Каждый раз, когда я читала об этом, я видела, как Молли опускается все ниже, ниже и ниже – словно под давлением тел, которые наваливались на нее, придавливали к земле, распластывали… Ее записи становились будто бледнее, прозрачнее, пока не стали совсем невразумительными, словно она находилась под рентгеном и ее косточки фосфоресцировали сквозь молочно-белую кожу – тихо, тихо и беспомощно, как пепел.
Образ Молли бледнел, превращался в дымку, но у нее был и сильный радиоактивный заряд, который по-прежнему горел во мне. В 1978 году, на двадцать пятой встрече выпускников, я вытащила свою старую тетрадку и просмотрела фотографии своих друзей. Леонелл Триллинг, Эстер Рашель Фриман, Хейзел Мари Ковальски. Но Мэри Алисы Лиддел среди них не было.
Мне улыбалось и мое собственное лицо, взволнованное, полное надежды. Фотография была сделана перед последним годом обучения, еще до смерти Молли, до моей болезни. Надпись внизу гласила: «Спортсменка… брюнетка, умна… будущий юрист…»
Я представила себе, какой была бы подпись под фотографией Молли: «Превосходная трагическая актриса… любит танцевать под джаз… обожает науку… обожает спиртное… развратна…»
Я сдержала обещание, данное Молли и самой себе: окончила Гарвард, юридическое отделение. Но оттуда я отправилась не в Нью-Йорк, а в Чикаго и стала клерком в суде. Когда умерла мама, я вернулась домой, чтобы ухаживать за отцом и работать в его фирме. С собой я привезла память о двенадцатилетней девочке, которую обвинили в том, что она воровала в магазинах помаду и духи. Ее звали Сьюзен, и у нее были рыжие волосы, как у Молли. Она была проституткой; едва она вышла из тюрьмы, ее задушил сутенер.
Теперь я понимала, что Дик сделал с Молли, что случилось с теми девушками, которых я встречала повсюду и утешала. С благословения отца я основала Чарльстонскую юридическую фирму, оказывающую помощь женщинам. Мы работали всемером даже по ночам, готовя к слушанию дела тех женщин, которых мужья били и бросали, тех матерей, которые пытались спасти своих детей от насилия. Я была потрясена тем, как много клиентов нашлось у фирмы в нашем маленьком городке.
Как мои мама, бабушка и прабабушка, я заслужила репутацию борца за права женщин. Прозвище «феминистка» меня устраивало, я даже одевалась бесполо: холщовые брюки и свободную рубашку дополняли высокие ботинки. Столкнувшись на встрече одноклассников с Бобби Бейкером, я пожала ему руку прямо у бального зеркала и кивнула его миниатюрной жене в коротенькой юбочке.
– Вот фотография наших детей, – прокричал он мне в ухо, стараясь заглушить музыку. На фотографии было трое: мальчик примерно шестнадцати лет и две девочки лет восьми-одиннадцати, причем у одной были скобки на зубах. Волосы у них были длинные, разделенные посередине пробором.
– Симпатичные, – сказала я, улыбаясь сначала миссис Бейкер, а потом Бобби.
– Извини, – крикнул он. – Ничего не слышу из-за этого грохота. Играет, как стерео в спальне Бобби-младшего. Неужели мы были так глупы?
На нем была белоснежная форма – он все еще служил в армии; контактные линзы придавали его глазам неестественный голубой оттенок; отвозя его домой тем вечером, я думала о том, как бы все сложилось, если бы я вышла за него замуж. И мне стало ясно, что я ни о чем не жалею, хотя нежные чувства к нему у меня все-таки сохранились.
В конце 1951 года Молли встретила своего будущего мужа, Роберта Потера. Девятнадцати лет от роду он покинул свою семью в Колорадо и решил покорить Нью-Йорк. Он мечтал открыть собственный строительный бизнес – загородные дома росли повсюду, словно грибы после дождя. Он стал десятником в компании близ Рочестера, купил потрепанный учебник по бизнесу и бухгалтерскому учету и зубрил по ночам, пожирая гамбургеры с пивом.
В двадцать один год его отправили в Корею. Он отплыл с батальоном Уильяма Дина и 1 июля 1950 года оказался в Судане. В бою побывать ему не довелось – он подхватил какой-то вид малярии, и у него появились проблемы со слухом.
Здоровье его вообще испортилось, начались сильные ночные кошмары, от которых он просыпался с криком, весь в поту. Однажды ночью он убежал в джунгли в одних трусах и в майке, размахивая над головой винтовкой. Тогда его отправили обратно в США, в Вашингтонский госпиталь. Выйдя оттуда всего через десять месяцев после того, как впервые пересек море, он отправился обратно в Рочестер. Так что работу десятника пришлось оставить, кроме того, он очень плохо слышал – разговаривая с ним, приходилось кричать. Нервы его и вовсе никуда не годились.
Он нанялся мыть посуду в Сиракузах, в том самом кафе, где Молли служила официанткой. Однажды после работы они отправились съесть гамбургер. Она спросила, как его зовут; они пили пиво из одной кружки, и он рассказывал ей о своей жизни. «О моей я его попросила не спрашивать, – пишет Молли. – Я сказала ему, что мой папа и брат умерли, когда я была ребенком, а мама умерла, когда мне было двенадцать лет. Я сказала ему, что у меня был отчим, но я его давно не видела и ничего о нем не знаю. Я сказала, что не хочу говорить об этом».
Он обещал, что не будет, и взял ее за руку.
Вторник, 11 сентября 1951 года
Дорогой дневник…
Боб попросил меня выйти за него замуж. Меня – а ведь я поклялась, что никогда не выйду ни за кого.
Я сказала «да». Будет гражданская церемония, только мы и Салли – хозяйка ресторана, наш свидетель. Менеджер, Джо Финелли, дает нам неделю отпуска. У нас нет денег, но Боб здорово умеет мастерить и чинить вещи. Мы собираемся скопить денег и купить дом.
Я думаю, тебе интересно, почему я выхожу за него. Ну, он очень добрый и к тому же ущербный, как и я.
Мы подходим друг другу. К тому же он любит меня, и я ему нужна. Я сказала ему, что не девственница. Он сказал, что это не имеет значения. Он хочет подождать до нашей свадьбы.
Эта новая Молли была просто загадкой. Ее записи в дневнике стали короче, мягче. Исчезли восклицательные знаки и заглавные буквы, она больше не вставляла французских словечек. Типичными стали записи вроде: «Вдоль дороги цветут маргаритки. Я собрала букет и поставила на стол». Или: «Прошлой ночью была ужасная гроза. Разве не забавно, что я больше не боюсь грома?»
Однажды, сидя у какого-то ручья, она написала о том, как жалеет, что у них с Бобом нет денег на поездку к его родным в Колорадо. И потом: «Я пришла к выводу, что самое лучшее на свете – это летать, а второе самое лучшее – это хотеть летать «.
Читая все это в юности, я видела в ее словах только поражение и отказ от жизни, видела сделанный ею выбор. Джейн Эйр и слепой мистер Рочестер, Аврора Лей и слепой Ромни… Я была уверена, что не нашла бы счастья с таким человеком, в такой жизни. Я была уверена, что Молли в конце концов предала себя.
Боб и Молли уехали из Нью-Йорка в Пенсильванию, а потом – в западную Вирджинию. Она работала официанткой, а он менял работу за работой – плотник, сварщик, мусорщик, снова строитель… Нигде ему не удавалось задержаться, и те небольшие деньги, что у них были, таяли.
Они переехали в дом из двух комнат в конце пыльной улицы на окраине города и взяли к себе старого серого кота, который однажды утром явился на ступеньки крыльца, худой и жалкий. Молли назвала его Галахадом.
Боб нашел работу на угольных копях и тут же потерял ее.
Молли забеременела. Вскоре она уже не могла выносить запаха пищи, и ей пришлось оставить работу в ресторане.
Боб нашел работу разносчика газет, но за нее платили совсем мало. Большинство разносчиков были мальчишки десяти-двенадцати лет, свой заработок они полностью тратили на содовую и кино.
Но Молли все же оставалась возле Боба с тем постоянством, которое напоминало мне нашу детскую дружбу. Она была очень терпима – она всегда была такой.
Иногда она читала в газетах о Дике, который выпустил новый роман под названием «Правда о Стране чудес».
Молли его не читала.
Пятница, 1 августа 1952 года
Дорогой дневник, завтра мы с Бобом уезжаем поездом в Денвер. Его родители прислали нам денег на билет, а его брат нашел ему работу.
Я так рада. Сначала мы будем жить с мамой и папой Боба, но, дневник, я надеюсь, что когда-нибудь у нас будет собственный дом, где окажется достаточно места для ребенка. Я уверена, что родится девочка и у нее будет все самое лучшее. Уроки танца и актерской игры. Скаутская группа для девочек. Может, я стану предводителем скаутов. Я кое-что знаю о бабочках, я не боюсь пауков. Кроме того, я умею водить каноэ и плавать. И я знаю уйму песен, которые можно петь в лагере у костра.
Вторник, 23 сентября 1952 года
Дражайший дневник, ты не поверишь! Я сегодня видела Дика. И он дал нам кучу денег. Вполне хватит, чтобы купить дом.
