— Вот, прошу. Если что понадобится, зовите.
Папа откусил огромный кусок, я тоже. Хлеб был мягким, с хрустящей корочкой. Жареные креветки внутри пропитались острым соусом, и пощипывало язык. Я смогла одолеть только половину сэндвича. Остальные полбатончика Сут завернула в вощеную бумагу и велела взять с собой. Пора было уезжать, мне даже взгрустнулось.
— Приходи еще, буду рада видеть твою милую смеющуюся мордашку.
Я взяла свой сэндвич. Живот был полон вкусной еды, а сердце заполонила Сут. Уже в машине я кое о чем подумала.
— Пап, подожди.
И, схватив фотоаппарат, понеслась назад.
Сут обернулась и уперлась руками в бедра.
— Не наелась, что ли, девчонкин?
Я смутилась, но очень хотелось ее на память.
— Можно я вас сниму? — И благовоспитанно добавила: — Вместе с Марко.
Она притянула Марко за рукав, они встали рядышком, улыбаясь во весь рот. Щелкнула их дважды, одно фото мне, другое для письма Энди.
— Спасибо, Сут.
Она подошла, обняла меня, сквозь запах жареной картошки пробился запах гвоздики, от волос Сут.
— Скорее снова приезжай, золотко.
Когда мы с папой отъехали, у обоих на губах бродила мечтательная улыбка. Это все она, Сут.
Как только мы вернулись, папа намешал коктейль в огромном стакане. Потом он плюхнулся на диван, потягивая свое пойло, и вперился в книгу. Усевшись рядом, я прильнула к папиному плечу у себя дома.
Сюрприз Ребекки совпал с одуряюще знойным днем. Кубики льда в стакане таяли сразу, не дожив до второго глотка. Я дочитывала «Черного Красавчика», потягивая чай Эми Кэмпинелл, до того сладкий, что сводило язык. Эми Кэмпинелл закармливала нас и упаивала чаем до дурноты. Когда она шла по улице, это была картина. Сладкий чай, лимонад, нежные стручки бамии, суп из лобстера, сэндвичи с салатом из креветок. Все это она как-то исхитрилась тащить одновременно, правда, руки у нее действительно были не маленькие. Кудряшки, белые, как перья луизианской цапли, топорщились, поэтому голова мисс Эми напоминала кончик ватной палочки, очень-очень большой палочки. Иногда с ней приходила приятельница, миссис Портье. И тогда они уже вдвоем кудахтали над нами с Микой, как над малыми цыплятами.
Я как раз прочла про печальную участь кобылки Джинджер, рыжей подруги Красавчика, и тут во двор въехала машина Ребекки, солидный черный «олдсмобиль» с белыми стрелками на боках. Чинно так въехала, это не наши гонки на розовом «рам-блере», когда мама подставляла ветру ладонь, а он шкодливо резвился в ее волосах.
Ребекка вылезла из машины и с ликующей улыбкой метнулась назад, к багажнику.
— Вирджиния Кейт, скорее сюда!
Отложив книгу, я понеслась во двор, но на середине притормозила, а Ребекка уже распутывала веревки.
— Почти новый, — сказала она.
Я подбежала и заглянула внутрь багажника. Там был он.
— Мой шеф купил дочке. А она не пожелала на нем ездить, ты представляешь?
Нет, такого я представить не могла. Ведь он был прекрасен.
— Хотела припрятать до твоего дня рождения. Но не утерпела.
Он был красным, как пожарная машина, с руля свисали длинные разноцветные кисточки, спереди к рулю была прилажена белая корзина, в самый раз для книг.
— Это мне? — спросила я.
— Тебе-тебе.
Я помогала ей вытаскивать, сердце бешено колотилось от счастья. Тут же оседлав свой велик, я проехалась по подъездной дорожке, туда и обратно. Ну как можно было не улыбнуться во весь рот человеку, подарившему тебе велосипед?
— Спасибо, мэм.
— Пожалуйста. Я говорила тебе, что можешь звать меня Ребеккой.
— Да, мэм.
— Мне надо спешить. Передашь Эми, что я у врача?
Я кивнула и снова покатила по подъездной дорожке, а с нее на тротуар. Ребекка побежала за мной, так и не догнав, крикнула:
— Вирджиния Кейт! Подожди!
Я, притормозив, развернулась и подъехала к ней, втайне опасаясь, что она передумает. В жизни всякое случается.
— Обещай, что будешь ездить осторожно.
— Обещаю, мэм.
— Нельзя разговаривать с незнакомыми людьми. И уезжать далеко от дома. И обязательно всегда говори мисс Эми, куда собираешься.
Я кивнула.
— Ну и куда ты собралась?
— В библиотеку. — Я уже предвкушала, как окунусь в знакомые книжные запахи.
— До библиотеки и обратно, и чтобы больше никуда.
— Да, мэм.
Я подождала, когда она залезет в машину и отъедет. Потом резко крутанула педали и уже с улицы крикнула в заднюю соседскую дверь (Эми хлопотала на кухне), что Ребекка поехала к врачу, а я в библиотеку. Я надбавила скорость, корзина на руле заждалась уже книг. Припарковавшись, я шагнула в прохладу зала, вдыхая чудесный запах клея и бумаги. Мне выдали читательскую карточку, набрала целых пять штук и погрузила их в корзину. Назад мчалась так, что ветер отдувал назад волосы.
И мечтала, чтобы Мика случайно оказался рядом, пусть бы посмотрел, какая я отличная велосипедистка.
Вернувшись, я покатила велосипед на задний дворик. Машина Ребекки уже стояла на подъездной дорожке. Я вошла через черный ход и оказалась на кухне. Там на столе стояло блюдо с печеньем и с запиской: «Угощайтесь. Три Мике и три Вирджинии Кейт». Я взяла четыре и отправилась в гостиную. Ребекка лежала на диване, свесив руку, другая лежала на животе. Я наклонилась поближе: что это с ней? Оказалось, ничего такого, просто крепко спит.
Щеки были влажными, и подушка.
Я приложила ладонь ко лбу, не горячий ли. Ребекка тут же открыла глаза. Я отскочила, надеясь что она не почувствовала, как я ее трогала.
— Спасибо за велосипед, мэм.
— Пожалуйста, лапуля.
Я отошла от дивана и направилась в свою комнату.
ГЛАВА 17. Опять она витает в облаках
Мне исполнилось восемь. Был торт со взбитыми сливками и розовой глазурью, крабовые котлеты и картофельный салат. Ребекка украсила столовую розовым и белым, достала розовый сервиз — для торта и трехслойного неаполитанского мороженого. На белой скатерти я увидела подарки. Два от Ребекки и папы, открытка от Муси-Буси, отбывшей в Колорадо со своим новым поклонником. Еще лежали подарки от мисс Эми и миссис Портье.
Я вытаращила глаза. Я думала, раз подарили велосипед, больше ничего не подарят. Каждый спел «Счастливого дня рожденья», но по-смешному. Папа и Мика пели хором и закончили так: «Ви, резвись и скачи-и, как мартышка Чичи».
Задув свечи, я загадала встречу с Энди, хотя знала, что это желание несбыточное.
Ребекка разрезала торт на большущие куски; папа положил всем огромные порции мороженого.
Мика сразу стал набивать рот и, жуя, распорядился:
— Ешь скорее, Мартышкина Рожа, охота посмотреть на подарки.
— Обязательно нужно обзывать собственную сестру, а, Мика? — спросила Ребекка. — И разговаривать с полным ртом?
— Ей же нравится, правда, Дурья Башка?
Я шлепнула его по руке.
— Да хватит вам, — вмешался папа. В одной руке он держал искрящийся хрустальный стакан, в другой мой фотоаппарат, между глотками всех щелкал. — Это они играют, Ребекка. Дети, чего ты от них хочешь.
Она улыбнулась папе.
Поели, и я стала разворачивать подарки, медленно и аккуратно, пусть не думают, что я ужас как волнуюсь. Эми Кэмпинелл связала мне свитер из красной пряжи. Миссис Портье передала куклу Барби в серебристом вечернем платье.
— Этот красный очень пойдет к твоим волосам и глазам, — сказала Ребекка, — вот увидишь. Завтра обязательно поблагодари их обеих.
— Да, мэм.
Я вскрыла конверт с открыткой от Муси-Буси, внутри была десятидолларовая купюра, и еще к конверту были приклеены скотчем две монеты в четверть доллара и пять десятицентовых.
А в открытке Муся-Буся написала:
Желаю моей Лаудине Вирджинии Кейт чудесно отметить день рождения. Я знала, что в один прекрасный день ты будешь здесь. Двое на месте, дождемся и третьего!
Все-таки Муся-Буся противная, подумала я, хоть и прислала мне деньги. Хорошо было бы выбросить эти деньги в мусорную корзину, но я не выбросила. Я стала разворачивать бело-розовые коробочки. Опять этот розовый… злилась я, но про себя. В первой коробке лежал голубой дневник и яркая ручка.
На дневнике был замочек с крохотным ключом, это хорошо, обрадовалась я, теперь в мои секреты точно никто не залезет. Я большим пальцем пролистала странички, прикидывая, что бы такое записать.
Мика замычал, что означало: «Да не тормози ты, Бестолковая Башка!»
В другой коробке были банты для волос, синие, красные, зеленые и — розовые.
Под бантами лежала книжная закладка, на которой был конь, похожий на Черного Красавчика, он скакал во весь опор по полю.
— Мне все очень понравилось, — отрапортовала я папе.
— Очень рад, что понравилось, Букашечка.
Он ушел на кухню. Послышался звон кубиков о донышко стакана. И сразу всколыхнулась память о доме. Как мама включала приемник, чтобы все могли потанцевать, и не важно, чей бывал день рождения. Как мама заворачивала подарки в фольгу и еще обвязывала яркой лентой, мама любила броские вещи. Вот с этого я и начну свой дневник, решила я, с прежних наших дней рождения. Напишу, как мы до упаду танцевали, и смеялись, и уплетали за обе щеки торт.
