– Друзья мои. Дорогие друзья!
Мгновение кажется, что толпа сейчас кинется на него, но до этого они еще не дошли. Ярость медленно возвращается в берега, и вновь заговорившего Блейка больше не прерывают.
– Наша экономика переживает трудные времена. – Дождь шелестит по его зонтику. – Вы и без меня это знаете. Законы рынкажестоки, налицо сильная международная конкуренция. Чтобы преуспеть в бизнесе – да просто-напросто выжить, – нам приходится принимать жесткие решения. «Зефир холдингс» – не благотворительная организация; либо мы будем приносить прибыль, либо инвесторы вложат свои деньга куда-то еще. Скажу еще проще: есть деньги – нанимаем людей, нет денег – увольняем. Ничего личного, вы же понимаете. Чисто экономическая необходимость. Долг администрации – держать компанию в черном теле для блага наших акционеров. Нам бы очень хотелось сохранить работу за каждым из вас, но мы вынуждены поступать так, как лучше для фирмы. Если это требует коренной реорганизации, то вполне логично и разумно, согласитесь, таковую произвести. Опять-таки ничего личного. Стандартный процесс, когда вклад данной части компании сравнивается с ее затратами. Это относится и к производственным линиям, и к отделам, и к служащим. Я бы хотел, чтобы все было иначе, но с фактами не поспоришь: мы вынуждены безжалостно избавляться от убыточных долей компании в пользу доходных. Так вот расчеты показывают, что убыточная часть – это вы. Ничего личного, но и произвола здесь тоже нет, поймите. Мы никому не мстим. Мы делаем это не потому, что нам это нравится. Мы просто стараемся удержать компанию на плаву. Будь по-другому – если бы вы, скажем, показывали лучшие результаты или меньше получали, – мне бы сейчас не пришлось говорить вам все это. Но ваш вклад, к сожалению, не окупал ваших расходов. Я понимаю, как вы расстроены, но вам следует осознать, что это – логический итог вашего кпд. Вы тянули компанию вниз. Не хотелось бы выглядеть критиканом, но вы это заслужили.
Все молчат. Речь Блейка вывела на свет самые черные их подозрения. Не считая нескольких очагов, где еще живо стремление не сдаваться, общее сопротивление сломлено. В глубине души они это знали и раньше. Они опускают глаза. Еще ведутся разговоры и даже споры, но слова уже утратили всякий смысл. Люди, по одному и по двое, начинают расходиться.
* * *
Шаги Джонса гулко звучат на просторах подземного гаража. Он не сразу замечает, что за ним крадется чья-то машина, черный «Порше-911». Когда он оглядывается, тонированное стекло опускается, открывая взору одноглазую физиономию Блейка Седдона в сопровождении каскада классической музыки.
– Тебе разрешают ездить с завязанным глазом? – осведомляется Джонс. – По-моему, это нарушение.
– Возможно, – усмехается Блейк. – Где твоя тачка, эта? Жуть какая. Пора расти, Джонс. У меня к тебе вопрос: почему ты утром так долго добирался до своего рабочего места, когда ушел из «Альфы»?
– Ты что, следишь за мной?
– Присматриваю, так скажем.
– Ха-ха. Я с Евой разговаривал. Она вышла следом за мной.
– А потом?
– Потом… – мнется Джонс, – я вышел на улицу посмотреть, что там делается.
– Гм… Я думал, ты соврешь.
– Записал меня, да?
– Записал.
– Зачем тогда спрашиваешь?
– Уж очень они распалились. Я видел много массовых увольнений, но такого у нас еще не было. Личного вмешательства ни разу не требовалось. Это практически нарушает устав «Альфы». Клаусману нелегко далось такое решение.
– А зачем было вмешиваться? Мог бы получиться ценный эксперимент. Дело «Альфы» – наблюдать и приобретать знания, так ведь?
– Иногда. Мне бы, к примеру, хотелось узнать, что такое стряслось с ними сегодня.
Джонс пожимает плечами.
– Ты им что-то сказал.
– Пожелал всего наилучшего.
– Врешь.
– Твоя запись разве без звука?
– Джонс, – смеется Блейк, – снаружи звук не записывается.
– Вот и хорошо.
– Раньше ты так не наглел. Что-то переменилось, и я хочу знать что. В тебе дело или в ней?
– В ком?
– Да ладно тебе.
– Я серьезно. Понятия не имею, о ком ты.
Блейк, поджав губы, выставляет в окошко локоть и голову.
– Скажу тебе одну вещь про Еву: у нее сердца нет. В день, когда всем раздавали совесть, она явно прогуливала. Здесь ей не место. Самая подходящая для нее работ а – делать смертельные инъекции в тюрьме Сан-Квентин. Может, тебе уже кое-что приоткрылось, но ты еще и половины не знаешь. Она не чувствует так, как ты или я. Знает, что должна, но не чувствует. Ты слушай меня – а то возомнишь, что понял ее как нельзя лучше, и вдруг обнаружишь, что ты для нее только большая кукла на ниточках.
– Не знал, что ты такой знаток человеческих душ. Может, я прилягу, и мы поговорим о моей матери?
– Я не удивляюсь, что ты на нее запал. Трахается она офигительно. Как будто никогда этого раньше не делала. Ты бы точно купился. – Тонированное стекло поднимается. – Словом, не хлопай ушами.
* * *
– Давай-ка все проясним, – говорит Пенни. Они моют посуду на кухне пригородного дома своих родителей. Часы в виде кошки над головой Пенни отсчитывают секунды хвостом-маятником, водя глазами туда-сюда. – Этот Блейк считает, что ты работаешь в паре с Евой.
– Думаю, да.
– Разве вы в «Альфе» не все заодно?
– По идее, должны быть. Но тут политика. Когда Клаусман уйдет на покой, они, поди, передерутся за его место.
– А он собирается?
– Да вряд ли.
Пенни поправляет выбившиеся из хвоста пряди.
– Ладно, давай все сначала. Ты работаешь в «Альфе».
– Правильно.
– И потому можешь себе позволить вот такие костюмчики.
– Вообще-то я еще не расплатился с Евой за них.
– Прекрасно. Она делает тебе подарки, потому что ты ее прихвостень.
– Протеже.
– Это все равно.
– Ничей я не прихвостень.
– А в чем разница?
– Ну…
– Ты все время про нее говоришь, – с подозрением замечает Пенни. – Про эту Еву.
– Ну…
– Что ну?
– Она мне очень нравится, я разве не говорил?
– Нет. Мне казалось, ты ее ненавидишь.
– И это тоже. Сам не знаю. Запутался. Когда Блейк сказал, что был с ней… я заревновал.
– Надо же.
– Я не оправдываюсь, а просто говорю все как есть. Все-таки мы с ней провели ночь вместе.
– Это ты с ней провел ночь. Она вырубилась.
– Но до того между нами что-то было. И после того вечера в баре она стала… не такой уж плохой.
– Ничего себе рекомендация.
– И потом… не хочу говорить пошлости, но она такая горячая…
– Стивен!
– А ты-то! Втрескалась в того парня из спортзала, а сама даже не знала, как его звать.
– Нууу…
– Но ты права. То, что она говорит, вызывает одну только ненависть. Ничего другого просто не остается. Вот в чем проблема.
– Оставим пока в стороне твои непонятные чувства и то, что там было между Евой и Блейком. В целом «Альфа» единодушно пьет кровь из зефировского персонала, так?
– Так.
– И ты хочешь это остановить.
– Видела бы ты это! Сплошное зверство. И речь ведь не об одном «Зефире». Разработанные ими методы внедряются в тысячах фирм. И применяются, наверное, к миллионам служащих.
– А ты вместо того, чтобы взять и уйти, хочешь работать в подполье, как саботажник.
– Да.
– Хотя в «Альфе» настоящего авторитета у тебя нет, а в «Зефире» ты младший клерк.
– Ну… да.
– И если ты в качестве диверсии расскажешь «Зефиру», что у них происходит, «Альфа» просто разгонит всех, прикроет лавочку и начнет снова. Так?
– Так, – вздыхает Джонс.
– И среди тех, против кого направлена твоя подрывная деятельность, – женщина, которая тебе – цитирую – «очень нравится».
– Вот-вот.
– М-да, задачка.
– Я думал, ты поможешь ее решить.
– Извини, Стиви, нет у меня ответа.
– Тьфу ты черт!
– Может, лучше всего просто уйти?
– Тогда на мое место возьмут кого-то другого. Надо найти способ заставить «Альфу» создать нормальные условия для «Зефира».
– Ну, удачи тебе.
– Вам помочь? – слышится из гостиной.
– Нет, мам, не надо, – отвечает Джонс.
– Что из всего этого можно рассказать маме с папой?
– Скажем, что я купил себе пару новых костюмов.
* * *
Любая корпоративная реорганизация, как говорится в «Системе Омега», насчитывает три стадии. Первая – планирование. Администрация в состоянии эйфории подсчитывает, насколько крепче станет компания и сколько ответственности, по странному совпадению, прибавит новая структура каждому администратору. Эйфорию, впрочем, испытывает только администрация: всем остальным трудно понять, чем грядущая реорганизация отличается от предыдущей, со времени которой прошло всего девять месяцев.
Далее следует осуществление. Это что-то вроде игры в музыкальные стулья: кругом неразбериха, и все смотрят, куда бы им сесть. Для одного, отсевшего от ненавистного ему сотрудника, это триумф, для другого, чей компьютерный монитор стал виден всякому, кто входит в отдел, – трагедия. Для администрации, радужные планы которой разбиваются о скалы реальности, это мрачный период. Из расколотых вдребезги нестандартных решений лезут стандартные, пышно раскрывшиеся мысли приглаживаются и укладываются обратно в коробку. Мечтали об одном сплоченном суперотделе, а получают три бывших отдела, вынужденно сидящих вместе и ведущих гражданскую войну. Почему эти люди не могут поладить? Сердце разрывается, глядя на них.
