Едва он закруглил свой параграф, как Ашка внесла в дело еще большую ясность: «Иными словами, Светлана Вячеславовна, вы можете меня задним числом включить в ваше расследование как свидетеля».
При этих словах прокурорша как-то сразу погрузнела и помрачнела. Похоже было на то, что ей не очень-то хотелось переходить от светских любезностей к расследованию.
«А что же с господином Ясношвили, он что же, отпадает?»
«Надеюсь, нет, — сказала Ашка. — Сейчас он в тяжелом состоянии, но если выкарабкается… — Она быстро перекрестилась, что вызвало в прокурорских очках некоторую вспышку изумления. — …Если он преодолеет свои увечья, он, должно быть, сможет присоединиться к расследованию».
«Где он сейчас?» — с нарастающей мрачностью поинтересовалась Колоссниченко.
«Он в госпитале, в хирургии», — ответила Ашка, не спуская глаз с прокурорши. Она понимала, что приближается один из самых важных для следствия вопросов.
«За границей?» — последовал этот вопрос.
«На этот вопрос мы не ответим», — отсекая все любезности, сказала реальная хозяйка «Таблицы».
«Но почему же так? Ведь мы, Наталья Анатольевна, разбираем важное дело».
«Местонахождение тяжелораненого Ясношвили не относится к этому делу. А вот подрыв его автомобиля, без сомнения, к этому делу, то есть к захвату прииска „Случайный“, относится».
«Это как же прикажете понимать?»
Прокурорша Колоссниченко смотрела теперь только на изящную дамочку Стратову. Во взгляде ее, как сейчас говорят, «было много чего намешано». Во-первых, ощущалась основательная обида. Экие, мол, благородные, в свою стильную среду, с какого бока к ним ни подступись, не допустят. А сами жулики, расхитители народных недр; редкоземельными элементами только прикрываются. Во-вторых, нарастающая угроза. Скоро увидите, субчики, как мы растрясем ваши миллиарды. Зона по вам плачет. Неумолимый закон простирает над вами свою карающую длань. И, в-третьих, чувствовалась странная, с трудом превозмогаемая похоть. Огромная бело-розовая плоть, казалось, даже подрагивает от желания подмять под себя собеседницу, добровольную «свидетельницу», лобзать ее без конца, сжимать так, чтобы затрещали косточки, запустить лапу ей под юбку, сгрести там все, жать, сосать всякие там ушки, губки, пупочек, хоханчик, стонать от недостатка анатомии…
Ашкины глаза сузились, она, казалось, поняла все три основных составляющих того, «что там намешано». В ней что-то проглянуло уголовное, в этой прокурорше, генеральше и, уж конечно, докторе юридических наук. Нетрудно, ей-ей, представить ее в женском бараке ГУЛАГа в роли «кобла».
«Ну что вы, Светлана Вячеславовна, как-то странно так разгорячились? Давайте будем все держаться в рамках юриспруденции. А понять то, что случилось с Ясношвили, нетрудно. Ему отомстили миошники, устроившие захват прииска „Случайный“.
«Спасибо, Наталья Анатольевна, что вы напомнили мне о рамках юриспруденции. — Кресло скрипнуло, прокурорша развернулась в сторону Стратова. — А вы, Ген Дуардович (звук „Э“ ей никак не удавался, как и многим ребятам из охраны), разделяете мнение супруги? Тоже на пресловутых миошников гневаетесь?»
«Не то слово, Светлана Вячеславовна, — спокойно ответил Ген. — Не гневаюсь, а презираю».
«Очень жаль, товарищи комсомольцы, что вы, такие интеллектуальные, подхватываете обывательские сплетни, которыми кишит город. Нет никаких таких миошников».
«Скажите, а какие временные рамки устанавливает закон для опроса свидетелей?» — поинтересовался Ген.
«Два cегмента по сорок минут с перерывом десять минут, — спокойно ответила генерал, после чего склонилась отвисшей нижней губой к селектору и пробормотала что-то совершенно нечленораздельное. Кабинет почти немедленно заполнился голубыми мундирами. — Это мои помощники — подполковник Усач, майор Аль-Бородач, капитаны Гопелкина и Скромнопятская. Дальше с вами будут работать они, а к концу я вернусь, чтобы согласовать дальнейшие сессии».
Она отошла к стене и вдруг растворилась меж книжных полок. Ген, который сидел спиной к той стене, даже и не заметил столь поразительного исчезновения. Что касается Ашки, она так обалдела, что несколько минут даже не могла ответить на формальные вопросы чинов Прокуренции. Самое удивительное было в том, как мягко восстановились стены. Что касается Дзержа и Петра Аркадьевича Столыпина, то они лишь чуть-чуть качнулись. Президент Путин не качнулся вовсе. Ашка слегка оттянула мужнино ухо и шепнула в глубину органа: «Ты меня любишь?» Он оттянул ее противоположное ухо и с шекспировской ядовитостью влил в него свое: «Даже больше, чем Ранис Анчос Скова Жаромшоба». Чины Прокуренции невозмутимо пронаблюдали обмен ритуальными олигархическими (они не знали, что габонскими) знаками внимания.
Дальше началась довольно занудная процедура формального опроса. Кто командовал тюменским СОБРом? Сколько в нем было бойцов рядового и офицерского составов? Где утверждалась эта экспедиция? Согласовывалась ли она с главой поселка Случайный? Кто тогда был главой? Где он сейчас? Какое вознаграждение выплачивалось бойцам быстрого реагирования и кем? Можете ли вы утверждать, что финансовые органы «Таблицы-М» не участвовали в выплате вознаграждения милиционерам? Можно ли предположить, что вознаграждение выплачивалось из частных средств? По некоторым сведениям, в операции по подавлению общественной активности трудящихся прииска участвовал агент по имени Максим Алмазов; можете ли вы это подтвердить или опровергнуть? Соответствуют ли истине сведения о том, что данный гражданин в течение последующих шести лет являлся активным сотрудником вашей корпорации? Где в данный момент находится Алмазов? Фигурирует ли он по сей день в платежных ведомостях «Таблицы-М»? Известно ли вам, что корпорация «Сиб-Минерал» возбудила в правоохранительных органах дело о привлечении Алмазова к уголовной ответственности?
Подполковник с безучастным выражением лица выслушивал ответы свидетелей. Майор время от времени делал пометки в гроссбухе, который принес с собой. Одна из капитанов вела стенографическую запись, другая отвечала за магнитофонную запись, а также время от времени включала видеокамеру. В перерыве Стратовы прошли в буфет заведения и съели по бутерброду с сыром, подсохшие ломтики которого, как в старые добрые советские времена, проявляли тенденцию к искривлению вверх. В конце опроса появилась Колоссниченко и со скучающим видом подписала пропуска на выход. На этот раз она вроде бы прошла через реальные двери кабинета, однако портрет П.А. Столыпина все-таки чуть-чуть содрогнулся.
Пока шли по коридорам, Ген все старался не произнести вертящуюся в башке одну из главных фраз русской литературы: «…и вы, мундиры голубые…» Вот произнесешь ее на людях, и будут люди усмехаться: Стратов-то, а? Каков! Сразу цвет подметил и цитату вспомнил! Он поглядывал на идущую рядом жену и был уверен, что она тоже в уме бормочет: «И вы, мундиры голубые». У них давно уже, как и у всех ветеранов женитьб, проявлялось частое совпадение мысли и слов. Ну, например, оба могут одновременно произнести: «А что, если сегодня на Спивакова сходить?» — и так далее.
В лифте Ашка чуть-чуть повисла у него на плече. «Знаешь, эта баба, ну, Светланка-то, мне иногда казалось, что она может меня вые…ть».
От этой фразы у него сразу все вздыбилось, он даже как-то нелеповато завозился, поправляя носовой платок в кармане брюк. «Мне тоже так показалось, когда вы так мило любезничали. Быть может, это был мужчина женского рода, а? Тебе не приходило в голову, что слово „мужчина“ вообще женского рода? — Вдруг ни с того ни с сего по-английски: — It has a totally female ending, hasn’t it?»
С этими словами они вышли из лифта. Ашка лукаво поглядывала на Гена. «Ты, кажется, опять заторчал, мой дорогой? Неужели не надоела, двадцать лет уже изводишь. Подумал бы о теннисистке Стомескиной, сохнет ведь девушка».
«Ну что мне делать, если я только тебя хочу? Клинический случай моногамии».
«Ген, давай заведем особую кнопку на мобильниках, ну, скажем, восьмерку. Нажимаешь — и сразу звучит всенародная песня: „Ты скажи, ты скажи, чё те надо, чё те надо. Может, дам, может, дам, чё ты хошь“.
И с этими словами, глядя друг на друга, смеясь и пылая, они вышли в обширный двор прокурорского подворья. Там уже вытягивался к выездным воротам их эскорт: джип, «Бентли» и еще два джипа в арьергарде. Возле одного из внедорожников их ждали статные, ловкие и верные без страха и упрека Сук и Шок, которые и сами уже получили повестки в прокуратуру.
«…И вы, мундиры голубые…» — произнес один.
«…И ты, послушный им народ», — завершил другой.
Ну теперь эту цитату будут повторять все мушкетеры капитана де Тревиля, подумал Ген, а Ашка немедленно произнесла его мысль вслух.
По дороге из прокуратуры Ген попросил секретаря-оруженосца Глазенапова соединить их с Ясно. Расторопный хлопец мгновенно протянул на заднее сиденье две трубки. Кодированная система связи работала безукоризненно. Голос Гурама звучал так, как будто он успел поменяться местами с Глазенаповым.
