Я помню, сказал Кляйнцайт. Но как давно это было!
Минутку, продолжали Архивы: Осень, возраст такой‑то. Дождь. Гудение газовой печи, обнаженная Медсестра. Атлантида. Имела место гармония.
А! — произнес Кляйнцайт.
Минуточку, произнесли Архивы: Зима, возраст такой‑то. В госпитале. Ощущение круга внутри, потрясающий ритм. Имела место гармония.
Кляйнцайт ждал.
Что‑нибудь еще? — спросили Архивы.
Место разодрания? — спросил Кляйнцайт.
Повсюду, постоянно, ответили Архивы.
— Должен сказать, вы вполне стабилизировались, — произнес доктор Налив. — Я на самом деле вами доволен.
Плешка, Наскреб и Кришна по виду тоже казались довольными. Кляйнцайт скромно улыбнулся, поинтересовался про себя, не капелька ли это крови на белом халате Плешки. Должно быть, брызнули каким‑то химикатом.
Доктор Налив взглянул на табличку со сведениями о состоянии Кляйнцайта.
— Да, — произнес он. — Думаю, мы можем снять вас со всего этого.
— Чтобы что‑то новенькое испробовать, да? — спросил Кляйнцайт.
— Нет, — ответил доктор Налив. — Мы просто поглядим, как вы без всего этого обойдетесь. — Он сущий дьявол, восхищенно сказали лица трех молодых врачей. Он на все решится.
— То есть вы считаете, что я в норме? — спросил Кляйнцайт.
— Остается подождать, — ответил доктор Налив, — и я ничего не обещаю. Посмотрим, к чему мы придем через несколько дней. — Он улыбнулся, отошел от койки, а вместе с ним — Плешка, Наскреб и Кришна.
Ты не мог бы немного повернуться, попросила койка. Мне как‑то неудобно.
Кляйнцайт пропустил ее просьбу мимо ушей, свернулся калачиком под одеялом. Улицы снаружи представились ему вдруг одной большой областью запустения, Подземка — самой бездной, мысль о сидении на холодном полу с глокеншпилем ужасала. Стаи грузовиков компании «Мортон Тейлор» с громом проносились мимо, с презрительным видом переключая скорости. Окна рядом нет, но невидимые самолеты где‑то там, в вышине, едва слышно гудели, направляясь к золотым далеким миражам.
— Хорошие новости, а? — произнес Тид. — Вот потому‑то я всегда и говорю — улыбайтесь.
Кляйнцайт другой рукой, чтобы Тид этого не заметил, сделал оскорбительный жест, взял лист желтой бумаги, притворяясь, что с головой захвачен писанием. Вот что он написал на нем:
Золотая Вирджиния, золотая Вирджиния,
Твой табак первородный со мной.
Это даже не он написал. Дрог, вот кто. Жив ли еще Дрог там, на другом конце палаты? Кляйнцайт не был там целую неделю. Всех их постепенно затягивает время. Что бы он нашел сказать Рыжебородому, Шварцгангу, другим, если бы даже сиделка удосужилась отвезти его к ним, его старым соседям?
Койка продолжала выгибать хребет в стремлении сбросить его. От Госпиталя ничего не было слыхать уже долгое время. И Слово давненько уже не заглядывало. Желтая бумага в его руках была вялая и безжизненная. Снаружи медленно брел мимо зимний день, словно опираясь на палочку. Как вышло, что он вляпался в эту историю с желтой бумагой, эту женитьбу на царевне–лягушке, которой так и суждено остаться лягушкой?
Все это время вокруг были сплошные тайны, недомолвки, возбуждение, многообещающие загадки: люди желтой бумаги, люди стандартного формата, люди «Ризлы», метаморфозы тачки, полной клади, нераскрытые возможности комнаты с табличкой ВХОД ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА и ключа от нее. Ничему из этого не нашлось объяснения, все оказалось не стоящим внимания, у него не осталось никаких вопросов. Он пошарил под кроватью. Никого. Он вспомнил о побеге из госпиталя в компании с Болевой ротой. То‑то были денечки! Он зевнул, задремал.
Так же медленно, как и зимний день, только без палочки, Кляйнцайт перебрался на другой конец палаты. Он не принимал лекарств пять дней и чувствовал себя каким‑то упрощенным, экономичным, облегченным и работающим на максимально дешевом топливе. Все виделось ему просто и скудно, без особой разницы в цветах. Все вокруг как‑то ссохлось, исхудало, обносилось. Только сейчас он заметил, сколько облупившейся краски вокруг. Стулья выглядели еще более поношенными, чем обычно. Свет в палате как будто распределяли по рецептам Национальной системы здравоохранения, медленно, с предъявлением пронумерованных талонов, и койки смирно выстроились за ним в очередь. Прозвучал отдаленный рог, словно в бетховенской увертюре, а вслед за ним — неяркая вспышка, от А до В. Ах да, сказал себе Кляйнцайт. Теперь все в порядке. Мы честно работали, и вот мы пришли туда, откуда начали.
Как Орфей, подтвердил Госпиталь.
Да, конечно, подхватил Кляйнцайт. Орфей на попечении Национальной системы здравоохранения. Захватывающая история, как это еще ВВС не сняла по ее мотивам сериал. Возможно, «Напалм Индастриз» согласится экранизировать ее. С Максимусом Пихом и Имменсой Пудендой в главных ролях.
Твой сарказм неуместен, оборвал его Госпиталь.
Как и все остальное, парировал Кляйнцайт, приветствуя кивком одного из своих давних знакомых. Все вроде на месте. Он сел на потрепанный стул у подержанной койки Рыжебородого. Тот был похож на брошенную на свалке машину.
— Здорово, — сказал Кляйнцайт.
— Вот именно, — подхватил Рыжебородый. — Ты здоров, а я — нет. Здоровый больному не товарищ.
— Но я не здоров, — возразил Кляйнцайт. — Я чувствую себя так, будто не ложился в госпиталь.
— Большинство из нас не могут похвастать и этим, — заверил его Рыжебородый. — Ты один из счастливцев.
— Полагаю, да.
— И ты уходишь.
— Полагаю, да.
— Ну вот, а ты говоришь, — сказал Рыжебородый. — Воспользуйся всем этим.
— Полагаю, я должен, — согласился Кляйнцайт. Медленно он вернулся к своей койке, забрался на нее как раз вовремя, чтобы встретить доктора Налива и трех других врачей, делающих ежедневный обход. Они смотрели на него с любовью, как смотрит обычно машинист на списанный паровоз.
Доктор Налив с добродушными замечаниями осмотрел его, потрепал его по плечу.
— Ну, старина, — произнес он, — вот и все. Мы не можем себе позволить держать вас здесь дольше. К концу недели можете отправляться домой.
Сказать ему или нет, подумал Кляйнцайт.
— Та боль от А до В, — произнес он. — Она вернулась.
— Ах да, — произнес доктор Налив. — Этого нужно было ожидать, в этом нет ничего необычного. Время от времени вы будете ее чувствовать, но мне‑то нечего беспокоиться по этому поводу. Это просто гипотенуза, знаете ли, она жалуется немного, совсем как мы.
Ну, вот и все, сказал себе Кляйнцайт. Я не буду больше задавать никаких вопросов, просто не хочу знать больше того, что уже знаю.
— Спасибо вам за все, — сказал он.
— Всего хорошего, — отозвался доктор Налив. — Где‑то через полгодика приходите, я на вас посмотрю.
— Спасибо, — сказал Кляйнцайт докторам Плешке, Наскребу и Кришне. Они широко заулыбались в ответ, на их лицах было написано: «Это вам спасибо», они стали похожи на услужливых официантов. Но Кляйнцайт почему‑то чувствовал, что чаевые положены лишь ему одному.
Ночь. Кляйнцайт спит, Медсестра бодрствует. Палата вздыхает, булькает, стонет, храпит, звук шлепков в подставленные судна. Медсестра как стрелка компаса, неуклонно указует на свой магнитный север. Вокруг бушует море, белые барашки волн в темноте.
Ну что ж, сказал Бог. Завтра великий день, э? Шварцхайт выписывается.
Кляйнцайт, поправила Медсестра. Мне что‑то не хочется об этом говорить, не хочу накликать беду.
Не о чем беспокоиться, сказал Бог. Удача на твоей стороне. Ты удачливая.
Ты что, серьезно? — спросила Медсестра. Я? Мне никогда так не казалось.
Нет, конечно, согласился Бог. Я и не говорю, что ты удачлива как‑то по–особому. Так, обычная рутинная хорошая удача. Ее у тебя столько же, сколько и у меня, и я не знаю никого, у кого ее было бы больше. Вселенная, История, Вечность, все, с кем бы ты ни поговорила сейчас, все мы в одинаковом положении.
Не знаю, сказала Медсестра. Никогда не разговаривала с ними. Я не мыслю большими категориями.
И правильно делаешь, одобрил Бог. Продолжай в том же духе, и всего хорошего вам обоим. Я это серьезно.
Спасибо, сказала Медсестра.
Ты переезжаешь на его квартиру? — спросил Бог.
Вероятно, ответила Медсестра.
Что там у него, газ, электричество?
Электричество.
Я посмотрю, смогу ли я отложить забастовку электриков где‑то на недельку, сказал Бог. Чтобы у вас была возможность начать жизнь с работающей бытовой аппаратурой. Что‑то вроде свадебного подарка.
Это очень мило с твоей стороны, сказала Медсестра. Я признательна тебе за это.
Ну, сказал Бог, тогда я закругляюсь. Мы будем в контакте.
