— Сделаем, — сказал он, поворачиваясь к Бояну грустной половиной лица. — Нет проблем.
— Послушай, — наклонилась к Бояну Майя, — тот, кто говорил: Франс, Франс…
— Да, кажется, мы услышали часть истории о печальном конце капитана Деклозо… Я тебе рассказывал, из дневника полковника.
— А те, что прокололи нам шины…
— Это те, кто добрался до его карты.
— Ты думаешь, это опасно?
— Для тех, кто роется там, в храме Митры, полном снарядов, да. Нам нужно поскорее добраться туда и предупредить их.
Наконец шины заклеили. Закончив работу, парень со шрамом предложил показать дорогу к Гарванице — и его тоже посадили в машину.
— Нет проблем, доедем, — сказал парень. — Поезжай сейчас налево, вот по этой дороге, что идет в гору.
Дорога была плохой — очевидно, ею много лет никто не пользовался: ливнями на проезжую часть нанесло гальку, камни, в некоторых местах из-за этого едва можно было проехать. «Рено» Бояна опасно качалось, подпрыгивало и ревело. Вокруг на склонах холмов стояли осыпающиеся скалы цвета шлака, торчащие из земли, как руины каких-то древних крепостей; между ними росли кусты можжевельника.
Боян был вынужден ехать медленно и осторожно. Дорога шла в гору. Местами она сузилась до едва проезжей колеи: с левой стороны ее ограничивал склон, с правой — овраги.
Больше часа машина переваливалась с камня на камень — перед ними открывался поворот за поворотом, казалось, им не будет конца, в машине стало неописуемо жарко, все молчали, боясь открыть рот от пыли, на ямах все внутри переворачивалось..
Внезапно они увидели грузовик. Пустой, он стоял посреди дороги. Дальше проехать было невозможно — когда-то дождевой поток стащил на дорогу огромный дубовый пень, потом вокруг пня, корни которого поднимались, как щупальца раздавленного чудовища, собралась куча гальки, перемешанной с сухими ветками, создав препятствие, преодолеть которое было невозможно.
— Это грузовик, который Максуд взял у себя на работе, — сказал Димче. — Настоящая развалина, я же говорил. Удивительно, что он сюда дотащился.
В грузовике никого не было. Они стояли рядом с ним, смотрели по сторонам. Из зарослей можжевельника доносилось стрекотание кузнечиков, раскаленный воздух дрожал над сухой землей, мелкие зерна шпата сверкали, как крошечные зеркала.
— Отсюда до Гарваницы недалеко, — сказал парень, который их сопровождал. — Если перейти вон те холмы…
— Ладно, — сказал Боян. — Пошли.
— Мне что-то идти совсем не хочется, — сказал Димче, глядя на холмы, возвышавшиеся над ними. — Если кто-то совсем с ума сошел…
— Сошел или не сошел, их нужно спасти, — сухо сказал Боян. — В любой момент они могут дорыть до взрывчатки. Как мы будем себя чувствовать, когда подумаем, что могли бы им помочь. Сейчас важно их вытащить, остальное — потом.
— Я знаю, что говорил с излишним пафосом, — пробормотал Боян, когда Майя остановилась рядом с ним, чтобы перевести дух после долгого подъема.
— Не важно, в главном ты прав. Мы должны что-то сделать.
Они шли друг за другом по голому холму, находя путь между скалами. Время от времени перед ними оказывались следы давнего человеческого присутствия: полузасыпанные траншеи, укрытия, брустверы, которые время уже почти разрушило и лишило смысла. На земле, рядом с раздробленными камнями, лежали почти неузнаваемые ржавые гильзы, но с какой войны они остались — уже нельзя было узнать: металл был деформирован и от ржавчины стал цвета почвы. Земля возвращала в свою вечно голодную утробу прежнюю руду, медленно, но верно забирая то, что было когда-то у нее отнято и использовалось в совершенно бесплодных, неестественных целях.
Высота холма оказалась обманчивой: то, что снизу виделось вершиной, становилось, стоило только дойти до нее, всего лишь едва заметным возвышением, с которого начинался новый подъем.
Раскаленный камень пах серой, клочки жесткой и острой травы встречались все реже, земля под ногами была неплодородной и спекшейся, как будто под ней некогда бушевал разрушительный огонь, испепеливший все вокруг. Они шли молча, тяжело дыша, глядя на землю перед собой, чтобы не смотреть на пространство, поражавшее своей непобедимостью. Боян, который шел впереди, оглянулся, чтобы посмотреть на остальных. Последние остатки разбитого племени направлялись в запретное святилище, к которому до этого никто не осмеливался приближаться. Они были полны решимости нарушить самый важный запрет и тем самым вызвать гнев подземных богов — чтобы наступил окончательный и бесповоротный конец света, надвигавшийся в течение многих лет. Их заметили: хозяин подземного мира пробудился от своего векового сна и, разъяренный дерзостью безумных смертных, прокричал свое проклятие, за которым последовал ужасный грохот.
Еще не успев ничего услышать, они ощутили взрыв: воздух угрожающе набух и задрожал, будто хотел убежать от чего-то. В следующее мгновение все вокруг загрохотало, воздух раскололся, как стекло, ошеломленные холмы подскочили. Потом раздалось несколько последовательных раскатов грома, как будто что-то необъятное рухнуло в бесконечную бездну. Органы чувств ощущали, что происходит что-то выходящее за пределы их понимания, и отказывались выполнять свою задачу — быть объективными наблюдателями. Утроба гор сжималась в конвульсиях, геологические слои извивались, по земле пробегала дрожь, словно в последнем отчаянном усилии пыталось подняться смертельно раненое гигантское существо. Долины повторяли безумные проклятия подземного мира, не понимая их, только откликаясь бессмысленными криками.
Окрестности, которые до этого момента были ленивыми и равнодушными, стали злыми и угрожающими.
Эхо еще недолго пыталось убежать с места происшествия, проползая и пролезая между скалами, потом спряталось за ними и успокоилось.
Все оставались стоять там, где были застигнуты взрывом. Несколько мгновений ничего не происходило. Потом за скалистой вершиной небольшого холма, поднимающегося на горизонте, словно перевернутый каблук сапога, показалось, медленно вырастая, синевато-пепельное облако пыли.
Майя подошла к Бояну.
— Как ты думаешь… — спросила она и указала на столб дыма, вырастающийся над холмом.
— Тех, кто пытался войти в митреум, больше нет в живых, — сказал Боян. — Мы опоздали.
— Вот это вдарило, — сказал парень, который клеил им шины, шрам на щеке у него искривился, придав лицу выражение то ли сожаления, то ли бессмысленного удивления. — Что там случилось?
— Я говорил, чтобы они не ходили, — поспешил высказать свое мнение Димче. — Не годится так, с кондачка. Вот дураки, кто теперь будет их кости разыскивать.
Все собрались в группу, как будто напуганные пространством, показавшим, что, несмотря на свою голую простоту, оно таит в себе жестокие ловушки.
— Что теперь делать? — спросила Майя. — Я не могу туда идти. Не могу видеть… Что-то надо делать. Но что?
И она вдруг подошла к Бояну и спрятала лицо в его объятиях; плечи у нее тряслись в конвульсиях, она бормотала что-то непонятное, мешая слова со всхлипами.
— Нет, — сказал Боян, успокаивая ее. — Мы туда не пойдем, возможно, часть взрывчатки не сдетонировала и еще взорвется. Наверняка мы уже никому помочь там не сможем. Но надо кому-нибудь сообщить, в полицию или еще куда. Как-то надо объяснить, кто там погиб. Не знаю, как это сделать.
Майя подняла заплаканное лицо и посмотрела на место взрыва.
— Ты думаешь, что никто… — она не смогла закончить вопрос.
— Уверен, — ответил Боян. — Такой взрыв…
— Ужасно, — сказала Майя, и ее лицо вновь исказила судорога. — Все разом погибли, так бессмысленно…
Они стояли на каменистом склоне, не зная, что предпринять, не осмеливаясь ни пойти к месту взрыва, ни вернуться, на всех тяжестью давило осознание своего присутствия при чем-то непоправимом, что изменило не только будущее, но и прошлое, превратив некоторые, казалось бы, маловажные детали в мрачные и предвещающие зло пророчества.
Время от времени они смотрели на место взрыва, словно ожидая чего-то.
