Министр отстраняет помощника.
— Послушаю, послушаю… я внизу постою, около машины… — он смотрит в преданные Ромкины глаза и усмехается. Надо бы сказать этому пуделю что-нибудь ласковое. — Ты молодец, Рома. Я хочу, чтобы ты знал, что я очень ценю тебя. Спасибо.
— Арик… — шепчет Кнабель. — А когда будет это… ну, это… инсценировка? Когда?
— Когда будет, тогда и узнаешь, — веско роняет Битл.
Он обходит Ромку, не торопясь, спускается по лестнице к лимузинам, в «стерильную зону». «Разбежался… — думает он. — Так я тебе и скажу, как же…»
Сегодняшний вечер Битл готовил тщательно и осторожно, долго подбирал исполнителей.
— Люди все-таки не совсем куклы, правда?
— Глупости… люди — куклы, просто не всегда исправные. Марионетки с разболтанными шарнирами.
Оттого-то и происходят время от времени непредвиденные казусы. Хороший кукловод — это не только искусное управление. Хороший кукловод — это еще и выбор надежной куклы. Такой, которая достаточно предсказуема. С хорошо смазанными и плотно подогнанными суставами. С крепкими приводными ремнями. С качественным покрытием на лице. Чтобы в самый ответственный момент не подвернулась нога, не вывихнулось колено; чтоб не подвели, не порвались, не сгнили нервы — нити контроля; чтобы не облупилась, не побледнела, не покраснела, не сболтнула лишнего.
Последнее — самое трудное. Не зря говорят: «язык без костей». Без костей — значит, без управления. Значит, зацепиться там не за что, не к чему привязать направляющую ниточку. Оттого и мелят что придется и когда придется. Поди сотвори с таким негодным материалом хотя бы мало-мальски работающее представление! Поэтому главное — это разбить спектакль на возможно большее количество независимых сцен, так, чтобы под каждую сцену можно было подобрать соответствующую куклу и чтобы каждая кукла знала бы только свой собственный маневр, не имея при этом никакого понятия о том, что происходит рядом. Общую картину должен видеть только он, кукловод. Вот это действительно искусство!
Битл хмыкает и горделиво вскидывает голову. Он стоит рядом со своим лимузином, внизу, под сценой. Здесь темно и грязно. Остро пахнет мочой. Скорее всего, в обычное время здесь ночуют бездомные люди, снуют бездомные кошки. Дом для бездомных. Ничего себе — «стерильная зона»…
— Такая же стерильная, как ты — кукловод…
— Ты вот что — не зарывайся, ладно?
Битл трет ладонями лицо. В последнее время он стал часто разговаривать сам с собой. Тревожный симптом. Раздвоение личности. И если бы еще это второе «я» проявляло готовность к сотрудничеству, если бы помогало… Вдвоем — оно всегда сподручнее: можно распределить обязанности, работать эффективнее, больше отдыхать. Одна голова хорошо, а две лучше. Так нет ведь: незваный собеседник все больше подкалывает да задает каверзные вопросы. Это все переутомление, не иначе. Трудно держать сразу столько нитей.
Комбинация и в самом деле получилась сложная. Два слоя прикрытия: внешний, с кампанией в прессе по поводу покушения и внутренний — по линии инсценировки. Без кукол внутреннего слоя было бы невозможно подготовить главный удар. Как незаметно найти киллера, как нейтрализовать охрану? От любого действия расходятся волны, как круги по воде. Наверняка нашлось бы несколько доброхотов, которые побежали бы докладывать Бруку. Поэтому пришлось обезопаситься заранее. Он сам рассказал Боссу о готовящемся спектакле. Неудачное покушение, пара выстрелов на публике… Понятное дело, без крови, холостыми… никого даже не оцарапает. Зато выборы будут у нас в кармане. Проигранные выборы, Амнон! Мы выиграем проигранные выборы! Игра стоит свеч!
Сенильный старикан, похоже, не слишком врубился, о чем идет речь. Геморрой уже давно волнует его намного больше власти. Живет по инерции. Такого убрать — всем польза, а самому старику — больше всех. Но доложить ему было необходимо. Это ведь типа охранной грамоты: Амнон оповещен, а значит, все в ажуре. Так Битл получил возможность работать спокойно. Расставил своих людей по ключевым местам. Пришлось даже сменить шефа службы безопасности. Временно.
Потому что — ну какой из Ромки Кнабеля шеф? Эта должность требует определенной самостоятельности, тут «подай-принеси» не проходит. А Ромка все-таки лакей. Незаменимый, но лакей. А незаменимых лакеев — пруд пруди. Заменимы эти незаменимые пачками. А главное: обязательно потребуется козел отпущения: вот тут-то и сослужит услужливый Рома свою последнюю услугу. Можно сказать, завершит жизненный путь на вершине своего предназначения. С подносом жил, с подносом и сдохнет. Как киллер — с винтовкой. Все правильно, все справедливо.
Киллера, кстати, подобрал личный битловский телохранитель по прозвищу Голем.
— Тьфу ты! Ну почему нельзя было обойтись без имени?! Ну откуда ты вдруг выкопал этого Голема? Что с ним теперь делать?
— Как это что? То же, что и с другими: с Ромой, с киллером, с Шайей… их в итоге не так уж много и наберется, не волнуйся. Да и что Голем знает? Считай, ничего… малую часть представления, коротенькую, хотя и важную сценку. Нашел человека, провел его на крышу по Ромкой подписанному пропуску — и все. Точка.
Потому что задачу киллеру ставил сам Арик, лично. С глазу на глаз. В любимом месте на набережной. И свидетель этому всего лишь один — Голем. Круг замкнулся. Маленький круг, можно сказать — кружок. Киллер, Голем, Босс, а над ними — он, Арик Бухштаб. Один кукловод и три куклы, которые будут выброшены в мусорную корзину к исходу этого вечера.
Мокрая от пота рубашка липнет к спине. Надо бы взять салфетку из машины. Битл дергает за ручку дверцы, и пальцы его соскальзывают с неуступчивой железки. Лимузин заперт и пуст. Что за черт? Куда подевался водитель? Водитель сегодня незнакомый, временный. Обычно эту обязанность исполняет Голем, но Голем сейчас нужнее в другом месте, на крыше. Министр пробует еще раз — закрыто.
— Арик, что случилось?
Бухштаб оборачивается на скрипучий голос Амнона Брука. Старик, видимо, как раз выбрался из своего автомобиля и теперь стоит возле распахнутой дверцы, успокаивая обеими руками бунтующую поясницу. Сейчас его очередь выступать. Сейчас его черед. Он поднимется на сцену по этой лестнице для того, чтобы спуститься по ней на руках охранников, мертвой бесчувственной куклой с черепом, расколотым снайперской пулей. Уже ничего не изменишь. Поздно, даже если бы и хотелось.
— Да вот, водитель куда-то усвистал… — Битл раздраженно хлопает по крыше лимузина. — Черт знает что… совсем распустились.
Амнон осторожно переступает с ноги на ногу и начинает движение, только убедившись в их относительной дееспособности. Но идет премьер-министр не к лестнице, а к Арику. Он подходит к нему вплотную, близко заглядывает в глаза, молчит. Неужели пронюхал?
— Может, это и кстати, Арик? Знак какой-нибудь или еще что… просто так ведь, знаешь, и кошка не чихает.
Бухштаб натужно улыбается.
— Я ее уволю, эту кошку. Без выходного пособия, — говорит он как можно беспечнее. — Ты иди выступать, Амнон. Народ ждет. А обо мне не беспокойся, я справлюсь. В крайнем случае, посижу в твоей машине. Ты ведь не возражаешь?
Старик делает шаг назад. Битлу кажется, что он слышит скрип суставов.
— Конечно, Арик, о чем речь… хочешь посидеть — посиди… — он вдруг кхекает и начинает смеяться добродушным смехом древнего деда, качающего на коленях собственного правнука. — Только зря ты так торопишься туда сесть. Терпение, Арик, терпение…
Босс поднимает предупреждающий палец. Он так и идет к лестнице, уже не оборачиваясь, но продолжая посмеиваться и грозить неизвестно кому своим почти бесплотным перстом. Подъем дается ему нелегко, тут уже становится не до улыбок. Старик кряхтит, качает головой. Ступенька… еще ступенька… еще… Терпение, Амнон, терпение… Ты-то всегда умел терпеть, потому и дожил до таких седин в полном уме и… гм… некотором здоровье. А вот Арик не сумел… еще ступенька, еще… и потому до седин не доживет. А жаль. Хороший был бы преемник.
Амнон не сердится на своего чересчур торопливого заместителя. Сначала сердился, а сейчас уже нет, остыл. Наоборот, если вдуматься, то можно его понять: уж больно долго приходится ждать. Но тут уже старик не может помочь ничем. Ничем. Если уж в чем-то Амнон Брук уверен, так это в том, что умрет немедленно, сразу же после того, как выйдет в отставку. Это вопрос даже не месяцев, а недель. А то и дней. Потому что работа — это единственное, что держит его в жизни. Единственное. Ну, еще Соня… но на Соню надежды мало. Старики замыкаются в своем эгоизме, особенно больные старики. Вот он, к примеру, думает только о себе. И это объяснимо: на все остальное просто не хватает сил. Ступенька… еще ступенька… Если бы не надо было карабкаться вверх по ступенькам, отступать, маневрировать, принимать решения, держать ухо востро по восемнадцать часов в сутки… если бы не все это — да разве продержался бы он на свете хотя бы один лишний месяц?
