«Он рассказывал про маму, и как повел ее на «Лебединое озеро» в день их первого свидания. Впервые, Бекка, он спросил меня про мой отъезд в Австралию с дядей Томом. Отец жалел, что они перестали общаться, мол, он поступил как старый дурак. Еще рассказывал про свое детство, как он много бывал за границей, потому что его отец был послом. Я этого даже не знал! Некоторые его воспоминания о Второй мировой вообще невероятные, – продолжал Джо, и я осознала, насколько для него важно общение с отцом. – Его семье пришлось бежать из Франции, которая к тому времени уже оказалась под властью Германии. Они попали на последний корабль из Бордо, рассчитанный на двести человек, а в Англию на нем отправилось тысяча семьсот. Папа тогда был совсем маленьким».
– Следующий вопрос: это вино Нового или Старого Света? Не переговариваться! – предупреждает Джо.
Иногда после работы мы с Джо теперь идем к нему домой и едим горячие бутерброды. Джо делает мне чашку горячего шоколада. Смотрим телек или болтаем про Олли и былые времена. Когда я задумываюсь о будущем, у меня захватывает дух. Но и страшно становится. Джо меня слушает, обходится без шаблонных фраз, не уговаривает, что все будет хорошо, потому что на самом деле кто знает, как оно будет?
Джо окидывает помещение взглядом.
– Итак, в игре осталось только трое.
Это Джанет, Скотт и Адам.
Внимательный Генри в который раз помогает уставшей и захмелевшей Джанет подняться.
– Последний вопрос: и он сложный… Это вино сделано в Северном или в Южном полушарии? Сядьте, если в Южном.
Ну же, Джанет!
Она падает на свое место. Скотт и Адам остаются стоять.
Джо изображает барабанную дробь.
– И ответ – в Южном. У нас есть победитель!
– Разрази меня гром, в жизни ничего не выигрывала!
Адам и Скотт ей аплодируют.
– Спасибо. А что я выиграла? – спрашивает она.
– Я вообще и понятия не имела, – шепчет мне Джанет после занятия, – просто колено подвело.
– Красивое, – киваю я на ее красное пальто.
– Купила в благотворительном магазине. Ох, смотри, Мишель уже здесь.
Мне кажется или она вся светится? Мы с Джо наблюдаем, как Джанет уходит под руку с Мишелем. Они болтают как подростки – Джанет рассказывает, что выиграла бутылочку хорошего вина, которую выпьет с мясными пирогами на Рождество, когда приедет ее сестра.
– Они, часом, не влюбились друг в друга?
Недоверчиво поворачиваюсь к Джо.
– Ей же восемьдесят четыре.
Я жду какой-нибудь забавной фразы от Олли, но он уже некоторое время не отзывается.
– И что? Ему семьдесят шесть. Да и что такое цифры? – продолжает Джо. – Мишель ее до самой луны довез бы, если бы мог.
Джанет поворачивается в мою сторону и на прощание машет тростью. С пылающими щеками она просто олицетворяет собой счастье. Или, может, дело просто в вине.
Еще двенадцать недель. Я сижу в приемной, жду акушерку, которая измерит температуру, давление и прочие необходимые данные, а также возьмет кровь на анализы.
Я стала плохо спать. Чем ближе рождение ребенка, тем больше я думаю про Олли. Наверное, мне страшно возвращаться в Лондон. Я уже четыре месяца живу с родителями, а когда родится малыш, придется заниматься нашим будущим. Еще я размышляю о Глитце и о том, хочу ли я обратно на старую работу. Могу ли я себе позволить не работать? Во многом мне придется начинать сначала.
Олли, скажи, что мне делать, поговори со мной.
Я закрываю глаза, пытаюсь призвать его, жажду услышать его голос. Может, он перестал со мной общаться, потому что я теперь больше занята в «Мезо Джо» и стала счастливее за прошедшие недели? Или потому, что я чаще вижусь с Джо?
Ты ревнуешь? Тебе не к чему ревновать, честное слово.
– Ребекка Салливан.
Открываю глаза.
– Ребекка Салливан! – повторяет акушерка. – Как вы себя сегодня чувствуете? – спрашивает она, провожая меня к себе в кабинет.
Вернувшись домой, я оставляю ключи на столике в коридоре. Оскар и Тео лежат на полу в гостиной, смотрят мультик. Целую обоих мальчишек в мягкие щечки. Умиляюсь, когда Оскар трогательно меня обнимает, пусть потом он и отпихивает меня в сторону от экрана.
– Ты же знаешь Тодда, – слышу голос Пиппы и замираю за закрытой дверью. – Он терпеть не может саму мысль, что за мальчиками будет присматривать чужой человек.
– Знаю, но мне кажется, что уже пора, – говорит мама. – Милая, я не молодею.
– Тебе Бекка что-то сказала?
– Конечно, нет. Так, я приготовила им к чаю куриные ножки.
– Она говорила с тобой и папой о том, что будет делать дальше?
– Нет.
– Мам, ты очень устала. Это ведь слишком, да? Ее присутствие.
Я задерживаю дыхание, придвигаюсь ближе к двери.
– А что остается? – повышает голос мама. – У нас нет выбора. Мы не можем выгнать ее на улицу. Она наша дочь. Окажись на ее месте ты, мы делали бы для тебя то же самое.
– Знаю, – раздраженно соглашается Пиппа, – но у нас с Тоддом такое впечатление, будто Бекка считает, что может оставаться тут вечно.
– Все сложно…
– Ей сложно, да, а как же вы с папой?
– Я многое делаю для вас с мальчиками, – замечает мама. – И сейчас я нужна Ребекке.
– Давай смотреть на ситуацию трезво. Папа уж никак не сможет месяцами выдерживать орущего младенца…
В груди закипает злость. Хочу закричать ей в лицо: «А Оскара и Тео он, значит, в любое время выдержать может?!»
– Думаю, тебе надо высказать ей свою позицию. Иначе она решит, что может жить здесь вечно.
Открываются ящики.
– У нее нет такого Тодда. – Звякают ножи и вилки. – Она недавно потеряла мужа…
– Да, но…
– Скажу честно, с ней не всегда легко, ситуация далеко не идеальная, однако…
– Ну тогда скажи ей, чтобы уезжала!
Я толкаю дверь.
– Прости, я не имела в виду… – быстро извиняется бледнеющая Пиппа. – У меня был тяжелый день и… Правда, я не имела в виду… – повторяет она, приближаясь ко мне.
Отшатываюсь и выставляю руки вперед. Мама переводит взгляд с Пиппы на меня и обратно.
– Я лишь говорила маме…
– Я все слышала. – Голос дрожит от злости. – С самого моего возвращения ты ревновала.
– Ревновала?
– Ты всю жизнь была испорченной, Пиппа, – срываюсь на крик я.
– Неправда!
Мама делает к нам шаг.
– Пожалуйста, успокойтесь обе. Давайте поговорим о…
– Ты знаешь, каково это – потерять близкого? Каждую ночь ложиться в постель и засыпать в слезах?
– Я представляю…
– Нет. Ничего ты не представляешь. Я больше никогда не увижу Олли, у моего ребенка не будет отца, а тебя волнует только одно: как ситуация скажется на тебе!
Мама захлопывает кухонную дверь.
– Хватит. Мальчики услышат.
Разворачиваюсь к маме с твердым намерением задать вопрос, который терзал меня большую часть детства.
– Почему ты никогда, никогда за меня не заступаешься? Когда Пиппа испортила мой рисунок, ты сказала, что я сама виновата, раз оставила его на кухне!
– Это было так давно… – Мама поражена, что я так долго держала в себе эту обиду.
– Я всегда чувствовала, что я недостаточно хороша.
– Ох, Ребекка, – вздыхает мама, пытаясь подобрать слова. – Послушай, мы все устали…
– Я не устала! – Я собираюсь с духом. – Хотя ты права, ситуация не идеальная. Я уеду. Вернусь в Лондон.
– Ребекка, – умоляет мама. – Я не хочу, чтобы ты уезжала.
– Ну, это уже перебор, – заявляет Пиппа, когда я открываю дверь. – Я не говорила про сейчас, я только пыталась донести, что тебе нужно планировать будущее, что нужно…
– Пиппа! – поворачиваюсь я к ней. – Помалкивай, пока я не сказала то, о чем потом буду искренне жалеть.
Поднимаясь по лестнице, я слышу, как мама говорит с Пиппой, и, к моему изумлению, кажется, она ее хорошенечко отчитывает.
Водитель такси сворачивает в респектабельный район Ноттинг-Хилл и останавливается у стильного белого здания с крутыми ступеньками, что ведут к двери.
– Я могу принять ваше предложение погостить? – спросила я Глитца, позвонив ему с винчестерского вокзала.
Когда я ушла, в доме началось черт-те что. Мама была в слезах; Пиппа собирала Оскара и Тео, которые хором возмущались, ведь мультфильм еще не закончился.
– Я хочу свободы, – доказывала я отцу, который вернулся из поездки за фарфором с мистером Пулленом.
– Куда же ты поедешь? – возражал папа. – Тебе нужно себя беречь. Останься, пожалуйста. Мы все уладим.
Но я не могла не убраться.
– Ты вернешься, правда? – спросила мама со страхом в глазах.
– Ну и ну, Ребекка, ты к нам на всю жизнь, что ли? – кряхтит Глитц, поднимая мой багаж вверх по каменной лестнице.
Отвечаю, что так спешила, что просто побросала все, что попалось под руку.
В моей комнате стоят цветы. Есть телевизор с подборкой дивиди-дисков. На прикроватном столике стопка журналов. В примыкающей ванной выставлены лавандовые масла и гели для душа с ароматами розы и герани. Говорю Глитцу, что могу переехать и навсегда. Он вскидывает брови, а потом сообщает, что Марти уехала навестить семью в Америке, поэтому в доме только мы.
