Ознакомительная версия.
Он долго любовался ее несравненной красотой. Затерянная в безмолвии между двумя мирами, она бесстрашно настаивала на путешествии в неизвестность. Впервые желание пересиливало любые последствия, впервые любовь шла наперекор всему, что она раньше могла вообразить. Лукас тронулся с места и, набирая скорость, устремился в Даунтаун.
* * *
Трясясь от волнения, Блез схватил телефонную трубку и пробормотал, чтобы его соединили с Президентом, вернее, чтобы предупредили, что он скоро будет у него. Он вытер ладони о штаны, вынул из диктофона кассету. Торопливо семеня на коротких ножках по коридору, Блез сильно смахивал на утку. Он постучал в дверь и сразу ввалился в кабинет Президента, который тут же предостерегающе поднял руку.
— Молчи! Я уже знаю!
— Я был прав! — не смог не похвалиться Блез.
— Возможно, — признал Президент надменным тоном.
От восторга Блез даже подпрыгнул и со всей силы ударил кулаком в ладонь.
— Будет вам шах и мат! — ликующе провозгласил он. — Я все правильно рассчитал, Лукас — настоящий гений! Он перевербовал их элиту. Вот это победа! — Сглотнув, Блез продолжил: — Надо немедленно прервать процедуру, но для этого мне необходима ваша подпись.
Люцифер встал и прошелся перед окном.
— Мой бедный Блез, ты так глуп, что я иногда удивляюсь, каким образом ты вообще здесь очутился. Во сколько будет осуществлен наш контракт?
— Взрыв назначен на семнадцать часов ровно, — доложил Блез, трепетно сверившись с часами. Чтобы отменить операцию, так тщательно подготовленную самим Блезом, оставалось сорок две минуты. — Нельзя терять ни секунды, Президент!
— У нас полно времени, мы добьемся победы без малейшего риска. Мы ничего не изменим, кроме одного… — Сатана потер подбородок. — Ровно в пять часов мы вернем их обоих!
— Как на это прореагирует наш противник? — спросил в смятении Блез.
— Случайность есть случайность! Насколько я знаю, неожиданность — не мое изобретение. Готовь им прием, в твоем распоряжении всего сорок минут.
* * *
Перекресток Бродвея и Колумбус-авеню всегда был местом средоточия людского порока: здесь, вдали от чужих взоров, торжествовали наркотики, отчаявшиеся в жизни женщины и мужчины покупали и продавали человеческую плоть. Лукас затормозил перед устьем узкой темной улочки. Под полуразвалившейся лестницей сутенер преподавал молодой проститутке суровый урок с применением грубой кулачной силы.
— Полюбуйся! — начал Лукас. — Перед тобой мой мир, обратная сторона человеческой натуры — та, с которой ты стремишься бороться. Поищи-ка крупицу доброты в этой свалке зловонных нечистот, открой пошире глаза — и ты увидишь гниль, вырождение, насилие в чистом виде. Шлюха, испускающая в твоем присутствии дух, охотно позволяла осквернять себя кому попало, не думала сопротивляться покупавшим ее подонкам. Она подобна самой Земле: еще несколько мгновений жизни, еще несколько ударов — и ее падшая душа отлетит. Вот сущность связывающего нас страшного пари. Ты пожелала, чтобы я научил тебя злу, София? Достаточно одного-единственного урока, чтобы ты постигла его во всей полноте и навсегда себя запятнала. Ступай туда и не вмешивайся! Ты увидишь: ничего не предпринимать — это так просто! Делай, как они, иди своей дорогой, не отвлекаясь на чужое горе. Я подожду тебя на той стороне. Ты придешь туда преображенная. Это переход между двумя мирами, пройдя его, теряешь надежду на возвращение.
София вышла из машины, и Лукас сразу укатил. Она ступила во тьму, каждый шаг давался ей со все большим трудом. Она смотрела вдаль и сопротивлялась изо всех сил. Улочка протянулась в бесконечность, ноги вязли в отбросах, тротуар горбился и зиял гибельными рытвинами.
У закопченной серой стены проститутка Сара безропотно принимала сыплющиеся на нее удары. Рот ее был разбит и обильно кровоточил, лицо заливала черная, как бездна, кровь, голова безвольно моталась, как у китайского болванчика, спина представляла собой сплошную рану, ребра оглушительно трещали под безжалостными ударами. И вдруг она воспрянула, стала сопротивляться. Она уже боролась за то, чтобы не рухнуть, чтобы устоять на ногах, чтобы пинки в живот окончательно не выбили из нее жизнь. От удара кулаком в челюсть она стукнулась затылком о стену, и этот удар отозвался в голове у Софии оглушительным тошнотворным эхом.
Сара увидела ее, и это стало последним лучом надежды, чудом, явившимся ей в награду за сохраненную, невзирая ни на что, веру в Бога. София стиснула зубы, сжала кулаки, пошла дальше своей дорогой… но не смогла не замедлить шаг. У нее за спиной несчастная рухнула коленями на асфальт, уже не находя сил даже на стон. София не увидела, как кулак сутенера взлетел, подобно смертоносной палице, над обреченным затылком. Сквозь туман слез, борясь с небывалым приступом тошноты, она разглядела в конце улочки Лукаса, поджидавшего ее со сложенными на груди руками.
Она остановилась, все ее существо окаменело, она выкрикнула его имя. Крик боли, сила которого потрясла ее саму, разорвал тишину, наполнил бездну отчаяния. Никто не заметил, как остановилось время. Лукас устремился на зов, миновал Софию, опрокинул сутенера наземь. Тот тут же вскочил и бросился на него, но сила Лукаса была ни с чем не сравнима, и нападавший рухнул как подкошенный. Вся кровь разом хлынула из него наружу, но он успел перед смертью испытать наивысший ужас посрамленного высокомерия.
Лукас наклонился над безжизненной Сарой, пощупал ей пульс, поднял ее на руках.
— Скорее! — нежно обратился он к Софии. — Нельзя терять времени, ты лучше всех знаешь дорогу к больнице. Я сяду за руль, а ты покажешь мне, куда ехать. Ты не в том состоянии, чтобы вести самой.
Они положили женщину на заднее сиденье. София достала из «бардачка» мигалку и включила сирену. Часы показывали половину пятого. «Форд» устремился к Мемориальному госпиталю Сан-Франциско. Езды до него было менее четверти часа.
В приемном отделении Сарой тут же занялись два врача, один из которых был реаниматором. У нее обнаружили сдавливание грудной клетки, рентген зафиксировал гематому в затылочной доле черепа без повреждения мозга и множественные ранения лица. Сканирование подтвердило, что травмы не угрожают жизни. Женщина была на волосок от смерти, но ей повезло.
Лукас и София уехали с больничной стоянки.
— Ты бледна, как кладбищенский саван. Не ты его била, София, а я.
— У меня не получилось, Лукас. Я так же не в силах измениться, как и ты.
— Если бы у тебя получилось, я бы тебя возненавидел. Ты трогаешь меня такая, какая ты есть, София, а не такая, какой стала бы, чтобы приспособиться ко мне. Не хочу, чтобы ты менялась!
— Тогда почему ты сделал все это?
— Чтобы ты поняла, что мое отличие — это и твое отличие, чтобы не судила меня больше, чем я сужу тебя, ибо время, отдаляющее нас друг от друга, могло бы и сблизить нас.
София посмотрела на часы на панели приборов и подпрыгнула.
— Что с тобой?
— Я могу нарушить обещание, данное Рен, и причинить ей этим боль. Знаю, она заварила чай, весь день возилась со своими песочными печеньями и теперь ждет меня.
— Не страшно, она тебя простит.
— Да, но все равно огорчится, я пообещала ей не опаздывать, для нее это важно.
— Когда ты должна вернуться?
— Ровно в пять!
Лукас посмотрел на часы. До пяти часов оставалось десять минут, и напряженное движение не позволяло надеяться, что Софии удастся сдержать обещание.
— Ты опоздаешь на пятнадцать минут, не больше.
— Это слишком поздно, уже будет смеркаться. Ей захотелось показать мне свои фотографии при определенном освещении. Это должно было ей помочь, послужить предлогом, чтобы заглянуть в укромные уголки собственной памяти. Я так старалась, чтобы ее сердце обрело свободу, поэтому теперь должна быть рядом. Это ведь все, что я смогу для нее сделать.
Лукас еще раз взглянул на часы и, надув губы, погладил Софии щеку.
— Придется снова прибегнуть к «мигалке» и сирене. До назначенного срока остается семь минут. Велика важность! На всякий случай пристегнись.
«Форд» резко вильнул в левый ряд и помчался по Калифорния-стрит. Все светофоры на севере города, словно сговорившись, закрыли красным сигналом движение на улицах, перпендикулярных этой, открывая перекрестки для одной машины.
* * *
— Да-да, бегу! — крикнула Рен в ответ на звонок, оповещавший, что духовка сделала свое дело.
Она нагнулась достать свои изделия. Горячий противень был слишком тяжел, чтобы удержать его одной рукой. Она оставила духовку открытой, положила на эмалированный стол деревянный диск и, стараясь не обжечься, опустила на него противень. Настало время взяться за специальный тонкий нож для разделки. Она вытерла лоб, почувствовала, как капли пота сбегают по затылку. Обычно она не потела и теперь винила в своем состоянии тяжкую усталость, разбившую ее утром и еще не до конца прошедшую. Она ненадолго отлучилась к себе в спальню. По кухне гулял сквозняк. Вернувшись, Рен посмотрела на часы и стала поспешно расставлять на подносе чашки. У нее за спиной погасла одна из семи свечей на рабочем столе — та, что была ближе к газовой плите.
Ознакомительная версия.
