И вот легендарный бандит должен был вернуться весной в Костин двор. Костя задергался. Романтику, ему всегда хотелось стать большим уркой. Хотелось не само собой, не автоматически, как вырастают в преступников дети каких-нибудь там бразильских трущоб, или некоторые из наших же ребят салтовчан, потому как все вокруг: пример взрослых, бедность, традиция — толкает их к преступлению; но как результат выбора. Костя выбрал бандитизм как профессию. Нормальный майорский сын в 1961 году должен был мечтать об университете и выходе в герои легальным путем. Но Костя ведь хотел стать настоящим мужчиной, а не искусственным, домашним героем Доски Почета завода или университета. Костя хотел стать большим «паханом», рыцарем ножа, кулака и револьвера, смелым налетчиком, сейфопотрошителем, — один против всех, героем вне закона. Ибо у Кости было пылкое сердце… Костя читал рассказы бывшего следователя Шейнина и вопреки советской морали, привешенной к каждой истории, восхищался легендами воровского мира 20-х и 30-х годов. И вздыхал. Как интеллигент-марксист в давно переросшей период революций, заплывшей жиром европейской стране вздыхает, читая Маркса, так вздыхал Костя над Шейниным. И накапливал в своем сарае орудия производства — ломики, отмычки, самодельное огнестрельное оружие. Время от времени мы отправлялись на очередное «дело» — взламывали окраинный магазин. Начали мы в 1958 году. Взломы редко бывали удачными, однако размеры магазинов увеличивались, а местополагались они все ближе к центру. До чего бы мы дошли — он, я и наша небольшая банда, — если бы знакомство Кости с Юркой не остановило роковым образом наше «нормальное» развитие? Остановились бы мы? «Взялись бы за ум», как образно выражались тогда мамы Салтовского поселка? Не уверен, мне кажется, доза романтики, вырабатываемая организмом моего друга, еще даже увеличилась в последний год…
Подкараулив ее у гастронома, Костя поднес Юркиной матери сумку с провизией. В другой раз напросился вместе с матерью в гости к Бембелям. Его мать, не понимая, к чему он клонит, охотно взяла сына, она была рада, что Костя хочет провести вечер с нею и даже вот увязался в гости к семейной паре старше его матери по возрасту. Ранее Костя презрительно отвергал и лоно семьи, и все семейные мероприятия. Костя сидел в квартире Бембелей на первом этаже, выпил с женщинами наливки и стрелял темными Костиными глазками. Конопатый, с носиком пуговкой, не выросший еще тогда в полный рост Костя никак не походил на настоящего мужчину, каким он собирался сделаться. Правда, он уже поднимал тяжести и руки у него был крепкие. На тумбочке стояла Юркина фотография: чуб вился на лоб, улыбочка, заебистая, вольная и злая, освещала губы. Юрка выглядел настоящим бандитом уже в пятнадцать! Костя ерзал на стуле Бембелей и наконец спросил что-то незначительное о Юрке, стараясь не напугать свою мать в первую очередь. Юркина мать объяснила, что это несчастный блудный сын, попавший в свое время в плохую компанию, сбитый с толку и платящий за свои ошибки, но что в апреле сын выйдет из тюрьмы. Мать взяла фотографию с тумбочки и концом пухового платка протерла стекло.
Кого-то из тюремных начальников не оказалось в апреле на месте, некому было подписать важный мусорской документ, потому Юрка вышел в мае. Представьте себе, что вам двадцать три года и вы вышли на свободу, отсидев восемь лет в заключении. А на Украине — май! Из жирной земли Украины вылезли всякие зеленые диковины, сочные растения и деревья цветут, и над землей Украины висит слой приятных и волнующих запахов толщиной в несколько метров… А…
Костя, конечно же, познакомился с Юркой тотчас же. Подозреваю, что он, может быть, не спал и с отцовским биноклем в руках сидел у кухонного окна, наставив бинокль на подъезд дома Бембелей всю ночь. Дабы первым увидеть Юрку с вещевым мешком. Лагерника и легендарного бандита. Увидел. И познакомился. Однако на обед в честь возвращения Юрки уже была разумно приглашена Юркиной матерью Людка. В свое время они познакомились детьми — Юрка и Людка. После тюряги оказаться за майским столом напротив красивой большой взрослой девушки с пышным задом на высоких ногах… Для Юрки, с его пылкой по отцу молдаванской кровью… Юрке было не до соседа Кости последующие несколько месяцев. Юркины родители выделили молодоженам комнату…
К концу лета семейная жизнь, кажется, стала остывать. Май, июнь, июль… Даже пылкий, послетюремно-молдаванский медовый месяц когда-то кончается. Людка вернулась в косметический кабинет, где работала. Юрка не выбрал еще, чем ему заняться, да и сделать выбор из постели было довольно трудно. Он стал все чаще появляться у Стахановского клуба, у танцплощадки, у Гастронома, среди шпаны, встретившей его с уважением…
Именно тогда Костя и прибежал ко мне, взволнованный: «Идем, я познакомлю тебя с Бембелем!» И состоялась уже описанная сцена в глубине сквера, неподалеку от танцплощадки. Мусора с фонариком… эстрадный оркестр Стахановского клуба наигрывает рок-энд-ролл, но в завуалированно фокстротном варианте. Кое-где светятся пятнами в кронах деревьев редкие фонари… Юрка высмеял нас и наше «большое дело», и мы отправились к гастроному. Пить водку, которую ни я, ни Костя не любили. Но Юрка любил. Невзирая на язву…
Ввиду независящих от меня обстоятельств, или выразимся по-иному: по независящим от меня, но зависящим от милиции обстоятельствам, меня на несколько месяцев откачнуло от Кости. Спасибо мусорам, ой, правдивое и честное спасибо груборожим милиционерам пятнадцатого отделения, нажавшим на меня в ту осень. Покопавшись в своих бумагах, они решили, что давно не проводили кампании по борьбе с тунеядством, и срочно составили лист молодых бездельников поселка. «С» и «Т» находятся в алфавите рядом. Придя в отделение давать последнюю подписку, я увидел там Толика Толмачева, восемнадцатилетнего вора. Толмачев предложил мне пойти вместе с ним работать грузчиком на продбазу. Выхода у нас не было, мусора были суровы в этот раз и готовились сослать нас на сто первый километр. Мы устроились и стали работать. Естественно, если вы с кем работаете, то и сближаетесь. Я сблизился с Толмачевым. А Костя сблизился с Юркой. И они стали неразлучны. Третьим к ним прибился Славка, парень из их же двора. Когда-то Славка учился в суворовском училище, потому все называли его Суворовец. Славка был нашего с Костей возраста и тоже (почему так?) сын офицера. Отец Славки погиб в 1957 году в Венгрии.
Костю я встретил в ту осень всего несколько раз. В один из них он взял меня к Юрке. Домой. Но самого Юрки не было. Мы прождали целый вечер, отобедали с отцом, матерью, младшей сестрой и явившейся из косметического кабинета грустной Людкой, а Юрка так и не явился. Удивила меня тематика разговоров за столом. Они все: подполковник в отставке, мать, даже грустная Людка — беседовали как бывалые воры, поминающие, сидя на малине, за бутылкой водки, большие дела и тюремные отсидки. Стол перелетали фразы вроде: «Колюн выходит с следующем году», «Бориске был пересуд Всесоюзным, в Москве, и добавили пятерку. Говорили же ему, не подавай на обжалование, рискуешь получить на всю железку», «Лешке Жакову — Юрка ему вчера свитер отправил — еще три года осталось оттянуть». Я было попытался расспросить бывшего адъютанта о Жукове, однако, отделавшись парой общих фраз, пробормотав, что «необыкновенный человек, большого таланта полководец», подполковник тотчас же радостно погрузился опять в преступления и наказания. Когда они начали со знанием дела обсуждать какую-то статью уголовного кодекса, я встал, чтобы уйти. «Мне на работу к восьми утра», — извинился я. Все недоуменно посмотрели на меня и, сообразив наконец, чт'о я сказал, опять заговорили о статье. Людка тоже. Получалось, что отмены этой статьи ждали множество Юркиных друзей в лагерях. Юркина мать, загибая пальцы, стала перечислять кто выйдет, если статью отменят: «Мишка Кожухов, Енот, Ванда Смоленская…» Костя вышел со мной.
— Слушай, Кот, — сказал я, — я и не подозревал, что Юркины родители такие блатные. Закрыть глаза — так вроде среди урок сидишь, а не в офицерской семье. Ты представляешь своих родителей, говорящих на фене и обсуждающих статьи, как адвокаты?
— А хули ты хочешь? — сказал Кот. — За восемь лет они на свиданки к нему на Колыму и позже в Кривой Рог много раз ездили, и с защитниками якшались и с другими родственниками других ребят-зэков перезнакомились. И ребята освободившиеся к ним с письмами от Юрки приезжали… Хочешь не хочешь — облатнишься. Конечно, большинство родителей устраняются, есть такие, что проклинают сына и видеть его больше не хотят, но у Юрки классные родители… Я подумал, что мои бы уж точно устранились. — Где же Фиксатый! — воскликнул Костя, озабоченно оглядывая двор, крепко заросший мощными кустами и значительно возмужавшими деревьями. Некогда затратив на озеленение всего несколько субботних дней, жители наслаждались теперь благородным осенним озоном.
