8 декабря последонал приказ Гитлера перейти к обороне, и в тот же день генерал наконец поймал сообщение по радио о нападении Японии... на Соединенные Штаты Америки!..
— Барон не смог сдержать своего слова! — бросил он мне. — Он уверял, что Япония поможет нам в поединке, а теперь на нас поднята и вся Америка!
Бушевала метель. Низкие свинцовые тучи сыпали крупными хлопьями, ветер спрессовывал их в сугробы, перепоясывал сугробами дороги, оковывал гривастыми обручами деревни, прикрывал увалами разбитые немецкие танки, машины, пушки. Сводки указывали, что метель разгулялась но всему Подмосковью.
Метель спасала немцев от полного разгрома, ибо советские самолеты не могли действовать, но армия отступала под нарастающими ударами русских.
Генерал собрался в Германию, ничуть не сомневаясь, что к армии он больше не вернется. Он получил намек, что фюрер недоволен им, что от него отступились и его покровители.
В Рославль, в штаб группы армий, мы выехали с ним вместе, без него мне в армии делать было нечего.
Он полагал, что из Рославля я сразу отправлюсь в Берлин к барону.
Теперь он хотел выглядеть умным и прозорливым.
— Вы помните совещание под Минском? — спросил он меня. — Я тогда задал вопрос, где мы предпочтем получить затяжную войну? На близких или на растянутых коммуникациях? Все предпочли получить ее на растянутых коммуникациях... Можете передать барону, что мы вползли в затяжную войну, вдалеке от баз снабжения...
Барону и его друзьям надо сегодня искать возможности договориться с Западом...
Генерал недоговаривал, боялся ли он меня, или самого себя, но не произносил слово "поражение", хотя уезжал от отступающих войск, а это он считал поражением.
У Максима Петровича меня ждало сообщение из Центра. "Переправиться в спецотряд и ждать новых указаний".
Я сообщил Максиму Петровичу, что моя миссия окончена, и просил его переправить меня в лес к его людям.
— Пора, — ответил Максим Петрович, — и мне пора!
У меня других заданий, как только держать связь с вами, здесь не было...
На всякий случай, чтобы не иметь неприятностей с полевой жандармерией, я доложился генералу.
Он пожал плечами.
— Молодость! В такие часы и охота!
— Я не думаю, что еще раз попаду в Россию... Хочу побывать в русском лесу... Офицеры часто выезжают на охоту...
— На охоту? Хм! Я сутками не снимал сапог и не раздевался, а тут — охота! А впрочем, быть может, это легче — ничего не принимать близко к сердцу...
Метельным утром, на розвальнях мы выехали с Максимом Петровичем в лесную сторожку к его брату. Пост полевой жандармерии проверил наши пропуска, лошадка рысью побежала к лесу.
Петр Петрович Веремейкин тоже снялся с места.
Втроем мы углубились в лес. Лошадь шагала по снежной целине, снег тут же засыпал ее следы и следы от полозьев.
Отряхивали снег приспущенные от его тяжести ветви, стыли оголенные осинки, шумели шапки сосен, Там вверху гулял ветер, набирая силу для снежной бури.
Теперь уж скоро нас окликнут из леса и встретят советские люди.
На одном из аэродромов под Москвой приземлился воздушный лайнер, совершающий регулярные рейсы между Москвой и европейскими столицами.
Все, что произойдет, я мог узнать не выходя из своего служебного кабинета. Но как удержаться и не взглянуть на старого "знакомца", который и не подозревал, что в лице чекистов нашел терпеливейших исследователей его запутанной и до невозможности затемненной местами биографии, его характера, его личности во всех ее проявлениях.
Мы ждали его... Рано или поздно он должен был вновь появиться. Тогда нам не сразу удалось установить, кто он такой.
Обычная суетня на большом аэродроме... Кто-то торопится к трапу, кто-то проходит таможенный досмотр.
Провожающие, ожидающие, встречающие... Все это смешивается в беспорядочный хаос. Но вот диктор объявляет о прибытии лайнера, которого ждем и мы. Лайнер подруливает к назначенному ему месту, по трапу спускаются вниз на летное поле пассажиры.
Вот он! Он идет, перекинув плащ через левую руку, в руках у него модный кожаный портфель. На голове шляпа, он в сером летнем костюме.
Жарко. Он снимает шляпу и вытирает белоснежным платком пот со лба. Житейский, бытовой жест. Но так ли это? Мы знаем, что у этого человека отработан каждый жест, а не только каждое движение.
Я посмотрел на своих товарищей. Они обратили внимание на его манипуляции со шляпой и платком. Ищут, кому же он подал знак? Неужели его кто-то встречает?
Но это, конечно, только предположительное объяснение его жеста. Так он может подать знак тревоги или, напротив, известить, что все благополучно, что он спокоен, что все развивается по заранее намеченной и обусловленной до мельчайших деталей схеме.
Одного из встречающих мы заметили несколько ранее.
Он приехал минут за двадцать до приземления лайнера.
Это Нейхольд, корреспондент одной из зарубежных газет.
Нсйхольд молодой человек, ему лет тридцать. В своих корреспондснпиях он сдержан, искусно демонстрирует объективность, проходит мимо скандальных сенсации.
Но вот уже несколько лет он работает на этого господина или на тех, кто посылает этого господина к нам в гости. Значительный приработок к гонорарам в газете?
А может быть, журналистская деятельность всего лишь прикрытие?
Нейхольд одет небрежно, с какой-то даже нарочитостью небрежно: изрядно потершиеся джинсы, сандалеты, замшевая курточка.
Прямые черные волосы. Горбинкой нос обличает европейца-южанина. Он смугл, но смугл от загара, который с первыми же жаркими лучами легко затягивает его кожу. Такого типа лица встречаются на Средиземноморском побережье, на юге Италии, во Франции — ближе к испанской границе. Он был бы красив, если бы не пренебрежительная ирония в уголках его губ и в темных глазах.
Господин, которого он встречает, тоже был южанином, но не европейцем. Его по внешнему виду, но цвету волос и кожи можно было принять и за араба, и за перса, и даже за айсора.
Последний раз мы видели этого господина пять лет тому назад. Он уже немолод, поседел, углубились морщинки у глаз. Держится он все так же прямо, едва заметно приспустились плечи.
Его можно принять за коммивояжера. Интересно, какими он на этот раз запасся документами? Он предпочел легальный, открытый въезд в страну. Но это совсем не означало, что вот сейчас, немедленно, он не попытается исчезнуть с наших глаз.
Итак, он снял шляпу, вытер белым платком пот со лба...
Нейхольд, перекидывая из одного угла рта в другой сигарету, бесстрастно смотрел на приближающихся пассажиров. Этот жест приезжего не вызвал у него никаких эмоций. И все же!
Наши товарищи уловили в общей сумятице вокзального хаоса целеустремленное движение человека. Это — шофер такси. На голове у него форменная кепочка. Молодой, лет двадцати пяти-двадцати шести. Он шел не торопясь, небрежно, полы пиджака нараспашку, в зубах сигарета.
Остановился у киоска с сигаретами, прошелся вдоль книжного прилавка, подбросил в руке связку ключей.
Профессиональный жест шофера. Через минуту он оказался за рулем. К нему подходили пассажиры и тут же отходили. Он отказывался ехать...
На привокзальной площади интересующий нас господин. Поглядывая поверх снующих пассажиров, он высмотрел машину, прямо направился к такси, где сидел за рулем тот самый таксист, что обратил на себя наше внимание.
Он подошел к окошку со стороны шофера, протянул ему листок бумаги и что-то начал объяснять знаками.
Сторонние наблюдатели этой сценки могли бы подумать, что иностранец, не знающий русского языка, объясняет шоферу, куда ему надо поехать. Шофер посмотрел на листок бумажки и согласился отвезти пассажира.
Сальге, так звали гостя, сел в машину. Такси медленно тронулось, пристроилось к веренице других машин на выезде со стоянки.
Он сел к "своему". Это усложняло наблюдение, требовало особой осторожности. Но мы его ждали, стало быть, готовились и к неожиданностям.
Вслед за такси пошли оперативные машины. А через несколько минут мне доложили, что на этот раз Сальге приехал под именем Ноахима Паппера, что ему забронирован номер в гостинице "Украина".
С этим господином требовалась удвоенная осторожность. Я запретил сотрудникам наблюдения пользоваться радиотелефоном. Телефон проводной связи стоял в будке ГАИ на полпути с аэродрома в Москву. Возле будки ГАИ дежурили наши люди. Их предупредили, чтобы оперативные машины были сняты с маршрута, если такси под номером 33-19 пройдет мимо поста.
Его надо было встречать в гостинице, а не идти за ним следом.
Имелся какой-нибудь шанс, что он захочет где-то побывать до приезда в гостиницу?
В двух точках, наиболее вероятных, мы тоже были готовы к встрече с ним... Могла быть и третья точка, нам неизвестная.
