Лейтенант и Соня поют:
За речкой, за речкой,
На том бережочке,
Мыла Марусенька
Белые ножки…
Лица женщин просветленные, они с наслаждением поют. Вильям смотрит на них и льет из самовара чай – кипяток. Лейтенант пододвигает к нему малиновое варенье.
Никита сидит на мешках химических удобрений и смотрит в освещенные окна амбара. Опускает бинокль. На глазах слезы.
А в амбаре поют. К голосам Сони и Лейтенанта присоединяется голос Вильяма:
Мыла Марусенька
Белые ножки…
Летящий над полем самолет сбрасывает химические удобрения. Динозавр и его ученики в противогазах бегут по полю. Динозавр срывает с лица маску:
– Как быть, если враг застигнет нас врасплох? А мы без противогаза – нашего верного друга и защитника?!
Серая крупа сыплет с неба.
Динозавр кричит, заглатывая химию:
– Есть способ спастись от удушающих газов, ядов и прочей химии…
Ученики стоят в противогазах, слушают.
– Надо смочить платок собственной мочой, как это делается, вы знаете, прижать платок к лицу и дышать сквозь него…
Неожиданно в небе что-то произошло. Раздался громкий треск. Из самолетного мотора повалил густой дым. Пропеллер остановился, самолет стал падать. В глазах Никиты ужас. Он смотрит на происходящее в небе сквозь стекла противогаза. Самолет падает.
Никита срывает маску. В оцепенении следит за старой развалиной, которая беззвучно падает на него. Но в последнее мгновение мотор затарахтел, самолет неуверенно, боком, боком, стал садиться на поле, продолжая густо дымить.
На медицинском столе лежит Соня. Она тяжело дышит. Несколько резиновых трубок отходят от ее тела и соединяются с телом Вильяма Терентия Смитта. Американец отдает ей свою кровь…
К больничному зданию подъезжает машина «форд». На крыше машины привязан огромный футляр контрабаса. Из машины выходит негр, снимает футляр, раскрывает его, достает контрабас. Выходят Вильям с банджо и толстяк в шляпе с саксофоном. Все смотрят на окна больницы и по команде контрабасиста начинают играть.
В окне появляется бледное лицо Сони. Она улыбается лихой команде музыкантов.
Слышны звуки джаз-банда. По коридору идет Никита. Он подходит к Соне, стоящей у окна. Смотрит на счастливую, улыбающуюся летчицу в сером больничном халате. На шее у Сони бусы из голубых уральских камней. Соня берет бусинки в руки и показывает их Вильяму:
– Очень красивые! Спасибо…
Неожиданно рвется нитка, бусы рассыпаются по больничному полу. Соня огорченно смотрит на пустую нить, с которой в мгновение исчезли голубые камни.
– Никита, помоги, я не могу собрать. Это подарок… Вильяма.
Соня виновато смотрит на мальчика… Она не может нагнуться, спина ее в гипсовом корсете. Никита не дал ей договорить, кинулся подбирать бусинки.
Играет джаз-банд. Во дворе стоит Сонин американский Ромео. По больничному коридору от стены к стене ползает Ромео-2.
Человек в сером больничном халате, бледный, нервный, больной, стоит у телефона, висящего на стене.
Человек говорит в телефонную трубку:
– Начинается… Приехал ее хахаль… Опять вопить будет. Уже третью ночь. Только врач сказал, что она не отдаст копыта, он стал приезжать и вопить под ее окнами. За такие дела арестовывать надо, но они иностранцы… Слышишь? – Человек оторвал трубку от уха. – Она кто? Летчица. Самолет под ней взорвался. Не слышу… что?.. Что?..
Играет джаз-банд. Соня смотрит из окна. Улыбается.
В траве под самолетом на корточках сидит Лейтенант. Она смотрит на обугленный мотор, в котором гаечным ключом орудует Вильям. Лейтенант неотрывно смотрит на американца. Тот сквозь толстые стекла очков смотрит во внутренности поврежденного мотора.
– Нужна сварка, – говорит Вильям.
Лейтенант встает, подходит, смотрит вместе с Вильямом на металлические детали.
– Вот трещина… с ней ничего не поделаешь… Я имел такой случай, когда работал на почтовом на Амазонке, в джунглях…
– А глаза? – спрашивает Лейтенант.
– Глаза после аварии тоже над Амазонкой. Тогда чуть крокодилов не накормил собой… А глаза от удара по коробке. – Стучит по голове. – Поеду в Колорадо – привезу сварочный аппарат…
– В Колорадо? Возьми меня с собой, мне скучно, жарко, сполоснемся… Тебе же тоже жарко…
– Да, но Соня?..
– Спит. И пусть спит, силы восстанавливает… А нам силы некуда девать… – Лейтенант берет Вильяма за плечи, пальцем гладит татуировку: – Что это за рыбки?
В амбаре спит Соня. Лоб и щека перевязаны бинтами. Мотоцикл «Харлей – Дэвидсон», подняв облако пыли, рванулся с места. На мотоцикле сидят Вильям и Лейтенант.
На песке лежит Вильям. Рядом Лейтенант точь-в-точь в таких же, как у Сони, голубых атласных лифчике и трусах. Но все в ней гораздо мельче: грудь, бедра, ноги. Стройно, без изъянов и без эффекта…
Лейтенант говорит страстно и нервно:
– Я доедаю твои яблочные огрызки… Я вылизываю горлышки пивных бутылок, из которых ты пьешь, я украла твой носок, ты спрашивал, где он. Я украла твои трусы, ты оставил их для стирки, я ношу их. Я знаю все звуки, которые ты издаешь, мучая Соню в постели… Вам кажется, что я не слышу, но я приползаю к вам каждую ночь, я слышу, я вижу… Старуха Анна, к которой ты ходишь учить волчью азбуку, учит меня рецептам любви, но не знает, что это для тебя я ловлю летучую мышь, жарю сердце ее в петушиной крови и подаю тебе с петушиными потрохами, а ты съедаешь, облизываешься, рыгаешь и ждешь ночи, чтобы броситься на Соню… Я ненавижу тебя, я люблю тебя… Люблю, люблю…
Вильям шарит рукой по песку, ищет очки. Нашел. Надел. Смотрит на Лейтенанта:
– Зачем ты мне это говоришь?
– Чтобы ты сейчас здесь, на этом месте, взял бы меня и я кричала бы под тобой, так громко, чтобы Соня там, в амбаре, проснулась, услышав мой крик!!!
Вильям встал, подошел к мотоциклу, завел его.
– Куда?
– В Красное Колорадо. Сиди здесь. Привезу сварочный аппарат…
– Не хочешь меня?
– Нет…
– Хорошо… Я тоже не хотела говорить, но скажу. Приходили из НКВД, спрашивали о тебе. Ты написал Сталину, что в СССР нет колорадских жуков?! Что американские шпионы их не завозили, чтобы морить голодом Страну Советов?! Ты, марксист, защищаешь врагов марксизма?! Люди из НКВД…
Вильям оборвал речь Лейтенанта ревом мотора…
– Куда ты, Вильям?
Мотоцикл сорвался с места. Лейтенант подбежала к кожаной куртке, выхватила из кармана пистолет и помчалась за мотоциклом:
– Сука, стой!!!
Лейтенант бежит в облаке пыли, сверкая голубыми атласными трусами. Поднимает пистолет, стреляет…
По экрану ползет огромный колорадский жук. Он безжалостно грызет капустный лист. Вот несколько жуков синхронно грызут сахарную свеклу, а вот десятки, сотни жуков… Дикторский голос, музыка Вагнера, хруст челюстей жука, многократно усиленный, создают тотальный страх перед завезенной из Америки мелкой сельскохозяйственной тварью.
Сюжет кончается. Загорается свет. Зрителей нет. Только три человека, в серых пиджаках, при галстуках: работники НКВД и Вильям Терентий Смитт, – сидят в пустых рядах.
Степанов из НКВД спрашивает:
– Вы продолжаете утверждать, что их нет?..
– Они есть: на экране, в газетах, в мозгах людей, но в СССР их нет… Колорадский жук – это «утка»…
Никифоров из НКВД говорит:
– Дорогой товарищ Смитт! Если бы не товарищ Сталин, который лично вам руку жал… если бы не фотография, которая облетела весь мир, разговор с вами был бы другой…
Вильям приложил два пальца к виску, изобразил ими пистолет и произнес «паф».
Долин из НКВД подтверждает:
– Совершенно верно, дорогой товарищ Смитт. Эта фотография – ваша индульгенция. Знаете такое слово?
Вильям подтвердил кивком головы.
– Странно! Я слышал, что американцы темные, необразованные люди. Умеют только считать, класть ноги на стол и громко пердеть в обществе…
– Пердят в обществе немцы.
– Немцы? Тогда извиняюсь…
Вильям встал, вышел из пустых рядов кинозала.
Вильям, обращаясь к Долину:
– Ничего, ничего, вы не совсем ошиблись. Спасибо за фильм, за интересную беседу. Спасибо за предложение уехать назад в Америку, может, так и лучше.
Идея соединить мускулистые руки пролетариев Америки и России не очень получилась…
На этой фразе Вильям Терентий Смитт громко пернул. В пустом кинозале звук, усиленный эхом, получился громким, смачным. Вильям не обратил никакого внимания на совершенное им, не изменил ни выражения лица, ни интонации:
– Да, я еще что-то хотел сказать… Хотя нет, все сказал…
По полю идет Соня. Впервые мы видим ее не в кожаном летном наряде, а в женском платье. Соня чрезвычайно красива. Только два небольших шрама на лбу и щеке чуть портят персиковую нежность лица. Впереди Сони на краю оврага видна группа подростков, возбужденно бегающих вокруг железной бочки от самолетного керосина. Соня видит, как Никиту запихивают в бочку. Он сопротивляется, кого-то бьет, но противников много.
