Я устала, и мне вдруг стало жаль себя. Боюсь, ты меня возненавидишь. Мой образ испорчен ужасными черными пятнами. Он страшен. Я правда люблю тебя, Бен Констэбл. Прости, если из-за моих записок ты грустишь.
Бабочка
Я проверил IP-адрес. Письмо было отправлено из Нью-Йорка три часа назад. Я распечатал текст и взял с собой. В кафе я пришел с двадцатиминутным опозданием, пристыженный, но Беатрис оказалась в радужном настроении. Она улыбалась, сидя на террасе в больших солнечных очках.
– Как дела? – спросила она.
– Хорошо, спасибо, а у вас? Простите, что опоздал.
– Ничего страшного. Извините за прошлый раз, – сказала Беатрис, потягивая прозрачный напиток через соломинку. – Я себя не очень хорошо чувствовала.
– Ничего страшного.
– А сегодня, кажется, вам не очень хорошо, – заметила она.
– Сомневаюсь, что со мной весело.
– Не можете же вы сыпать шутками каждый день. Выпейте.
– Я подумываю, не вернуться ли поскорее в Париж.
– Вы сделали все, что планировали?
– Не знаю.
– Хотите побыть один? У меня всегда найдутся дела. Я не обижусь.
– Нет, я бы хотел пообщаться с вами. Впрочем, сначала кое-что надо сделать. Насколько я понимаю, это где-то неподалеку.
Я протянул ей распечатанное письмо, и Беатрис быстро просмотрела его.
– Да, приятное место. Но, по-моему, вам нужно отдохнуть. Как только сделаете свое дело, пойдемте в Центральный парк. Там красиво, никак не связано с Бабочкой и совершенно в нью-йоркском стиле. Каждый приезжий должен побывать в Центральном парке как минимум раз.
– Звучит неплохо. – Я улыбнулся. – Мне можно сначала выпить или мы сразу пойдем?
– Пейте, – разрешила Беатрис и окинула меня взглядом с головы до ног. – А, смотрю, прибыл ваш багаж.
– Да, – с улыбкой произнес я.
– У вас вид гораздо более свежий.
– Спасибо, вы тоже выглядите не так уж плохо.
По пути в сад на пересечении Шестой улицы и авеню Б мы миновали парк на Томпкинс-сквер.
– Вы что-нибудь нашли в моей старой школе? – спросила Беатрис, словно набравшись наконец смелости.
– Да. Ничего особенно сложного.
– Снова труп?
– Ну да…
Вообще-то я не собирался говорить вот так в лоб.
– Это как-то связано со мной?
– Вас она не упомянула. Погиб ее бывший учитель английского.
– А. И когда же? – Беатрис говорила спокойно, но ей явно было не все равно.
– Году в девяносто седьмом.
– А.
– Она упомянула одну девочку, – продолжал я, – младше себя, по имени Джейн. Вы знали в школе какую-нибудь Джейн? Судя по записям, она ничем не выделялась, но у нее был роман с тем учителем – до убийства, разумеется.
– Разумеется… – повторила Беатрис и некоторое время молчала, и я наконец обернулся к ней. Она улыбнулась за линзами огромных очков. – Может быть, я лучше сама прочту?
Мне не очень хотелось показывать Беатрис запись, но я ведь взял книжку с собой. Наверное, я предвидел, что позволю ей прочитать, потому никаких других причин таскать заметки Бабочки в сумке мне не представлялось.
– Один из наших учителей действительно пропал вскоре после моего выпуска. Не хочу показаться назойливой, но, как я уже сказала в прошлый раз, ваша охота за сокровищами затрагивает мою личную жизнь, и мне как-то не по себе. Если можно, покажите то, что написала Бабочка. Я успокоюсь, если точно буду знать, что в вашей истории я просто проходной персонаж, а не ключевая фигура.
– Ладно, – согласился я, достал записную книжку из сумки и протянул Беатрис.
– Вы взяли ее с собой?
– Да.
Беатрис взяла книжку – и распрощалась с хорошим настроением.
Мы нашли вход в сад – разумеется, там было много густой тенистой зелени, гораздо более раскидистой, чем в общественных садиках в Париже. Над нами вздымалась довольно зловещая шестидесятифутовая деревянная башня, с которой свисали потерянные куклы и другие игрушки.
– Это чтобы отпугнуть детей? – понизив голос, спросил я у Беатрис.
– Извините, пожалуйста. – Она, не обращая на меня внимания, обратилась к женщине, которая сидела на корточках и вскапывала крошечную цветочную клумбу. – Мы ищем Айрис. Она сейчас не здесь?
Я страшно удивился. Ведь это я искал сокровища. С какой стати Беатрис взяла командование на себя?
– Айрис Гюнтер? – уточнила женщина. – Да, она вон там.
Мы оба посмотрели в ту сторону, чтобы убедиться, что старушка, на которую она показывает, и есть наша Айрис.
– Айрис! – крикнула женщина. – Вас ищут!
Айрис оказалась высокой, красивой, с седыми волосами, собранными в пучок. Одевалась она полностью в белое; высокий воротник блузы, видимо, скрывал впадину на горле, шаль на плечах была спереди сколота брошкой в форме бабочки.
Я жестом попросил Беатрис помолчать, но она и так беззвучно смотрела на Айрис.
– Меня зовут Бенджамин Констэбл, – представился я, – а это моя приятельница Беатрис.
Айрис убрала секатор в карман юбки и осторожно сняла рабочие перчатки. Она улыбнулась и пожала руку сначала мне, потом Беатрис.
– Я друг Томоми Ишикава. Она просила вас что-то передать.
Женщина улыбнулась и кивнула. Из другого кармана она достала блокнот и показала нам страницу с надписью «Извините, я не могу говорить, у меня нет голоса», сделанной изящным молодым почерком.
– Я знаю, – произнес я, улыбнувшись. – Бабочка предупреждала.
Айрис непонимающе взглянула на меня, и я объяснил:
– Томоми Ишикава.
Женщина улыбнулась и кивнула.
Она глазами и жестом попросила нас следовать за ней – немного по-детски, как будто, заменив язык жестами, превратилась в маленькую девочку. Айрис подошла к маленькому прямоугольному коврику, который она расстелила на земле, чтобы не пачкать колени, хлопоча над клумбой, где теснились цветы в горшках и росла сирень, покрытая фиолетовыми кистями цветов. Рядом с ковриком лежали инструменты, вынутые из старой кожаной сумки, – кухонные ножницы, вилка, лопатка. Оттуда же Айрис достала конверт и протянула мне.
Я широко улыбнулся.
– Спасибо.
Это не был блокнот или записная книжка – в конверте лежало что-то достаточно объемное и хорошо завернутое. Несколько долгих мгновений мы молчали. Я смотрел на Беатрис, слегка удивленный ее молчанием. Она пристально изучала Айрис, а затем на секунду отвела глаза и взглянула на меня. Мы с Айрис снова пожали друг другу руки.
Беатрис пришлось буквально тащить к выходу. Я повернулся и помахал Айрис, когда мы выходили в ворота.
– Господи, она просто прелесть, – сказала Беатрис.
Я разорвал конверт, и мы заглянули внутрь. Я предложил Беатрис первой сунуть руку внутрь, но она отстранилась почти с мелодраматическим ужасом, поэтому я сделал это сам. В конверте оказалось нечто, завернутое в пупырчатый полиэтилен и перетянутое резинкой. Две металлические ложки, три купюры по одному доллару и маленький желтый стикер.
Записка гласила:
Вот исчерпывающее руководство, как полакомиться необычным йогуртом (если пригласишь девушку, ей обязательно понравится). Ступайте в закусочную на Элизабет-стрит, между Бликер и Хьюстон, купите черничный йогурт, потом идите в сад Альберта на Второй Восточной улице, съешьте йогурт ложками, которые прилагаются здесь, посидите на скамейке и насладитесь простотой этого скромного сокровища.
Целую,
Б
Я протянул листок Беатрис. Она прочла записку и перевернула ее, чтобы посмотреть, нет ли чего-нибудь на другой стороне.
– С чего она взяла, что вы будете с девушкой?
– Не знаю.
– У вас много знакомых девушек?
– Есть какое-то количество.
– Давайте никуда не пойдем, – попросила Беатрис.
– Почему?
– Мы же решили погулять в Центральном парке. И я знаю место, где можно купить чудесный йогурт.
– Но, полагаю, сокровище – это не йогурт. Кто-то в закусочной что-нибудь мне даст.
– Не исключено, что яд. Бен, не надо. Ну же. Вы уже большой мальчик и не обязаны делать то, что говорит ваша мертвая Бабочка.
Я промолчал.
– Вы сказали, что хотите отдохнуть. Даже она сама говорит, что вам нужен перерыв. И я больше не хочу ничего, связанного с этой вашей охотой за сокровищами. Не упрямьтесь. Пойдемте в другое место.
Я улыбнулся.
Мы сели в метро на Второй авеню – там, где я вышел четыре дня назад, впервые попав на Манхэттен. На Сорок второй улице Беатрис схватила меня за руку.
– Быстро, выходим, – велела она, и я повиновался. – Сегодня отличный день, и здесь сотни интересных вещей. Мы погуляем. А я буду гидом.
И мы пошли по Пятой авеню, разговаривая, и то и дело Беатрис мне что-нибудь показывала.
