После этого все старательно принялись делать вид, что Фурмана для них больше не существует. И только сидевшая напротив большеглазая ухоженная девочка с косичками и крупными бантами (она единственная среди детей отвечала на вопросы развернутой правильной речью, и ее было интересно слушать) посмотрела на него с испуганным сочувствием. Он улыбнулся ей: ничего, все нормально.
Девочка с машинальной осторожностью улыбнулась в ответ и тут же смущенно отвела взгляд. Но вся эта ситуация, видимо, встревожила ее, и она стала надолго замирать, уходя в себя и при этом неловко притворяясь, что по-прежнему внимательно слушает других. Фурман с жалостью наблюдал за ее слабыми корчами. А ведь ей, наверное, больше не захочется идти на сбор, подумал он. Она пойдет, конечно, но только чтобы не конфликтовать со всеми и не выделяться… Вот так грубоватые коммунисты всегда и теряют сложно устроенных людей. Интересно, в какой семье растет эта маленькая девочка, слишком чувствительная к чужому унижению. (Все остальные дети проявили высокую жизненную приспособляемость: некоторые просто ничего не заметили, но многие с готовностью включились в знакомую коллективную игру.) Кто-то ведь позволяет ей быть такой? Какая-нибудь чудесная добрая мама? Утонченный папа? Интеллигентная бабушка? Репрессированный дедушка?.. Как бы то ни было, чтобы выжить и не попасть в психушку, этой разумной девочке придется выстраивать защиту, закрываться. И при удаче она уже годам к восемнадцати превратится в обычную мелочную эгоистку. Разве что все еще симпатичную…
В какой-то момент школьный звонок просигналил об окончании отрядного времени, и Фурман печально поплелся в пионерскую узнать о первых впечатлениях остальных участников экспедиции.
Как выяснилось, ничего особо вдохновляющего ни с кем из них пока не происходило: ну, дети… ну, отряд… ну, командиры-коммунары-комиссары… если честно, то все это мало чем отличается от обычного пионерского лагеря. Может, дальше будет поинтересней?
Может, и будет… У самого-то Фурмана ситуация была хуже некуда: в своем отряде он явно успел стать лишним. Это еще мягко говоря. Возможно, его уже записали в опасные вредители. «Подрыв авторитета командира…» (А они еще беспокоились за Машку!) Как все это получилось? И что ему теперь делать? Возвращаться в отряд и молча сидеть там с приклеенной доброжелательной улыбочкой? Попросить перевести его в другой отряд? Мол, не сложилось… Хотя кто он здесь такой, чтобы требовать к себе столько внимания? Он даже не мог никому рассказать о своей проблеме. Просто смех: опытный Фурман, который не раз бывал на сборах и который, собственно, и притащил их всех сюда, – вдруг так опозорился при первой же встрече с пресловутыми коммунарами!.. Но по большому счету эта глупейшая история не имела никакого значения. Ладно, для себя он может и пропустить на этот раз. Потому что он и так знает. Главное, чтобы ослепительное солнце сбора открылось для Сони, Морозова и Машки – именно за этим они все сюда приехали. И если это произойдет, их общее будущее изменится.
Свои вечерние выступления отряды готовили заранее, еще до сбора, и теперь только проводили последнюю репетицию, поэтому гостям в принципе можно было во всем этом не участвовать. Наппу считал подобные «практические» соображения неприемлемыми. На сборе каждый должен стремиться использовать любую возможность быть полезным для других, даже если это касается мелочей, заявил он и гордо отправился в свой отряд. Однако маленькая компания, угнездившаяся в пионерской комнате, не вняла огненным аргументам учителя и решила посвятить свободное время общению с группой выпускников школы. Троица московских челябинцев на сборе быстро обросла бывшими одноклассниками, таинственными школьными любовями и друзьями детства. Некоторые из этих людей жаждали не только поболтать друг с другом, но и поближе познакомиться с диковинными посланцами столицы, о которых Ирина им кое-что уже рассказывала в своих письмах. Встреча с ироничными и все на лету понимающими ровесниками позволила москвичам ощутить человеческую атмосферу челябинской коммуны ярче и полнее, чем участие в любом отрядном «капустнике». Конечно, Наппу был прав, с укором заметив, что это приятное общение «работает» не на сбор, а исключительно на них самих. Но их отсутствия в отрядах, скорее всего, даже не заметили. Зато они успели наладить хороший контакт с местными «стариками» и собрали массу полезной информации.
Между прочим, в разговоре случайно всплыло, что их московский знакомец Игорь тоже пишет. Более того, его «высокохудожественные сочинения» еще со школьных времен пользуются популярностью «в здешних кругах», и почти все присутствующие их читали. «Что ж ты раньше молчал?!» – дружно удивились москвичи и потребовали, чтобы Игорь, не откладывая на потом, притащил им сюда из дома почитать что-нибудь свое. Он слегка покраснел от всеобщего внимания и постарался свести все это к шуткам. Но, видимо, во время ужина он действительно съездил (или сбегал) к себе домой и оставил обитателям пионерской тонкую папку с каким-то своим недавно написанным произведением. За ночь они его прочли, передавая друг другу. Это была небольшая пьеса – «современная сказка для взрослых», мутный коктейль из «Маленького принца» Экзюпери и чеховской «Чайки». Огромный равнодушный Город-пустыня, его мерцающие огни, проносящиеся мимо машины. Действия почти нет. Главный герой – странноватый Молодой человек, произносящий мечтательные монологи. Требовательная прагматичная девушка, с которой у него вяло развиваются (подходят к концу?) какие-то запутанные отношения. Типизированные персонажи второго плана – в основном взрослые-неудачники, мешающие Молодому человеку исполнить какую-то свою заветную мечту или, наоборот, мужественно благословляющие его двигаться своим путем…
Морозову и Фурману вся эта «густопсовая романтика» не понравилась. Соня неопределенно покачала головой и поморщилась. Но Машке вдруг пришло в голову, что из ладушинской «сказки» (фамилия Игоря была Ладушин, в школе все, как водится, только так его и называли, и москвичи теперь тоже это подхватили) можно сделать музыкальный спектакль и поставить его на сцене своими силами. В качестве сценария этот текст вполне годится. Нужно только выбрать подходящие песни из их, так сказать, совместного репертуара – не зря же они потели в поезде! – и проложить ими слегка занудные монологи героев. Если всем дружно навалиться, то за пару дней можно было бы все это сделать, причем на достаточно приличном уровне… Подожди, а как же сбор? Ты что, забыла, где мы?.. Да ничего я не забыла! Вы просто не поняли, что я предлагаю. Наша коллективная постановка могла бы стать прекрасным подарком сбору. Чем участвовать во всей этой жалкой и бессмысленной детской самодеятельности… ну хорошо-хорошо, не бессмысленной… Короче, лучше мы выложимся на полную катушку и попытаемся создать некую качественную вещь, за которую – если она у нас получится, конечно, – все наверняка будут нам только благодарны, чем еще трое суток будем бесполезно просиживать штаны в своих отрядах, где мы, откровенно говоря, никому не нужны. Определенный риск тут, ясное дело, имеется. Но кто не рискует, тот, как известно, не пьет… Хочу заметить, что пока обстоятельства складываются для нас, я бы сказала, крайне благоприятно. У нас уже есть почти готовый сценарий с музыкальной частью, работоспособная команда и даже отдельное помещение для репетиций, где нам никто не будет мешать… Вот разве что Наппу захочет нам помешать и настучит на нас коммунарам? Может, имеет смысл по-тихому придушить его сегодня ночью всем вместе? А что? Трупак закатаем в знамена – вон их здесь сколько, и поставим стоймя в угол к остальным. Сюда же никто из посторонних не заходит? Судя по пыли, здесь даже не убираются. Так что пару дней он, наверное, простоит, пока не… Хотя нет, его могут хватиться. Он ведь старается быть всем полезным – а значит, все время на виду. Ладно, пусть живет. Хотя идея была неплохая…
В общем, Машка не то чтобы всех убедила, но некую заманчивую мысль перед коротким сном в головы заронила. А когда Наппу вернулся с ночного заседания совета командиров (на которое он был допущен, видимо, как коммунар) и ворчливо стал укладываться спать, все, ехидно ухмыляясь, вспомнили ее «криминальное» предложение.
Появившиеся утром челябинцы идею «параллельной» театральной постановки приняли на ура (оказалось, что торчать в отрядах и развлекать незнакомых детишек им тоже не слишком интересно; как с усмешкой пояснил Игорь, они здесь сами находились в неофициальном статусе любимых детей, которые просто ненадолго заехали домой на каникулы, и не считали себя обязанными вкалывать). Но Фурман настоял на том, чтобы московская четверка провела последнее закрытое совещание перед принятием такого серьезного решения, и потребовал еще раз тщательно взвесить все «за» и «против». Главным в его списке «против» было окончательное замыкание их компании в пионерской (где они, на его взгляд, и без того чересчур обжились) и полное выпадение из сбора как общего дела. Хотя именно ради участия в этом общем деле они сюда и приехали. Устроив очередной приятный «междусобойчик», они не выполнят свою задачу и ничему новому не научатся. Соня погрустнела и задумалась. Но тут слово взял Морозов, который заявил, что с точки зрения методики организации коллективных творческих дел он, если честно, пока не увидел здесь ничего нового или необычного. Больше того, уже понятно, что в рутинной отрядной работе этого и нельзя увидеть, потому что все используемые в ней творческие приемы давным-давно стали общим местом и просто тупо повторяются из года в год. Так зачем тратить драгоценное время на то, чтобы в очередной раз их «изучить»? Да, надо откровенно признать, что даже просто сидеть и ничего не делать в этой маленькой компании нам всем намного интереснее, чем в любых так называемых «разновозрастных детских коллективах». Я просто констатирую это как факт, сказал Морозов. В этой ситуации у нас остается только два варианта действий. Или немедленно бросить все это к чертовой матери и ехать в Москву, или попытаться собственным героическим и уже без всяких оговорок творческим усилием создать здесь некую «другую реальность». Которая в случае удачи – и в этом Машка права – могла бы стать нашим ответным даром если и не всей этой огромной, ничего не понимающей толпе, то хотя бы тем нескольким действительно замечательным людям, с которыми мы здесь успели вчера познакомиться. Не исключено, что именно для этой цели абсолютно беспомощная в литературном отношении ладушинская сказка как раз и сгодится. Особенно если проложить ее несколькими хорошими песнями в нашем исполнении.
