— Нет! Я не позволю себе!..
Ее капор и даже плечи тряслись. Никогда я не видел даму, переживающую столь сильную коллизию.
— О Боже! Мадам! Не стоит… Я отнюдь не утверждаю, что меня заставили прочесть «Грандисона» целиком. Тогда бы действительно меня можно было пожалеть. Сомневаюсь, что его одолеет самый прилежный книгочей! Да никто на свете не дочитал эту книгу до конца! Ставлю коня против шиллинга, про Ричардсона…
Мисс Грэнхем расхохоталась. Думаю, с ней сделалась истерика, общепринятое средство от которой — пощечина. Но я, признаюсь, не посмел.
— Мадам, разрешите проводить вас в камор… каюту, я хотел сказать.
— Какая глупость!
— Нет, что вы, она просто хотела воспитать меня в духе сэра Чарльза Грандисона, но, как видите, ей не удалось. Виллер принесет вам воды. Позвольте мне. Вполне естественно, что дамам труднее противостоять качке, сама одежда делает эти попытки затруднительными, если не сказать опасными. Итак, разрешите мне, мадам.
Она покорилась. Я протянул ей руку, но этого явно было недостаточно.
Не успели мы выйти в коридор, как резкое движение корабля заставило меня обхватить тонкую талию мисс Грэнхем. С оглушительной силой на меня обрушился неожиданный факт. Ей далеко за тридцать, но все же она — женщина! Более того, если уж говорить откровенно, мисс Грэнхем не носила корсета! Я это почувствовал. Ее грудь и талия были как у юной девушки! Мое смущение достигло наивысшей точки, и мне не терпелось поскорее от нее отделаться. Но как бы не так! Другое существо — ревнивое как женщина, сказал бы поэт — трепало нас, как гончая треплет лису. Первое же движение корабля швырнуло меня через коридор, и пришлось применить всю силу и проворство, о коих я и не подозревал, чтобы удержаться, точнее, удержать нас на ногах. Следующий скачок судна превратил пол в горный склон с потоками воды. Я ухватился за поручни с одной стороны коридора, чтобы не упасть на другую, которая временно превратилась в пол. Но мы все равно упали, так как отвалились и упали поручни, и, страшно сказать, вся переборка из тонкой фанеры тоже двинулась за нами. Мы приблизились к деревянному цилиндру бизань-мачты, и я извернулся так, чтобы стукнуться об нее плечом, но уберечь от этого мисс Грэнхем. Темно-желтый лист фанеры мешал теперь нашему продвижению. Вынужденный отцепиться от поручней, по инерции пританцовывая, словно шут с куклой, я влетел в лишенную стены каюту. Мы пробыли в ней достаточно долго — я даже разглядел лежащую пожилую даму: седые волосы свалялись от пота, рот открыт, глаза в запавших посеревших глазницах смотрят на нас с ужасом. Сам не знаю, как я исхитрился поклониться и пробормотать извинения, прежде чем нас вышвырнуло обратно.
Я уцепился за поручни с противоположной стороны коридора и, сам не понимая, как здесь оказался, двигался, держась за них, покуда благополучно не доставил мисс Грэнхем к ее дверям.
— Позвольте мне, мадам. Наверное, это был девятый вал. Приношу извинения… теперь вы на месте. Разрешите, мадам…
Мне удалось ввести ее в каюту, и я закрыл дверь с большим облегчением. С трудом я добрался до собственной каморки, отводя глаза от разрушенной каюты, в которой, как я теперь осознал — почти с таким же ужасом, как и она, — в которой находилась моя «возлюбленная на час», Зенобия Брокльбанк!
Я игнорировал и ворчание матросов, получивших приказ немедленно починить каюту, и визг Зенобии, вопившей до тех пор, пока ее снова не скрыли от посторонних глаз, и душераздирающие удары молотка, без которых нельзя было исправить переборку. Полный ярости и решимости не дать кораблю и ветру себя одолеть, я отправился в салон, где крикнул слугу и приказал подать еду и питье. Все доставили: солонина, а также пикули, чтобы ее заедать, и эль, чтобы запивать. Не верьте жалобам моряков на скверную пишу! Для человека, у которого на месте все зубы, это поистине королевская трапеза, хотя мне и пришлось над ней потрудиться. Нужно сказать, тарелка от меня ускользнула, но я успел спасти говядину, не говоря уже о мешанине из пикулей. Более того, я с удовольствием облизал пальцы.
Не знаю, как так вышло, но абсурдное происшествие с мисс Грэнхем вернуло мне добродушное расположение, которое, я полагаю, мне вообще присуще и над которым malde тег одержала временную победу. Даже когда я со страстным трепетом подумал о мисс Чамли, мысли мои переросли в намерение все преодолеть!
Я не просто выздоровел, я родился заново! Вернувшись к себе, я поупражнялся в балансировании, облачаясь в ночную рубашку и колпак, улегся в койку и вознамерился отлично выспаться.
Удивительно: без всяких приступов тошноты я почти сразу погрузился в глубокий сон, и даже телесный недуг — чертовски болело плечо, ушибленное о проклятую бизань — мачту, — не смог этому воспрепятствовать.
Сквозь отверстие в двери проникли первые слабые лучи. Я проснулся и немного полежал, удивляясь своему выздоровлению. Казалось, что болезнь моя, как говорится, миновала кризис и ушла восвояси. Меня переполняли силы и решимость. Я сел, полуодетый, за пюпитр и писал, пока не сжег целую свечу — про мистера Аскью, мистера Бене, Чарльза, мисс Грэнхем и мистера Гиббса. Когда я кончил, в убогом помещении посветлело настолько, что догорающую свечу можно было погасить. Чувство выздоровления меня не покидало. Я оделся, облачился в дождевик и осторожно выбрался подышать… Нельзя сказать, что моему взору открылось нечто, способное порадовать человека, смертельно уставшего от соленой воды, — слишком много ее было повсюду. Я глянул вверх — узнать, не топчется ли с наветренной стороны шканцев капитан Андерсон, но не увидал его. Вместо этого от передних перил мне помахала рукой сверкающая фигура. Ветер донес слабый голос:
— Эй, там!
Это был лейтенант Бене.
— Что за мерзкая погода!
— Я сейчас к вам приду.
Из недр корабля возник Камбершам. Он что-то буркнул, и я проворчал что-то в ответ. С него и это довольно. Камбершам поднялся на шканцы. Пробило восемь склянок. Церемония приветствия не затянулась. Джентльмены собрались приподнять шляпы, но на них были зюйдвестки, завязанные у подбородка специальными ленточками, а потому приветствие ограничилось символическим поднятием правой руки на уровень глаз.
Рулевые передали вахту своей смене. По трапу спустился Бене. Держась двумя руками за поручни, он перегнулся вниз:
— Поднимайтесь, сэр.
— Вы сегодня в хорошем настроении, мистер Бене.
— Это, наверное, вам показалось.
— Разлука, как я начинаю понимать…
— Ах, вон что. Вильсон, следить за шкаториной! Мистер Тальбот, целую вахту я занимался теми двумя строками, которые вам цитировал, — и существенно их улучшил. О, дивное созданье, несомненно: для смертной женщины ты слишком совершенна! Разве не стало лучше?
— Я ведь не поэт.
— Откуда вы знаете? Говорят, вы плакали, когда пела миссис Ист.
— Боже ты мой! То были пустые слезы, и кто их послал — Господь или дьявол… И что… Кроме того, я перед этим расшиб голову.
— Дорогой мистер Тальбот, как только перед нами встает необходимость общения с самыми чувствительными, самыми утонченными созданиями, единственно поэзия может осуществить эту связь. Поэзия, сэр, их язык. И язык будущего. Эпоха женщин… Как только дамы осознают, что с их губ должны слетать лишь такие звуки, а не проза, они взойдут во всем своем блеске, словно солнце.
— Вы меня поражаете, мистер Бене.
— А проза? Это речь лавочников, язык войны, торговли, земледелия.
— Но поэзия…
— Проза, сэр, годна убеждать мужчин. Вот, к примеру, не далее чем вчера мне удалось убедить капитана, что небольшое изменение курса пойдет нам на пользу. А попробуй я изложить ему это в стихах…
— Удивительно, что вы вообще живы.
— Вы разве не заметили, что качка уменьшилась?
— Я счел, что моя способность сохранять равновесие и хорошее расположение духа — результат выздоровления.
— Мы встали на фордевинд, и увеличение скорости, хоть и небольшое, компенсирует увеличение расстояния. Однако отсутствие Предмета Любви…
— Вы о леди Сомерсет?
Лейтенант Бене снял зюйдвестку и тряхнул золотистой шевелюрой.
— О ком же еще?
— Я предположил, — смеясь, сказал я, — что вы имели в виду кое-кого другого.
— Других не существует!
— Для вас не существует, а для меня…
Лейтенант Бене покачал головой и добродушно улыбнулся:
— Нет.
— Мне пришло в голову, что у вас, вероятно, был случай составить мнение о характере мисс Чамли.
— У нее его нет.
— Простите?
— Какой у нее может быть характер? Она еще школьница, мистер Тальбот.
— Мисс Чамли…
— О школьницах у меня нет никакого мнения. От них нечего ждать понимания, сочувствия или еще чего-то. Они как флюгер на ветру. Да вот хотя бы мои сестры — если бы не матушка, они бы сбежали с первым же встречным в мундире.
