталкиваюсь впервые. Миша играет моим соском, сопит мне в шею, потом, хихикнув, дёргает меня за ухо.
- А если Вадимка узнает, или ещё того не лучше, - Наталья Николаевна?
- Вадька сейчас живёт в мире, полном огня и железа. Не понял? В общем, его это мало занимает, потом-то узнает, конечно. Он меня любит, и что бы там он ни узнал, любить меньше не станет. Постарайся, чтобы он и тебя полюбил, так всем будет легче и проще. И к маме это тоже относится. Так что от тебя, истребитель, многое зависит. И от меня...
- Прорвёмся... Ил, я в туалет хочу.
- Пошли вместе, потихоньку только.
Мы двумя бесшумными тенями скользим в гостевой санузел, делаем свои дела, шипим друг на друга, чтобы тише, и на цыпочках, - мимо дёргающего во сне лапами Борьки, - тихонько над ним посмеиваясь, возвращаемся в кабинет.
- Ты спать сегодня собираешься, Шилов, или нет?
- А ты? Я как ты.
- Ладно, смотри только, чтобы я тут, в кабинете не уснул.
- Ил, а ты ко мне придёшь на днюху?
- Там видно будет... Но праздник мы сто пудов устроим, это уж будь уверен! Мишка, коленку, убери, куда ж ты её мне...
Миша Шилов начинает мне рассказывать про то, кого он позовёт на день рождения, какие у него друзья, как он живёт в классе и во дворе. Голос его делается сонным, - мальчик сейчас уснёт, я это вижу. Он уснёт, а я полежу с ним ещё чуть-чуть, чтобы он заснул покрепче, и пойду к Мишке. Надо, очень мне надо с Соболевым поговорить. И утра мне не дождаться. И мы поговорим. А утром будет всё так, как должно быть. Ведь всё уже решено, не так ли, Токмаков? И этот мальчик, засыпающий на моём плече, этот человек, который так стремительно занял в моей душе своё место, он будет смотреть на меня, и улыбаться мне, а я ему. Крылья и облака... И это навсегда...
Мишка Forever...
Магнитогорск. Январь-май 2006.
Ил (Geers).
С автором можно связаться по адресу: [email protected]
