Ознакомительная версия.
Людмила Васильевна с завистью посмотрела, как Лена распустила свои пышные волосы, расчесала их и снова закрутила в пучок, заколола заколкой.
— …двадцатью тремя ударами… — пробормотал Петя. — Я что-то такое недавно слышал.
— Известная история, — Лена уже совершенно пришла в себя, только в желудке было неприятно от выпитого.
— А сколько было заговорщиков? — спросил Рябинкин. — Тоже двадцать три? По числу ран?
— Нет. Двенадцать или тринадцать. Когда первые раны были нанесены, они обезумели от восторга, что убивают Цезаря. И били куда придется. Но, видимо, все равно его боялись. Потому что врач, который лечил Цезаря и потом его же вскрывал, сказал, что только одна рана была смертельной.
— Откуда вы это знаете? — поджала губы Людмила Васильевна.
— А у меня отец был историком. Между прочим, профессором, заведовал кафедрой в педагогическом университете. — Лена произнесла это скромно, но не без гордости. — Он всю жизнь собирался расследовать до конца убийство Цезаря. Материалы собирал. Ему хотелось узнать, кто же именно нанес Цезарю единственную смертельную рану.
— И что же, узнал? — спросил Рябинкин.
— Не успел. — Лена помолчала. — Отец умер в прошлом году.
Людмила Васильевна вскинула на Лену глаза, хотела что-то сказать, но закрыла рот.
— Извините.
— Ничего. — Лена бросила в сумку расческу, защелкнула замок.
— А знаете что? — выражение лица Петра Сергеевича сделалось странным — задумчивым и одновременно хитроватым. Он даже прищурил оба глаза, как бы разглядывая внутреннюю картинку, не видимую ни Лене, ни Людмиле Васильевне. — Это убийство будет сюжетом нашего четвертого шкафа.
— Но это же безумно дорого! — сказала Людмила Васильевна. — Я в прошлом году на Рождество хотела внучке вертеп купить — так остановилась. Стоил этот вертеп половину моей зарплаты. А в вертепе было только шесть фигурок. Трое людей, трое животных. Даже волхвов не было. А у вас, как я поняла, одних заговорщиков — чертова дюжина.
— Двенадцать, — поправила Лена.
— А сам Цезарь? — посмотрела на нее Людмила Васильевна.
— Ладно, как-нибудь. Жены у меня нет, квартиры нет, мебели нет, один мотоцикл. На что мне деньги тратить? — Петя уже загорелся. — Сделаем древнеримский вертеп. Представляете — на ступенях Сената лежит мертвый правитель в завернутой на голове тоге. А в груди у него торчат… разные колюще-режущие предметы.
— Кинжалы, — сказала Лена. — Только Цезаря не в Сенате убили. В курии Помпея. Это такая небольшая комнатка, вроде кабинета. Там Цезарь принимал посетителей. А за его спиной как раз стояла статуя этого самого Помпея. Толстый урод с пухлыми щеками.
— А вы можете нарисовать план, как это все происходило? — загорелся Рябинкин.
— Я всего в деталях не знаю. Но могу посмотреть в бумагах у папы. Может быть, что-нибудь и найду.
— Лена, к завтрашнему дню надо посмотреть. — Тон у Рябинкина опять стал начальственным. — Кстати, остаются свободными еще два шкафа. Людмила Васильевна, у вас есть какие-нибудь идеи?
— Вы, как я понимаю, с моим пупсом больше играться не хотите, — посмотрела лаборантка на Петю поверх своих дальнозорких очков. — Ну сделайте тогда помойку в маленьком масштабе. И сверточек с дитем в нее подложите. Вот вам и будет занятие по осмотру трупа новорожденного.
— Честное слово, меня уже будет скоро тошнить от этой вашей помойки. Неужели ни на что больше фантазии не хватает?
Но Людмилу Васильевну было не просто заткнуть. Она работала на этой кафедре уже тогда, когда сам Рябинкин ходил в детский сад.
— Кроме помойки да кустов, по этой теме трудно что-нибудь придумать.
Лена в недоумении лишь пожала плечами.
Вдруг в коридоре послышались чьи-то голоса, и двое мужчин протиснулись в дверь.
— Мир вашему дому! Вы к нам не заходите, так мы сами пришли, — выступил первый — еще довольно молодой, но уже рыхлый увалень. Это был Виктор Извеков. Вторым посетителем оказался Соболевский, и Лена, узнав его, вдруг покраснела.
— Как Магомет к горе, — улыбнулся Соболевский и посмотрел на Лену.
— Да-да! Я как раз сейчас собирался зайти к Хачмамедову… — Рябинкин вдруг стал очень озабоченным.
— Хачек у себя в кабинете, — заметил Соболевский и снова поглядел на Лену. — А у вас новая сотрудница?
— Да… — Но Рябинкину было не до Лены. — Мы как раз составляем расписание. Начинаем, как обычно, с секционных занятий.
— Нам нужно снова писать заявления на совмещение? — спросил Соболевский.
— Нет, я вчера это узнавал в отделе кадров. Ничего не нужно писать. Вы же не увольнялись, просто были оформлены в отпуск. Завтра естественным путем выходите на работу.
Извекову палец было в рот не клади.
— А можно неестественным? Я через черный ход зайду.
Петя понял свою оплошность, но виду не подал.
— Хоть с крыши давай. С утра у нас две группы. Труп-то будет?
— Откуда я знаю? — пробасил Извеков. — Я же их не пеку, как блинчики, под заказ. Я сегодня дежурю. Буду иметь в виду. Было у нас два огнестрела за два дня, так их уже вскрыли. Если бы я снова был студентом, так мне, конечно, огнестрел было бы интереснее посмотреть, чем какую-нибудь ИБС. Теперь в холодильнике только твоя подруга лежит, — он покосился на Соболевского, тот сделал забавную гримаску. — Но она с эксгумации, для студентов, как вы говорите, неинформативна. Да еще есть парень Попова с тысячей ранений. Но он уже тоже вскрыт.
Людмила Васильевна, воспользовавшись тем, что она пока не нужна, занялась своими делами.
— А знаете, мне кажется, я видела тех самых мужиков, которых застрелили. Еще живыми, возле памятника, — сказала Лена. — Только их трое было. И все на черных внедорожниках. Они о чем-то разговаривали.
— Ну вот, — показал на Лену Извеков. — Девушка говорит, что на завтра одно занятие вам обеспечено.
— Ничего я не говорю! — возмутилась Лена.
— Следуя логике, ночью меня должны вызвать на третьего. Наши доблестные друзья из ментовки еще же ни хрена не раскрыли. Значит, надо ждать новой стрельбы. Будут стрелять, пока всех не перестреляют.
— Так вас тогда надо к следователю вести, — сказал Соболевский.
— Только после Хачмамедова. Сначала к нему. Учебный процесс важнее. — Рябинкин посмотрел на Лену. — Нам надо оформиться на полставки. Вы идите сейчас вниз, — сказал он экспертам, — а мы к вам зайдем.
— Ну вот, ни выпить не дали, ни закусить, ни начало учебного года отметить. Ходи к вам просто так! — проворчал Извеков.
— Не волнуйтесь, все будет. Но только имейте в виду, что после обеда у нас завтра еще две группы. Так что хотелось бы, чтобы вы нам обеспечили еще один труп.
— Это как будете наливать, — пробасил Извеков, выходя вслед за Соболевским из комнаты.
Саша позвонил в дверь маминой квартиры и невольно прислушался — вслед за старым дребезжащим голосом звонка за тонкой деревянной дверью раздалось какое-то неясное поскребывание, будто цокали по деревянному полу когти собаки. Неужели мама взяла щенка?
— Давай-ка ты, Петенька, отойди, — послышался с той стороны мамин голос, и дверь осторожно приоткрылась. В узком проеме показалось ее озабоченное лицо. — Входи, сынок, только дверь широко не открывай, а то разбегутся.
Саша протиснулся вслед за матерью в коридор и остолбенел. По практически пустому коридору и такой же комнате по-хозяйски расхаживали три белые курицы и огромный рыжий с переливающейся синим и зеленым грудкой петух.
— Сашенька, ты только не ругайся. Мне пришлось их взять. Соседка отдала.
— У тебя что теперь, здесь будет курятник? — Как бы сильно Саша ни любил мать, но появление птиц в обычной однокомнатной хрущевской квартире не могло его обрадовать.
— У меня было безвыходное положение. Ты же знаешь, я в последнее время ни с кем не дружу, только вот с соседкой. А у нее случилось какое-то горе, ей понадобилось срочно уехать. И вот эти куры… Их нужно кормить.
— Она их что, у себя в квартире держала?
— Нет, у нее есть дом далеко в деревне, но там еще собаки… В общем, я сказала, что в деревню не поеду. И она привезла кур сюда.
— Мама, по-моему, это попахивает сумасшедшим домом.
— Но это же ненадолго. А вот посмотри, курочка утром яичко снесла! Хочешь, я тебе сейчас яичницу сделаю? У меня и со вчерашнего дня пара яиц осталась.
— Давай лучше я тебе в магазине три десятка куплю, — вздохнул Саша.
— Эти вкуснее. Ты мой руки, я сейчас чайник поставлю. — Саша прошел в ванную комнату, намылил руки. Что за убожество эта квартира, в которой теперь живет мать. Он подставил руки под струю воды и смотрел перед собой. Ни зеркала, ни полочки с косметикой. Старая ванна, истершийся от времени кафель… У отца все-таки немного лучше. Но все равно, разве в таких условиях жили они, когда были вместе? Что за необходимость была так срочно продавать их прекрасную квартиру? Попали в самый кризис, когда никто не давал настоящей цены. В результате — две мерзкие хрущевки, разрушенная семья. И он, Саша, который разрывается между отцом и матерью…
Ознакомительная версия.
