— Ахахаха! — искренне залилась от хохота пьяненькая от усталости, треволнений и спиртного Варвара Степановна.
— Так давайте же выпьем за наших женщин! — дождавшись, пока Варя отсмеётся, предложил тост Юрий Владимирович.
«Ну да… Он у нас известный мерзавец. Впрочем, чего ты хотела? Когда он над профессоршей издевается — тебе забавно. А когда над тобой?.. Тоже забавно. Над Варварой вот только зря. Потому что она либо дура полная, либо актриса гениальная. Так за столько лет и не поняла…» — подумала Татьяна Георгиевна, автоматически чокаясь и опрокидывая «за женщин».
— Алаверды, Юрий Владимирович, — спокойно улыбнулась ему Татьяна Георгиевна. — Просто тост, без анекдотов. За мужчин!
Все опрокинули, а Матвеев пристально и несколько недоумённо посмотрел на Мальцеву. Она ему махнула, мол, пустое, надоело психологическое карате, переквалифицировалась на психологическое айкидо. Все и так знают, Юрий Владимирович, что вы говно. Умное, образованное, рукастое — но говно.
Пересидев ещё пару полных рюмок и пустых тостов, Татьяна Георгиевна вышла на улицу и позвонила Маргарите Андреевне:
— Марго, привет! Что в отделении? Всё в порядке?.. Ну и отлично. Марго, метнись ко мне в кабинет и разыщи на столе визитку этого… Волкова. И скинь мне его номер телефона sms-кой… Защитился… Всё нормально… Сама поздравишь… Избавь меня от подробностей… И от вопросов тоже избавь. Давай, жду.
Через пять минут Татьяна Георгиевна набрала номер.
— Иван Спиридонович? Это Татьяна Георгиевна Мальцева… Да-да, именно та, что занята по вечерам на всю оставшуюся жизнь. Но сейчас уже не вечер, а почти ночь. А про ночи я вам ничего не говорила. Так что записывайте адрес, откуда меня можно изъять ещё живой…
Ночь в родзале — это нечто особенное. Ночь в пустом родзале — это отдельное спасибо, как говорится.
— Татьяна Георгиевна, кофе? — тихо уточняет первая акушерка смены.
Все давно знали о чудаковатой привычке заведующей сидеть ночью за столом в пустом родзале и лицезреть стенку перед собой. Нет бы спать пойти! Но никто такого не спросит. Знают, что начнётся! От опроса по приказам до воплей про санэпидрежим. И о том, что они сюда на дежурство не спать пришли, а работать. Так что лучше всего тихо предложить кофе, и пусть себе сидит. Вот бабские разговоры поразговаривать иногда можно. Что у внука аденоиды, например, — и Татьяна Георгиевна договорится о консультации с ЛОР-врачом. Или что муж писает редко, мало и криво — и назавтра лучший уролог примет твоего мужа без очереди и без понтов. Нормальная она баба, Татьяна Георгиевна. Только немного… ненормальная. Что она там видит, на той стеночке?
А ничего не видит. Стеночку. Иногда — всё видит. Все свои двадцать лет в этом родовспомогательном заведении. Но в основном она — слышит. Слушает своё отделение. Это самое интересное ночью, когда родзал пуст, — слушать. Кто-то по коридору проохал. Кесарская, что ли, из третьей палаты, наконец, встала?.. Татьяна Георгиевна поднимает трубку внутреннего телефона:
— Оля, почему кесарская из третьей сама по коридорам бродит? О чём на обходе просила?! И почему ты не на посту? Я пять гудков ждала… Чтобы сидела за столом! Какой буфет! Ночью жрать вредно! — Положила трубку. — Да, Савельевна, сделай кофейку…
— Уже, стоит перед вами, Татьяна Георгиевна.
— Себе тоже сделай и посиди со мной. А помнишь, Савельевна?..
Савельевна чего только не помнит. До трёх слоёв штукатурки и до восьми слоёв краски она эти стеночки помнит. Она помнит, как в каком-то году за сутки было тридцать родов. Тридцать! И не забывает, как когда-то тут краниотомию делали чуть не раз в неделю, а щипцы — так чуть не каждый день накладывали. Да не какие-то там выходные, а самые натуральные полостные! А теперь, чуть что, доцента Матвеева вызывают из его давно заслуженной гинекологии. Вот и получается, что и в «старых» методиках, и в новой этой вашей эндоскопии Юрка, гад, — царь и бог. Талантливый, не отнять! А какой по юности кобель был! Савельевна машет руками. Тут в родильном доме ни одной бабы, им не прихваченной, не осталось. Ты не поверишь, Татьяна Георгиевна, даже я… Эх, давно это было! Долго ещё будет сказки рассказывать Савельевна своим уютным голосом…
— Тань, иди спать, ей-богу! Под утро обязательно что-то будет… Отдохни!
— Так ты тоже не спишь!
— Я старуха, Тань, мне спать уже ни к чему. А ты — молодая девка.
— Да ладно, старуха! Не кокетничай.
— Так давно на пенсию пора. Главная, вон, давеча опять орала…
— Марго тебя на пенсию не отдаст. Кто работать будет? А учить? Так что подожди со своей пенсией.
— Сама не хочу! — усмехнётся Савельевна. — Как жить-то с той пенсии?.. Иди спать, Таня, иди!
Такое, кроме Савельевны, только Маргарита Андреевна заведующей сказать может.
— Ладно, пойду…
Пойдёт она спать, как же! Через приём на улицу. Замотается в синий халат и пока три сигареты подряд не втопит, пока не окоченеет… Потом пойдёт к себе в кабинет — не забыть чашку потом забрать, а то все уже к себе поперетаскала! — и будет перед монитором зависать. Потом в койку ляжет и будет лежать, уставившись в потолок. К пяти заснёт… И вот тут как раз обязательно что-нибудь будет!
— Татьяна Георгиевна! — в кабинет Мальцевой постучал второй дежурный врач. На часах было три пятнадцать. И сегодня ночью заведующей в обсервации «официально» на работе не было. — Татьяна Георгиевна! Роженицу привезли. Похоже, тяжёлый гестоз. У неё контракт с другим роддомом, но врач «Скорой» привёз её к нам как в ближайший. Давление двести десять на сто тридцать. Отёки нижних конечностей…
— Двести десять на сто тридцать — это уже отёк мозга, Михаил Вениаминович! «Похоже, тяжёлый гестоз»! Вы акушерству на скамейке, что ли, обучались? Тяжёлый гестоз у неё был раньше. Точнее — преэклампсия. Потому что уже давным-давно, Михаил Вениаминович, нет гестозов, а есть — преэклампсии. А сейчас у женщины эклампсия. Слыхали о таком диагнозе? Принимайте срочно, а не бегайте по кабинетам! Какого чёрта вы вообще ко мне пришли? Надо было из приёма звонить ответственному дежурному врачу! Меня тут сегодня де-юре нет! — Татьяна Георгиевна захлопнула лэптоп и встала из-за стола. — Идёмте!
— Я пытался позвонить и вызвать. Но сегодня ответственный дежурный врач — заведующий патологией беременности, Владимир Яковлевич. А его в родильном доме не оказалось. Так что… — договаривал ординатор заведующей на бегу.
В приёмном отделении на кушетке лежала женщина — уже без сознания. Муж её орал на акушерок приёмного. Врач «Скорой» прихватил Михаила Вениаминовича чуть не за грудки и зашипел: «Да будет уже хоть кто-нибудь что-нибудь!..»
— Давно хотела проверить, не отсырел ли где контакт… — первым делом Татьяна Георгиевна нажала на кнопку ургентного звонка. — А вы, — проорала она персоналу приёмного, перекрикивая безумный истошный звон, раздавшийся в тихой роддомовской ночи, — все строем будете сдавать зачёты по неотложным состояниям в акушерстве и тактике оказания помощи, идиоты! — При слове «идиоты» она выразительнейшим образом посмотрела на это ничтожество, это протеже профессорши Денисенко, Михаила Вениаминовича. Он не только «мясник», как верно окрестили его девочки в Сети, но ещё и непроходимый тупица.
Анестезиологическая бригада, слава тебе Господи, ещё не утратила навыков моментального прибытия в приёмный покой по ургентному звонку. Врач, анестезистка, чемодан, каталка.
— На пятый? — только и спросил Святогорский.
— Обменная карта есть?
— Есть, есть! — виновато хором заголосили акушерка приёмного и Михаил Вениаминович.
Аркадию Петровичу хватило одного взгляда, чтобы отдать распоряжения. Через пять минут женщина была интубирована. Через пятнадцать — оказалась на операционном столе.
В ассистенты Татьяна Георгиевна взяла интерна Александра Вячеславовича, которого нынче в родильном доме иначе как «паж Мальцевой» и не называли. Спасибо Семёну Ильичу за очередное клейкое словцо, мать его так-перетак! Михаил Вениаминович остался разбираться с врачом «Скорой», Татьяне Георгиевне было не до бумажек. А затем поднялся на пятый, заказывать плазму и кровь. Да и роддом совсем без врача не бросишь, гинекология не в счёт — располагается в главном корпусе, да и давным-давно забыл тот горе-доктор, что сегодня в гинекологии дежурит, что есть на свете такое ремесло — акушерство.
К шести утра закончили. Женщину стабилизировали, оставили в палате интенсивной терапии. Новорождённого отправили в реанимацию.
Ответственный дежурный врач Владимир Яковлевич Миронов так до утра и не появился. Так что пятиминутка была томной. После того как Татьяна Георгиевна Мальцева доложила о единственных родах за ночь в операционной физиологического отделения и обо всех подробностях неслаженной работы самого первого звена — приёмного покоя и дежурных врачей, Семён Ильич долго и смачно орал. И было за что. Женщина с гипертонической болезнью — что отражено в обменной карте, с тяжелейшей эклампсией… «А вы, Михаил Вениаминович, не знаете, зачем у нас ургентный звонок существует? Вы полагали, он существует для красоты?! Сегодня же рапорт ляжет на стол главному врачу!!!» Никуда, разумеется, рапорт не ляжет. Сёма сор из избы предпочитает не выносить. По мере возможности. Всё нормально с женщиной? Вот и хорошо. Готовьте, Татьяна Георгиевна, случай к клиническому разбору. Ну, спасибо, Семён Ильич, удружили-с… Не делайте ничего хорошего — всё равно ничего хорошего из этого лично для вас не выйдет! Затем ещё Владимир Сергеевич масла в огонь подлил, своим вечно бубнящим тихим голосом сообщив, что у новорождённого, того, что в реанимации, подозрение на родовую травму. Потому как, видите ли, на УЗИ картина кровоизлияний в головной мозг. Ну, было бы удивительно, чтобы при такой эклампсии тех кровоизлияний не было. Что ж ты, Владимир Сергеевич, не подождавши, как себя те кровоизлияния в динамике будут вести, сразу на меня всех чертей вешаешь, а? Тебе что, твоя жена-медсестричка сегодня не дала? «Я не могу пока сказать наверняка, но, скорее всего, имеет место родовая травма. Хотя, разумеется, Татьяне Георгиевне, как обычно, всё сойдёт с рук. Обнаружится букет инфекций группы TORCH, или на эклампсию всё спишут». Ах ты ж, паскуда! И ладно бы, гад, только тут такое говорил — пятиминутка и не такое терпит, но он же сто процентов уже и мужу родильницы сказал: «Я не могу пока сказать наверняка…»
