– Я люблю тебя, – сказала я. – Меня никто и никогда так вкусно не кормил.
– И я люблю тебя, – сказал Александр. – А мне никогда и никого не хотелось кормить.
Мы помолчали.
Я положила в тарелку еще немного печени.
– Только когда тебе надоест, ты мне скажи, – попросила я.
– Что? Готовить? – уточнил он.
– И то и другое.
– Хорошо. И ты тоже.
– Договорились.
– Еще до того, как об этом узнают твои подружки.
– Ладно. Обещаю. А ты скажешь мне еще до того, как тебе захочется переспать с другой женщиной.
– Фи, какая гадость. Алло.
У него редко звонил телефон.
Это мой мне приходилось отключать.
– Да нет, – ответил он сдержанно, – не передумаю. Нет. Конечно, я ценю. Спасибо. Нет, не принципиальная… Хорошо, позвоню. Не звонил, потому что нечего было сказать – мое решение остается прежним. Ладно. Спасибо. Пока.
– Что это? – поинтересовалась я, отправляясь на кухню за кофе.
– Да так…
– И все-таки? – почему-то настаивала я.
– Да насчет работы… – ответил Александр с раздражением.
Я поставила перед ним чашку с капучино.
– Работы? – обрадовалась я. – Какой?
– Телевидение. Да это не в Москве.
– Не в Москве? А где?
– Ты как в анекдоте, помнишь? Когда грузину говорят, что у него не мальчик. «А кто?!» – Александр произнес это с забавным южным акцентом и штопором поднял палец к потолку.
– Ну, ладно, где?
– Краснодарский край. Я тебе говорил.
– И что?
– Там телевидение зовут поднимать.
– А ты не хочешь? Потому что не в Москве?
– Потому что телевидение, – отрезал мой любимый мужчина.
– Хочешь еще кофе? – улыбнулась я.
Он благодарно улыбнулся мне в ответ.
Моя мама послала папе SMS с объяснением в любви.
– И картинку, – гордо рассказывал папа, – амур со стрелами.
– Здорово, пап. Может, вы к нам заедете?
– Заедем. Я-то сразу с дачи примчался, как этот SMS получил… подожди, мама хочет что-то сказать!
– Алло!
– Да, мамочка, привет!
.– Он теперь всем звонит и рассказывает, что я ему SMS прислала! – возмутилась мама, но было ясно, что ей приятно.
– Я так поняла, и графическое изображение тоже?
– А что такого? Меня Антошка научил! Сейчас вообще это модно.
– Мам, заедете в гости?
– Завтра. А то мы сейчас в ресторан собираемся. В «Паризьен». Там какая-то презентация, а мне у них вообще нравится. Кальянчик покурим…
– Ты куришь кальян?
– Только не делай вид, что ты не куришь! Мне в «Паризьене» все про тебя рассказали!
Мы подписали договор со «Снами i Секретами». Во «Fresco».
Самое уютное место в Москве зимой.
Данилина была в красивом платье, и я в очередной раз дала себе слово не выезжать из дома в спортивном костюме и без укладки.
– Теперь буду спать только на вашем белье, – пообещала я.
– Не забывай про полотенца. – улыбнулась Ирина – Между прочим, их закупает у нас «World Class».
– Спасибо, – сказал Алик, позвонив, как обычно, ранним утром, – мне поставили визу. Уж не знаю, как тебе удалось договориться, но мне ее чуть ли не на блюдечке с голубой каемочкой принесли.
– Это Ляля. Моя приятельница, ты ее не знаешь. Кстати, познакомлю. Светская львица, мужчины сходят по ней с ума.
– Тогда не надо. Я сейчас отправляюсь на пароме, в Альхесирас. За 37 евро через Гибралтарский пролив. Демократично, правда?
– Я даже не верю, что ты когда-нибудь доберешься до Москвы.
– Ты никуда не летишь?
Мы забирали Катю из больницы.
Уголовное дело все еще не было закрыто, нога оставалась в гипсе.
Ее провожали почти все медсестры. Она шутила по дороге, но у нее получалось зло и беспомощно.
Она отталкивала костылем стриптизера, когда он пытался помочь ей сесть в машину.
Дома ей стало легче, она развалилась на кровати, поставив рядом парочку шкатулок и высыпав прямо на покрывало спутанную горсть пластмассовых бус.
– Хочу торт «Наполеон», – заявила она, – из «Причала».
– Пробки… – нахмурился стриптизер.
– Хочу! – Катя нахально смотрела ему в глаза.
– Ладно, я привезу. Может, тебе чаю налить?
Позвонил Сан Саныч.
– Куда это ты пропала? – поинтересовался он.
– Я не пропала. Я здесь.
– Значит, это он пропал? Звонков больше не было?
Катя аккуратно наклеивала на гипс разноцветные бусинки.
– Не было. Тьфу-тьфу-тьфу. Что бы это значило?
– Может, он умер?
– Ну, серьезно?
– А я что, не серьезно? Представляешь, кирпич на голову упал…
– Ты только не плачь!..
– А вообще сейчас сезон такой…
Катина нога стала похожа на арт-объект. Усыпанный синими, желтыми и красными камешками, гипс становился мечтой для всех, у кого ноги были не переломаны.
– В смысле?
– Все в Куршаве.
– Кто все? Маньяки?
– А что, маньяки, по-твоему, на лыжах не катаются?
– Здорово.
– Приедет, отдохнувший, загорелый, и с новыми силами…
– Очень весело.
– Ладно, не бойся. Мои ребята там нормально работают?
– Ну… вроде нормально.
– И знаешь что еще?
– Ну что?
– Не целуйтесь вы перед калиткой, ладно? У меня же там камера!
Я, наверное, покраснела.
– Ладно.
Представила себе наши лица крупным планом. А у него со звуком пишется? Мы же могли шептать друг другу какие-то слова.
Катя мрачно рассматривала свою нарядную ногу.
Я забралась к ней на кровать, обняла ее.
– Может, мужу позвонить? – произнесла она.
– Конечно! Он тебе это дело мигом закроет, тем более что деньги мы уже дали.
Часть моего гонорара. За книжку, которая еще не написана.
– Да деньги для него не важно, – отмахнулась Катя. – Дашь телефончик?
Я принесла из гостиной трубку.
Катя давно ему не звонила. Когда началась эта история с фотографией в желтой газете и он собрал свои вещи (вернее, попросил домработницу и прислал за чемоданом водителя), Катя звонила ему довольно часто. Раз пятнадцать в день. И ночью. И посылала ему SMS. Она пыталась объяснить ему, что этот актеришко (ведущие роли во всех сериалах) ничего для нее не значит, что это просто кризис среднего возраста, или она была пьяна, или она вообще не понимает, как это произошло. Он не брал трубку. Она кричала ему это на автоответчик. Он его отключил.
– А ты не знаешь, у него сейчас кто-то есть? – спросила я очень осторожно.
– Конечно, есть. Какая-то малолетка. Они же целыми толпами каждый день приезжают на Киевский вокзал! Все, тихо, набираю…
Катя напряженно ждала ответа. Даже я стала дышать пореже.
Вдруг глаза ее вспыхнули радостно, и почти одновременно – испуганно.
– Привет! – сказала она и улыбнулась. Так улыбается человек, вернувшись домой из долгой поездки.
– Привет. Я отправлю тебе Морковку вечером. Или что-то изменилось?
По его голосу можно было решить, что он занят или, например, на совещании… Но была суббота.
– Нет, нет, твоя секретарша звонила мне – все правильно. Просто я хотела тебя попросить…
Он молчал.
– Слушай, у меня неприятности…
Он молчал.
Катя начала нервно отрывать бусинки с гипса.
– Ты, наверное, знаешь… я была нетрезвая за рулем… в общем…
– Я знаю, – сказал он.
– Там уголовное дело…
Уже почти все разноцветные бусинки, с остатками клея, валялись на покрывале.
– Я знаю, – перебил он нетерпеливо.
– Ты мне поможешь?
– Положить тебя в наркологический диспансер?
Теперь молчала Катя.
– Или ты хочешь, чтобы я познакомил тебя с какой-нибудь восходящей звездой? А? Может быть, с акробатом? Или исполнителем хип-хопа?
Катя моргнула, и из ее глаз вывалились слезы. Именно вывалились. Огромные и прозрачные. Они упали на скулы, переносицу и подбородок.
Он положил трубку.
– Так противно, – всхлипнула Катя. – Так противно чувствовать себя беспомощной.
– Не поможет? – спросила я.
– Нет. – Она снова всхлипнула. – Но я все равно не пью. Все равно! А знаешь, как хочется!
Она упала на кровать, закрыла лицо подушкой и лежала, иногда вздрагивая и дергая плечами.
Я наклеила бусинки обратно на гипс.
– А я не хочу торт, – грустно сказала Катя стриптизеру, когда он вернулся. – Я хочу бефстроганов.
Я сидела в гримерке на телевидении. Меня красила старенькая, с пергидролью на голове тетенька. Она раньше работала на «Мосфильме». Я таким очень доверяю, они обычно оказываются настоящим профи. Тем более что моя Наташа все еще где-то катается на лыжах. Хотя вся Москва вернулась еще неделю назад.
Открылась дверь, и вошла уборщица.
– Занята? – спросила она мою гримершу.
– Работаю, – ответила та.
У меня зазвонил телефон. Регина. Она вернулась к работе.
– Тебе надо будет приехать заранее, выбрать вечернее платье, – сказала Регина.
– Ты посмотрела размельчитель? – спросила уборщица.
– Хорошо, приеду. А украшения?
– Посмотрела. Ты редьку на нем пробовала? – Гримерша высветляла мне глаза и скулы.
