Ознакомительная версия.
Тренировка учеников заняла около трех месяцев, и постепенно центры начали работать в полном объеме – вскоре их уже было не семь, а больше тридцати. На банковском счету компании «Многополость в Массы» стали накапливаться суммы, поражающие длинными, многоразрядными цифрами. Аркадия оставила театр, съемки и стала заниматься только ведением бизнеса. Моя собственная сексуальная нагрузка резко упала, я теперь вел прием лишь в исключительных случаях, когда клиника того или иного пациента представлялась мне интересной с научной точки зрения. А в основном я занимался либо углублением и детализацией методик по идентификации, либо научными вопросами – писал статьи для солидных журналов, выступал на престижных конференциях. Мой тур по европейским столицам и по Америке был назначен на середину следующего года.
Иными словами, жизнь вошла в приятную колею – я был счастлив и с Аркадией, и даже в те часы, которые проводил с Любой. И кроме всего, я получал большое удовлетворение от того, что дело, которое я создал, процветает и набирает обороты.
А вскоре раздался звонок с самого вверху, можно сказать, с Вершины. Если честно, я ожидал нечто подобное – и Аркадия, и Рейн не раз заводили разговор на эту тему. Наши мнения сходились: дело приобрело настолько крупный масштаб, что не может оставаться незамеченным. Особенно с учетом нашего руководства… Хотя почему только нашего? Любое руководство пытается держать под контролем все крупные события, происходящие в стране.
Конечно, ожидать можно было всего, что угодно. Но ничего плохого не произошло – со мной вежливо поговорил вполне доброжелательный человек с мягким, интеллигентным голосом и под конец осведомился, когда бы он мог прислать за мной машину.
– Планируйте, что с учетом дороги, того, сего… вам придется потратить на нас часа три-четыре, – предупредил он. – Ничего? Не страшно? Сможете выделить?
– Да, сколько угодно. И когда угодно, – легко согласился я, думая про себя, что, если бы мне грозили неприятности, они, эти «Вершинные» ребята не утруждались бы простым телефонным звонком. Вполне могли бы забрать меня во время или после какого-нибудь выступления. И вообще, мало, что ли, у них возможностей? – я не скрывался, я даже охраны себе не завел (хотя Аркадия настаивала на охране), я по-прежнему любил по вечерам побродить в одиночестве по погруженной в сумерки Москве. Меня ночная, затемненная Москва всегда привлекала сильнее, чем дневная, слишком светлая и суетливая.
В результате мы договорились, что машина подъедет завтра к одиннадцати часам утра и я уделю встрече столько времени, сколько потребуется. Я попытался было узнать, о чем будет разговор. С кем он будет? Но безрезультатно – «Вершинный» посланник юркнул и легко ушел от ответа.
Волновался ли я? Нет, по сути, не волновался. В конце концов, не арестуют же они меня прямо во время встречи. Все-таки у нас правовое государство, и ничего противозаконного я не делаю. К тому же они не из тех, кто сразу, без предупреждения, да в кутузку. Они, похоже, ребята практические, рациональные, у них наверняка относительно моего многопольного проекта свой план выработался.
Обсудив нюансы предстоящей встречи с Аркадией, мы занялись сексом и энергазмировали почти всю ночь, потому что у Аркадии за последние месяцы от более-менее регулярных тренировок навык вырабатывать обильную плевру резко усилился. Она теперь не очень уступала своему аналогу из того, уже далекого многополого мира, о котором я стал понемногу забывать.
Итак, назавтра в назначенное время подъехал государственный «ауди» и покатил меня на «Вершину», на которой, надо сказать, я никогда прежде не бывал.
Ступая по ковровой коридорной дорожке, я все-таки почувствовал волнение – во-первых, для тех, кто по ней не ходил, скажу: мало на земле мест, которые поражают великолепием и величественностью наподобие нашей российской «Вершины». Впрочем, оно и понятно, денег в нее угрохано во все времена – на сотню-другую вашингтонских Белых домов хватит. К тому же не каждый день меня, простого смертного, еще недавно не самого заметного в стране писателя, вызывают в это головокружительно высокое место.
Потом распахнулись двери, и я вошел в просторный кабинет, который тоже поражал величием и великолепием. Хорошо одетый, хорошо подстриженный и причесанный человек поднялся со стула, сделал несколько шагов навстречу, доброжелательно улыбнулся, протянул руку. Его лицо показалось мне знакомым, возможно, я видел его по телевизору (хотя телевизор я включаю крайне редко – я человек, мало обращающий внимание на политику, тем более на политику сиюминутную).
– Здравствуйте, спасибо, что приехали. Вы Иван Гольдин, не правда ли? Очень приятно. Кстати, как вас по отчеству?
– Достаточно просто Иван. Я, видите ли, в офисах никогда прежде не работал и к обращению по отчеству не привык. К тому же у нас, у писателей, оно не в ходу. Старит оно. А мы пытаемся оставаться молодыми как можно дольше, вот и обходимся одними именами до старости. А многие вообще за псевдонимами прячутся. Ведь всегда хорошо разделять реальную жизнь от жизни выдуманной.
Мой собеседник усмехнулся, закивал, соглашаясь.
– Хорошая мысль, надо и мне принять ее на вооружение. Знаете что, давайте, я себе тоже псевдоним придумаю. Чтобы мы были на равных. Прямо сейчас, а вы мне поможете. Ну, скажем… – он задумался на минутку, – как вы считаете, ЧК2 подойдет?
Я пожал плечами:
– Как-то «ЧК» двусмысленно звучит.
– Ах да, я и не подумал, простите. Я просто сократил «Член Команды», вот и получилось. Мы же все здесь «Члены одной Команды», занимающейся одним важным делом. А вы что думаете, какой мне псевдоним взять?
Теперь задумался я.
– А что, если просто Ч2? И легко запомнить, и ассоциаций никаких.
– А что, мне нравится. Чисто, и даже немного загадочно. Мне очень нравится, – повторил он. – Так и зовите меня в дальнейшем, Ч2. Я буду откликаться, мне ведь преждевременно стареть тоже как-то не хочется. – Он коротко усмехнулся, я вслед за ним, показывая, что оценил шутку.
Он указал рукой на кресло, которое стояло тут же, у кофейного столика. Мы присели. Помимо кофейного, столик еще оказался конфетным, вафельным, фруктовым и вареньевым. Потому что был заставлен баночками, вазочками, розетками, чашками и блюдцами.
– Значит, вы отгораживаетесь от мира псевдонимом? – покачал головой Ч2. – Да, читал я ваш… – Он назвал один из моих романов. – Но больше всего мне понравился… – и он назвал еще один.
– Надо же, – удивился я. – У вас на такую ерунду, как мои книги, времени хватает?
– Да что вы, как вы можете, – возмутился он. – Получил огромное удовольствие. Особенно вот эта фраза мне запомнилась. «Мораль – это дистанция между желанием и исполнением этого желания». Как точно подмечено и хорошо сформулировано. Я ее даже жене не раз цитировал.
Я удивленно поднял брови. И оттого, что он действительно запомнил фразу, и оттого, что фраза была про мораль, и оттого, что он жене ее цитировал. Впрочем, я тоже считал, что фраза удачная, я всегда был горд за нее.
– Мне вообще ваш подход к действительности симпатичен, – продолжил Ч2. – Вы жизнь под другим углом рассматриваете, непривычным немного. И оставляете нас, читателей, как бы на грани реальности и нереальности. Как будто «так», в принципе, может случиться, но обычно не случается. Я бы еще что-нибудь из вашего почитал, но вы, увы, не так много пишете.
– Не конвейер же, – пожал я плечами. – Я же не уголь на-гора выдаю. Тут товар штучный, вымученный.
– И то правда, – закивал Ч2. – Писательский труд тяжелый, изматывающий. Я знаю. Даже если Пушкина взять. Ведь по откликам современников, легкий человек был, с легким искрящимся талантом. Веселый, позитивный. А тоже из депрессий не вылезал. Особенно в зрелые года. Я читал письма его жены к родственникам, в них она его психическое состояние очень подробно описывает. Точная клиника депрессии. Писать не мог, злой, раздражительный, целыми днями на диване лежал, из дома не выходил. Она жалуется, что к нему даже подойти боязно было… И это искрометный весельчак Пушкин!!! Что тогда про других говорить.
Он помолчал, я не перебивал, слушал, тема мне и самому была интересна.
– Я вот что думаю, – продолжил «Член Команды 2». – Я думаю, он не случайно под пулю шагнул. Такие вещи вообще случайно не происходят, чтобы человек добровольно на смерть шел. Надо хотеть этого, желать. Пусть подсознательно, но желать. Думаю, у него был позыв к самоубийству. Смерти он желал. Тоже типичный признак депрессии.
– Ему жена, похоже, изменяла, – проявил я эрудицию. – Точных доказательств нет, но известно, что они с Дантесом несколько раз встречались наедине. По несколько часов каждый раз. Сестра Гончаровой им эти встречи организовывала у себя дома втихомолку. Так что, наверное, все-таки изменяла. Что им было делать несколько часов в пустом доме? Вот тебе и причина для депрессии, для поиска смерти – жена изменяет. И кому? Ему, Пушкину, который все знает, все давно описал, у которого самого баб было невпроворот. А тут прилюдно рога наставляют. Тоже, надо сказать, обида… А у нас так называемые историки-литературоведы, как всегда, факты подтасовали. Конечно, свалить на какого-то несчастного французика проще всего…
Ознакомительная версия.
