— Понятно, — Данил опустил голову. Посмотрел себе под ноги. На фоне Дима продолжал мельтешить. — Если я буду с тобой, ты не сорвёшься?
— Не уверен. Но я, я постараюсь.
— Тогда сейчас приду.
Данил зашёл к себе, оставил вещи, взял сладости и вышел из квартиры. Дима до сих пор метался.
— Пойдём, — Данил взял его под локоть.
До сих пор горячий.
Они зашли к Диме. Данил разулся, а Дима озирался по сторонам. Глубже пропихивал скрещенные руки, сгибался телом. Выглядел так, будто что-то искал. Данил повёл его на кухню.
— Ты ел?
— Да. Даже, даже курицу съел.
— Офигеть, — удивился Данил. — Твоё вознаграждение. — Он выложил на стол сырки и йогурты. — Я не знаю, что тебе нравится, поэтому взял всего понемногу.
— Мило, — ухмыльнулся Дима. — Мило, но я бы, я бы, правда, травку хотел бы.
Он сел за стол и взял в руки картонную коробочку.
— Давай попробуем пока без неё, — Данил сел напротив. — Совсем невмоготу?
— Почти, — Дима открыл коробку и достал запакованный сырок. — Немного ещё могу. Но немного, — он раскрыл пакет. — Не знаю, — хлюпнул носом, — прям херово. Я не думал, не думал, что так будет. Правда. Думал, что будет лучше. Спустя время. Но всё, всё, ну, очень плохо. Хуже, чем тогда, — он укусил сырок и замолчал.
— Понятно. Пока можно, давай попробуем без травки.
— Пока можно, — повторил Дима с набитым ртом. — Он сладкий… поставишь чайник?
Данил поставил. Насыпал Диме кофе, как он попросил, но без сахара. Себе сделал чай.
— Думал, ну, удивлю Пашу, — Дима улыбнулся, — скажу ему, что слез. А какое-то тут, ну, слез. Тут бы куда похуже не залезть.
Данил оборонительно поднял плечи.
— А хочется?
— Немного, — Дима взял второй сырок. — Просто потому, что это поможет, ну, не видеть. Так-то я не собираюсь. Я дружу с башкой. Честно. Смерть меня не привлекает, — Данила ужасала честность, с которой высказывался Дима. — Но… поэтому я и прошу, ну, тебя вернуть травку. Чтобы я хуйни похуже не сделал. Но я пытаюсь, правда, — напирал Дима, раздирая коробку.
Только из-за этого Данил обратил внимание на его руки. На некоторых пальцах темнели кровавые корки.
— Ты это от беспокойства? — спросил Данил, поднимая глаза на лицо Димы.
— То есть? — он оторвался от коробки.
— Твои пальцы.
Дима посмотрел на пальцы на левой руке. Открыл рот и посмотрел на правую руку.
— Блядь, — сказал он спокойно. — Когда это я?.. Типа… вообще не помню, блядь. Наверно. Наверно, от беспокойства.
Зубами Дима открыл пакетик и выплюнул кусочек этикетки.
— Я не знаю, сколько, сколько продержусь.
— Понимаю.
— Ты ведь, ведь не будешь меня мучать? — Дима смотрел на сырок в белом шоколаде. — Если я попрошу, если совсем, ну, отчаюсь, ты отдашь? Правда? Я… не хочу с тобой из-за этого сраться и, ну, объяснять, почему, почему мне это надо.
— Отдам. Думаю, я пойму. Что ты… отчаялся.
Данил не хотел признаваться, что уже готов отдать травку. Состояние Димы было плачевным. В своей стратегии он разуверился. Нужно продолжать, только если Дима морально готов, а морально он разбит. Ему становится хуже. И не от травки. Не столько от её отсутствия, сколько от того, что она теперь не даёт.
Данил закусил губу изнутри. Дима жевал сырок. Взгляд у него был потухший. Несмотря на то, что он много спал, он выглядел так, будто не спит совсем. Будто каждую ночь он просыпается от того, что ребёнок нерадивых соседей орёт и плачет. Будто каждую ночь он… переживает множество других жизней, от которых не может отказаться. Данилу было неприятно, что и его жизнь Дима видит. Не от того, что не хотел о ней распространяться, а от того, что именно их общение заставляет Диму видеть её. Видеть чаще остальных. Само общение для него является чем-то рисковым и опасным. Потому что сближает, обжигает. Даёт видеть то, чего посторонние видеть не должны.
— Извини, — сказал Данил.
— Ты… Дань, ты чего? — криво улыбнулся Дима.
— Это же была моя идея, а теперь ты… от всего этого…
— Ну а я согласился, — Дима протянул руку к Данилу и подозвал того ладонью, — ты ни в чём, ну, не виноват. Это же не ты, — Данил взял Диму за руку, — не ты дал мне эту способность. Не ты определяешь, что я буду видеть. Не ты, — Дима сжал пальцы, — не ты здесь виноватый.
— Но и не ты, — кивнул Данил.
— Да, виноватых здесь нет. Каждый сам, ну, принимает, принимает решения. Может, завтра мне станет лучше? Или послезавтра? Или сегодня ночью? Или потом… мы ничего, ну, не можем сказать наверняка. Не мы, ну, это определяем.
Данил продолжил кивать. Дима прав. Полностью прав. Но это не избавляет от сквозящего чувства в груди. Не делает Данила способным справиться с проблемой, не даёт ему больше знаний или уверенности, эти слова только укрепляют веру в том, что Данил беспомощен и бесполезен. Он не тот, кто может помочь Диме. Если подумать, сейчас он сделал только хуже.
Когда Данил поднял голову, Дима с сочувствием смотрел на него, сощурив глаза и поджав губы. Только после Данил понял, что сильно сжал руку.
В среду Диме лучше не стало. В четверг тоже. Они почти не виделись, потому что Дима подолгу спал, только переписывались в рабочее время. Дима писал, что не выдерживает, что тяжело, хуёво, что он хочет сорваться. С каждым сообщением у Данила щемило за грудиной. А сообщений было много. Сколько Дима говорил, столько он и писал, целым потоком обрушиваясь на диалог с Данилом. Данил был не против, если это немного облегчит состояние Димы, поможет ему, он готов принять целую гору таких сообщений. Но, он был уверен, эти сообщения нисколько не помогают, потому что на силу Димы не влияли ни слова, напечатанные или произнесённые, ни то, в каком положении он пребывает: стоит, лежит или сидит, ни то, что он делает: говорит, ест или пытается заснуть. У этой его силы нет ограничителей, ей ничто не помеха. Кроме травки.
В последнее время Данил сам много уставал. Эмоционально изводился, думая о Диме и о том, что он не в состоянии сделать. Мало ел и мало что мог запихнуть в себя. Сон стал прерывистый и беспокойный. Он думал только о Диме и о его силе. О её последствиях и о том, как сильно она поганит жизнь. Должно быть поэтому он не сильно удивился, когда услышал посреди ночи стук в дверь.
Он взял телефон. Ослепил себя заставкой и цифрами «2.38» и пошёл к двери. За той стороной стоял Дима, как всегда, прижимая руки к телу и оглядываясь по сторонам. Он дёргал головой, будто боялся, что его увидят. Поймают с поличным. Отправят в психушку.
Данил открыл.
— Извини, — сипло звучал его голос, — ну, что так поздно. Отдашь травку? Я просто… просто, — Дима сжал губы и втянул шумно носом воздух, — не могу. Честно. Я уже всё. Прям всё. Извини, я знаю, тебе, тебе завтра на работу. Я сразу уйду, так что… мы договорились, помнишь? — Дима изведённо взглянул на Данила, и у Данила не осталось никаких сомнений.
— Сейчас, — сказал он и ушёл к себе.
Из стола достал пакет, сам нацепил тапки и вышел к Диме:
— Я с тобой.
Дима удивился. Шире раскрыл глаза, но пререкаться не стал, только кивнул.
В комнате он положил ровно одеяло и предложил сесть. Из ящика стенки достал две зажигалки. Сел на диван и подозвал Данила. Данил сел. Держал пакет и не открывал его. Дима забрал и открыл сам. Взял самокрутку себе и одну вложил в руки Данила вместе с зажигалкой.
Взял в рот, но не спешил поджигать.
— Извини, что… что, ну, всё было зазря, — сказал с сожалением Дима. — Я бы тоже хотел, чтобы, ну, всё было так, как ты сказал. Но это, ну, это выше меня. Может, потом?..
Данил кивнул. Положил в рот косяк и поднёс зажигалку. Покрутил колёсиком и втянулся. Он уже соскучился по горечи и сладости.
Дима сидел и пристально наблюдал за Данилом. Данил отметил его бездействие.
— Не будешь? Хотел же.
— Кажется, — усмехнулся он, — я, ну, этим всё похерю.
— Не страшно. Мы изначально не знали, к чему придём, так что… валяй. Разрешаю.
