Неужели она всегда смотрела на него так, а он и не замечал?
Тесс широко раскрыла глаза, словно ожидая от него взаимного откровения. Рид смешался, пытаясь отыскать в памяти хоть что-то подобное. Шрам у нее на локте. Где она его получила? Если б он помнил! А вот еще один над глазом, пересекающий бровь, видимый только если пристально всматриваться. Он имеет какое-нибудь отношение к первому шраму?
Почему, почему он о ней ничего не знает?
Его охватил панический страх, и последние воспоминания о Тесс напрочь выветрились из его головы. Теперь его память представляла девственно-чистый лист, и на этом листе внезапно возникло лицо Клэр, с улыбкой объясняющей, что из-за суеверного страха спугнуть удачу она ест клубнику только в июле.
А Тесс вообще пробовала клубнику?
Язык, словно налитый свинцом, тяжело и неуклюже заворочался у него во рту, не решаясь произнести слова, о которых он мог бы впоследствии пожалеть.
Он любил Тесс, взаправду любил. Но не так сильно, как любила его она. И от этого ему становилось невыносимо горько.
Так и не дождавшись от него признания, Тесс с любопытством склонила голову и уставилась на него непроницаемым взглядом.
— Мне пора, — пробормотал он.
Она не стала его удерживать.
Рид прижал подушечку пальца к острой кромке дневника и задумался, почему Тесс не взяла дневник с собой. Беглецам сам Бог велел путешествовать налегке, но разве девочка-подросток рассталась бы с такой бесценной сокровищницей собственных мыслей? Разве не уничтожила бы она ее, лишь бы та не попала в чужие руки?
Например, в его.
Та Тесс, которую он знал, ни за что не позволила бы ему прикоснуться к дневнику.
Рид открыл первую страницу.
Замелькали имена: его, Лены. Неудивительно. Они всегда, чуть ли не с самого рождения, были вместе — он, Лена, Тесс, а в то лето и вовсе ни на минуту не расставались.
Потому что в то лето он начал встречаться с Тесс.
Закатить улетную студенческую вечеринку предложила, разумеется, Лена. Она с детства отличалась буйным и дерзким нравом, никак, однако, не сказывавшимся на ее учебе. Круглая отличница и чемпион по посещению факультативных занятий, она рассылала безукоризненные резюме в самые престижные университеты страны. «Все хорошо в меру, — утверждала она. — Нельзя постоянно ходить по струнке, надо и отрываться. А иначе, если зациклишься на стремлении к идеалу, у тебя снесет крышу от первого же соприкосновения с грубой реальностью и ты больше никогда не станешь прежним».
Рид, в отличие от соседских парней его возраста, практически ничего не пил, кроме пива, и выкуривал одну-две сигареты. Пределом его мечтаний было окончить школу и устроиться работать на стройку по протекции знакомого его дяди.
Тесс тоже вела себя тише воды, ниже травы. Никаких наркотиков и секса. Изредка — алкоголь, но и только. Иногда Рид недоумевал, зачем она с ними связалась. Правда, когда Лена выдавала какую-нибудь оскорбительную или заумную колкость, а Тесс запрокидывала голову и хохотала во все горло, у Рида закрадывалось подозрение, что Тесс для него — терра инкогнита.
На вечеринке Тесс не сводила с него глаз, он же лениво подыскивал себе какую-нибудь девчонку и держал под наблюдением Лену, загнавшую в угол насмерть перепуганного и взволнованного студиоза. Рид отправился на кухню, и Тесс, сжимая в руке пластиковый стаканчик, увязалась за ним. На кухне они с ней и обосновались, и когда кто-нибудь протискивался мимо, Тесс, освобождая место, словно невзначай всем телом крепко прижималась к груди Рида.
Щеки ее пылали, на висках блестели капельки пота, и в какое-то мгновение Риду нестерпимо захотелось ее поцеловать. В конце концов, она с ним явно заигрывала, а он так и не нашел себе подружку.
Но он боялся разрушить идиллию. Лучшие друзья, они с Тесс делили друг с другом и горе и радость. Видели друг друга в самые унизительные и самые отталкивающие моменты жизни. Вместе рыдали, вместе пили, вместе блевали. Некоторые люди посчитали бы такое сродство душ прекрасной основой для романтической влюбленности, но Рид придерживался иного мнения.
Тесс была для него как сестра, а он грезил о мистике, о головокружительной страсти.
Правда, по мере того как они приближались к дому, все эти соображения потихоньку выветривались из его головы. Лена осталась на вечеринке с плененным студиозом, а он ушел проводить Тесс. Она плавно покачивалась из стороны в сторону и тихонько хихикала.
— Да ты пьяна! — укоризненно рассмеялся он.
Тесс никогда не напивалась.
— Алкоголь придает храбрости, — торжествующе возвестила она, потрясая кулаком в воздухе.
Затем остановилась, и он понял, что произойдет дальше. Понял.
И — не предотвратил.
Немного липкими от переслащенного коктейля губами она прикоснулась к его губам, потрескавшимся и, возможно, отдающим хмелем. Земля не ушла у него из-под ног. Он не оглох от свалившегося на него счастья. Тесс попятилась, и он увидел ее глаза, подернутые мечтательной дымкой.
— Теперь ты мой парень, — заплетающимся языком пробормотала она и, заваливаясь на бок, уковыляла в кусты.
Рид придержал ей волосы. Он любил ее. Он согласился бы придерживать ей волосы до конца своей жизни.
С того вечера в их «тройственном союзе» произошли перемены.
Не большие, но довольно существенные.
Позднее Тесс призналась, что это Лена вдохновила ее прекратить распускать нюни и взять быка, то есть Рида, за рога. «Действуй! — приказала ей Лена. — Или уступи дорогу той, кто смелее».
Рид расхохотался. Внезапно его осенило, что встречаться с подругой детства не так уж и плохо. И хотя секса, по настоянию Тесс, у них не было, они вполне довольствовались поцелуями, объятиями и ребячьей возней.
Он любил ее. Любил.
Через неделю Тесс завела дневник. И теперь Рид, словно умудренный годами ученый, листал его, воскрешая в памяти события, приведшие его к Клэр.
Поцелуй Тесс почти никак не отразился на его жизни. Появление Клэр уничтожило все, что ему было дорого.
Центром этого сокрушительного землетрясения стал Фенуэй Парк.
Никто из них не увлекался бейсболом, но все трое усердно посещали игры. Во-первых, один из торговцев пивом ленился проверять документы и продавал его даже несовершеннолетним, а во-вторых, шатаясь по стадиону, они спасались от родительского зудежа, неизменно сводившегося к тому, что им следует найти мало-мальски оплачиваемую подработку. Так что пару раз в неделю они выкладывали по десять долларов за места на самой верхотуре и погружались в совершенно иной мир — мир за зелеными стенами стадиона.
Клэр, в отличие от них, стадионы обожала. Не бейсбол, а именно стадионы, являвшиеся, по ее выражению, «современными амфитеатрами для современных зрелищ». На стадионах жесткая сословная иерархия, распространенная повсеместно, уничтожалась с той же воздушной легкостью, что и розово-голубая сахарная вата, поедаемая болельщиками.
Впрочем, пока Рид и ему подобные жарились под немилосердно палящим солнцем, с трудом различая игроков на поле, владелица сезонного абонемента Клэр наслаждалась привилегированной ложей с кондиционером, шампанским и крошечными изысканными закусками — неизменными атрибутами представителей высшего общества.
В чистенькой одежде и бейсболке с идеально прямым козырьком, Клэр выделялась в толпе, словно белая ворона. Стоя в очереди за горячими хот-догами, она читала нотации бедной, испускавшей трагические вздохи подруге о том, что подобное времяпрепровождение — незабываемый жизненный опыт, когда Рид, отиравшийся рядом, засмеялся зло и презрительно. Вульгарно и непристойно. Он был грубый и неотесанный подросток, знавший только один способ, как привлечь внимание, — подпустить шпильку понравившейся симпатичной девушке и от души постебаться над ней.
Наткнувшись на запись об этом дне, Рид замер, пробежал глазами текст, вернулся к началу и прочитал заново, слово за словом.
