Достаточно консулу указать полиции на человека, подданного его страны, и полиция вышлет его из Танжера, даже не объясняя причины. А испанский консул, ясное дело, состоит на службе у верховного правителя Испании. И консул платит множеству людей, чтобы те шпионили здесь за недругами его хозяина. В его распоряжении тайно находятся также многие полицейские. И вот, обнаружив беглеца, они сообщают о нем консулу. А тот приказывает выслать его. Если это случается с англичанином или французом, или с гражданином еще какого-нибудь государства, он может уехать, куда пожелает, поскольку у него есть паспорт. Но испанцы, убежавшие из своей страны, не имеют паспорта, и потому деваться им некуда. Рано или поздно полиция арестовывает их и силой выдворяет в Испанию. А уж там — вы догадываетесь, о друзья мои, какая их там ждет участь.
Никто не осмелился ничего сказать Баширу, лишь несколько пожилых женщин-плакальщиц исторгли из груди долгие, пронзительные, зловещие стенания. И Башир заговорил вновь:
— Оплакивайте, оплакивайте их, добрые женщины, оплакивайте даже тех, кто пока еще не попался в руки полиции, ведь их могут обнаружить в любую минуту. Какая-нибудь нежелательная встреча, роковая случайность, продажный приятель — и им придется распрощаться со свободой, а может, и с жизнью. Нигде они не чувствуют себя в безопасности: ни в ремесленной мастерской, ни в кафе, ни на улице, ни даже в своей кровати. В этом веселом городе, раскинувшемся под теплым, благодатным небом, им повсюду видятся шпионы, ловушки.
Подобная жизнь ожидала в благословенном Танжере и Франсиско, испанского изгнанника, с того вечера, когда он появился в хижине дяди Тома и нашел там Лею, красивую еврейскую девушку.
Тут Башир, умолкнув, посмотрел на уличного чтеца Сейида и ростовщика Наххаса, столь рьяно перечивших ему. Но те избегали его взгляда.
И Башир продолжил свой рассказ:
— Но не думайте, друзья мои, что опасности, ежеминутно подстерегавшие Франсиско, лишили его отваги и желания смеяться. Нрав у него был веселый, и он уже давно свыкся с трудностями. И еще он любил Лею.
Прогуливаясь вместе, они отыскивали самые живописные уголки Танжера. Это бывало по воскресеньям либо вечерами, когда Лея заканчивала работу у торговца золотом. Я сопровождал их. Со мной Лее было спокойнее. Я знаю всех полицейских Танжера — и тех, что ходят в гражданской одежде, и тех, что носят мундир, — и всегда мог предупредить Франсиско.
Сперва они шли на еврейское кладбище. Там, укрывшись под большими старыми деревьями или за полуразвалившимися надгробиями, они чувствовали себя в безопасности. Одно только печалило Лею — убогие нищие-евреи у ворот. Она всякий раз давала им милостыню. Потом они с Франсиско шли смотреть на порт и на море, видневшееся между кипарисами, или же она устраивалась подле него на развалинах крепостной стены. Этого ей вполне хватало для счастья.
Но Франсиско хотелось пойти куда-нибудь еще, в более веселое место. И однажды, когда ему подвернулась выгодная работа, он повел Лею, вопреки ее опасениям, в мавританскую кофейню, что находится на крыше старинного султанского дворца в касбе.
О друзья мои, вы знаете, какой восхитительный вид открывается оттуда: чудесный дворцовый сад, весь старый город и, наконец, Гибралтарский пролив видны как на ладони. По крыше гуляет благоуханный ветерок, пахнет чаем с мятой и крепким мавританским кофе. Там собираются мудрые старики арабы, они курят наргиле, поглаживая свои седые бороды.
Именно тогда, я уверен, Франсиско и Лея поняли, как они любят друг друга. Они прочитали это друг у друга в глазах. Был поздний вечер, такой тихий, теплый и безмятежный, что я забыл о своих переживаниях.
В другой раз они отправились в сад мандубии, где растут многовековые деревья и стоят в ряд бронзовые пушки. Их некогда велели отлить наши халифы, чтобы уничтожать неверных. Я показал Лее и Франсиско знаменитую пушку, сделанную Мансуром-отступником — французом, которого взяли в рабство и который потом принял мусульманскую веру и прославился на службе у султана. Но они слушали меня вполуха: там они впервые взялись за руки.
Как-то в воскресенье мы отправились в гроты Геркулеса — легендарные подземелья, где среди нагромождения скал плещутся воды океана и где, облепив стены, рабочие-арабы, как и их предшественники много веков назад, вырезают из мягкого камня жернова для помола зерна.
И смотрите, друзья мои, как всемогущий Аллах, когда есть на то его воля, скрещивает человеческие судьбы. В тот день, когда я был вместе с Франсиско и Леей в гротах Геркулеса, там находились еще госпожа Элен и Ноэл, молодой англичанин, который привез ее на своей яхте. И с ними были бравый офицер, начальник полиции, господин Буллерс, торговец золотом, и мой друг рыжеусый Флаэрти.
Он — единственный, кто нас заметил. Такая уж у него особенность: что бы он ни делал, он всегда начеку. Но я подал ему знак, чтоб он не привлекал к нам внимание. Из-за Леи я боялся встретиться с господином Буллерсом, но еще больше опасался шефа полиции — из-за Франсиско. И господин Флаэрти понял меня. Никто нас не видел. Впрочем, это неудивительно: они прихватили с собой много вина и все время разговаривали, громко смеялись, что-то кричали, госпожа Элен вела себя с Ноэлом довольно развязно. И все же я заметил, что им очень скучно вместе… А бедные преследуемые Франсиско и Лея были счастливы среди этих красот. Пусть они не понимали ни слова из того, что один говорил другому, — они жили друг для друга, а в этом всегдашняя причина радости, веселья и блаженства.
В гротах Геркулеса было мрачно и холодно, и Франсиско впервые нежно и ласково прижал Лею к себе.
Башир как никогда увлеченно рассказывал о прогулках Леи и Франсиско. Выложив все разом, прямо-таки на одном дыхании, он остановился с намерением перевести дух. Но никто не воспользовался паузой, чтобы задать вопрос, бросить реплику или о чем-либо потолковать. Большинство лиц, молчаливо глядевших на него, выражали едва уловимое, наивное и спокойное удивление.
И Башир продолжил свой рассказ:
— Однажды вечером они оказались неподалеку от садов «Ан-Салах».
Многие из вас, друзья мои, когда наступала ночь, брели вдоль колонн, обрамляющих это место пышных увеселений, останавливались и слушали музыку, а потом, уставшие от долгого трудового дня, двигались дальше, к своим лачугам и убогим шатрам, расположенным за чертой города. Никому из вас, я уверен, даже на мгновение не приходила в голову мысль проникнуть в это заведение под открытым небом, где земля выложена мрамором, а вместо стен — гигантские смоковницы, где между колоннами бьют струи воды и в полутьме под звуки самого знаменитого в Танжере оркестра танцуют неверные. Стакан вина там стоит столько, что на эти деньги вы смогли бы кормиться неделю, а если однажды у вас каким-то чудом окажется нужная сумма, лакеи, одетые как господа, оглядев ваш убогий наряд, прогонят вас из этого роскошного места.
Так же, как и вам, о братья мои, ни Лее, ни Франсиско никогда не приходила в голову идея зайти в «Ан-Салах». Они остановились и стали смотреть туда с улицы. При свете луны огромные деревья и фонтаны, тени, движущиеся по мраморным плитам, в отдалении звучащая музыка очаровывали еще больше. Им казалось, что перед ними рай божий. И на пороге этого райского сада Франсиско впервые поцеловал Лею в ее жгуче-черные волосы.
В какую-то минуту я обернулся и увидел госпожу Элен. Она и Ноэл уходили из парка, где бывали каждый вечер. «С меня довольно, — говорила госпожа Элен. — Здесь смертельно скучно. Едем в „Маршико“, там, по крайней мере, можно вести себя как душе угодно».
На улице госпожа Элен заметила Франсиско и Лею, которые стояли рядом, прислонившись к колонне и замерев от счастья. Госпожа Элен остановилась, и я увидел в глазах этой женщины, вкусившей все земные блага, зависть, смешанную со страданием.
«Кто эта девушка?» — тихонько спросила она меня.
И я ответил:
«Одна моя знакомая, очень бедная».
«Но очень счастливая», — сказала, удаляясь, госпожа Элен.
От этих слов Зельма-бедуинка в испуге охнула.
— Почему эта американка так сказала? Может, у нее дурной глаз? — с тревогой спросила она.
Но, не ответив ей, Башир продолжил:
— Во времена, когда происходили события, о которых я вам рассказываю, среди высокопоставленных людей Танжера, ведающих устройством общественных развлечений, разгорелась ожесточенная борьба по поводу того, открыть или нет голубиный тир. Как уверяют, это одна из самых популярных и самых изысканных забав высшего общества в Европе. Большинство консулов и крупных чиновников хотели устроить эту игру в нашем городе, дабы привлечь к нам как можно больше путешественников, а следовательно, и их денег.
Другие, однако, яро противились этому. Они говорили, что это жестокая забава и что только варвары могут радоваться, убивая во множестве и без всякой пользы столь прелестных птиц. Среди наиболее ожесточенных противников этой затеи самой непреклонной была старая страшная леди Синтия, вернувшаяся к тому времени из Англии. Я рассказывал вам, какую она питала любовь к животным и птицам. И вы не удивитесь, узнав, что она употребила все свое влияние, исступленно защищая голубей. Долгое время ей это удавалось, однако в конце концов она потерпела поражение. Танжерское правительство решило, что в городе будет открыт голубиный тир.
