— Арбуз? — наконец догадался я. — Так вот на что все смотрят! Полагаю, в удлиненных арбузах больше семян, чем в круглых. Верно?
Он хмуро оглядел меня с ног до головы и спросил:
— Вы, должно быть, не из наших краев?
— Вообще-то я родом отсюда, — сказал я, — но давненько здесь не бывал.
— Тогда вот вам последняя новость: мы проводим фестиваль. В первый раз с той поры, когда моя мама была еще маленькой. У нас есть король и все, что полагается, как в старые времена.
— Ты в этом уверен? — спросил я.
— Ну да. Он только что приехал в город. Он… — Мальчишка замолчал, разглядывая меня со все возрастающим удивлением. — Так ведь это вы и есть, я угадал? — спросил он. — Точно. Вы — это он.
— На этот счет я ничего не знаю, — сказал я, чуть попятившись.
Но он меня уже не слушал, застыв на месте, словно врос в асфальт.
— Можно, я… Можно вас потрогать? — попросил он. — Самую малость, за руку?
— Валяй, — сказал я, рассудив, что в этом нет ничего страшного.
Он шагнул вперед и, не дыша, дотронулся до меня кончиками пальцев. По завершении сего действа он развернулся и пулей помчался прочь. Уже вдали я расслышал его голос, вопивший с радостным испугом: «Я его потрогал!»
Я начал протискиваться сквозь толпу, пока наконец не увидел роскошный желтовато-зеленый арбуз, выставленный, подобно королевскому алмазу, в прозрачном плексигласовом контейнере напротив входа в мелочную лавку. Он действительно имел удлиненную форму. На стенде рядом с ним красовались фотографии арбузов-рекордсменов прошлого с указанием количества семян в каждом. Лишь в одном случае «тысячная планка» была преодолена: арбуз 1963 года содержал 1122 семечка. Большинство других укладывалось в промежуток от 800 до 975. Последняя фотография была сделана за год до моего рождения. Количество семян: 923.
Внезапно возникший рядом человек вцепился мне в руку и потянул ее вниз, одновременно приближая свои губы к моему уху.
— Иногда точное число приходит к тебе как во сне, — прошептал он. — Так говорят знающие люди. И еще говорят, что, если внимательно слушать арбуз, можно расслышать число, которое прозвучит как дуновение ветерка.
Он сделал паузу, давая мне время обдумать эти слова, а затем продолжил с улыбкой:
— Кое-кому и впрямь случалось угадывать… Идите за мной, у меня для вас есть важная информация.
Маленький лысый мужчина засеменил впереди меня к дверям мелочной лавки. Я последовал за ним, не вняв голосу разума, настоятельно советовавшему этого не делать. Лавка была погружена в темноту, исключая пятно голубоватого света под лампой в углу. Из полумрака передо мной выступали ряды полок с детскими игрушками, сомнительного вида приборчиками, настольными играми, бутылками каких-то напитков и т. п. Человек посмотрел на меня и удовлетворенно кивнул, словно моя внешность соответствовала его ожиданиям.
Затем он улыбнулся. У него было маленькое, плоское и невыразительное лицо. Глаза его были окружены сетью морщинок и находились в беспрерывном движении, оглядывая меня с головы до пят, но чаще всего задерживаясь на моем лице.
— Арбуз на девяносто два процента состоит из воды, — сообщил он. — Этим и определяется его размер: количеством воды, которую он впитывает в период роста. Количество семян внутри него никак не связано с размером. Однако людям бесполезно это втолковывать. Они попросту не желают слушать. Так уж здесь принято.
При этих словах он мне подмигнул.
— О'кей, — сказал я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
Я подумал, что в данной ситуации самым благоразумным будет во всем с ним соглашаться. Завлеченный незнакомцем в пустое и темное помещение, я начал испытывать страх и неуверенность. Лучше бы я остался на улице. Я чувствовал себя куда спокойнее в толпе чокнутых граждан, нежели находясь с одним из этих чокнутых с глазу на глаз.
— Послушайте, — сказал я, — мне надо идти. Они там меня ждут. Я не знаю, кто вы такой и что вам от меня нужно, но они там уже начали церемонию…
— Возьмем, к примеру, этот магазин, — продолжил он, игнорируя мои слова. — Это мой магазин. Он называется «Мелочи от Роберта» — читали вывеску над входом? Магазин существует на этом самом месте вот уже лет шестьдесят, то есть он лет на пятнадцать старше меня. Его открыл человек по имени Эдди Робертс; меня же зовут Роберт Оуэнс. Мы с ним совершенно разные люди, не состоим даже в дальнем родстве. Но название осталось прежним, лишь одна буква выпала. Понимаете? — Он покачал головой. — Кое-кто из нынешней молодежи уверен, что магазин всегда принадлежал мне, и вы не сможете их переубедить. Это все равно что пытаться убедить ребенка в том, что арбуз — это овощ.
— Арбуз не овощ, — сказал я. — Это фрукт.
— Вот видите? — сказал он. — Я уже больше и не пытаюсь.
Он засмеялся, склонив набок голову и пристально глядя мне в лицо.
— Полагаю, мне известно, кто ваш отец, — сказал он.
— Мой отец?!
— Полагаю, мне это известно.
— Ну так кто же? Скажите. Он… он еще жив?
— Жив, — сказал он. — Вполне. По крайней мере, насколько я могу судить. Видишь ли, я полагаю, что я и есть твой отец, Томас. — Лысый человечек внезапно перешел на таинственный шепот. — Да, я думаю, что это так. Меня давно мучил этот вопрос. Ты ведь знаешь, для зачатия достаточно всего одного раза. И у нас с Люси один раз это было. По-настоящему, можешь мне поверить. Но я не знал наверняка; и никто не знал этого, кроме нее самой. Но когда я увидел тебя сегодня утром, я подумал: «А ведь он, может статься, мой сын».
— Может статься? — сказал я. — То есть это только ваша догадка?
— Дело в твоей хромоте, — сказал он.
— Вы что, тоже хромаете?
— Нет. Я не хромаю. Но мой отец был хромой от рождения. Мой дед опять же не хромал, зато хромал мой прадед. Улавливаешь? В нашем роду хромота передается через поколение. В моем поколении ее не было, но она должна быть в твоем. Все сходится.
— Но между нами как будто нет…
— Ни малейшего сходства, — завершил он мою фразу. — Согласен. Но так бывает часто. Наследственность сложная штука и передается по-разному. Мы постепенно изменяемся. Если бы не это, мы до сих пор были бы обезьянами, живущими на деревьях, разве не так?
— Возможно, — сказал я.
— Тогда в чем проблема? Неужели ты не обнимешь своего старика-отца?
Он раскрыл объятия и обхватил меня на уровне пояса. Его макушка едва доставала мне до груди. Я почувствовал себя обязанным также приобнять новоявленного родителя.
— Сегодня великий день, — сказал он, отодвигаясь и снова меня оглядывая. — Великий день для меня и для тебя, великий день для всего города. Я горжусь тобой, сынок. Горжусь тем, что у тебя хватило духу вернуться и дать старт фестивалю. Это вытащит нас из дерьма, в котором мы просидели столько лет. Мне очень приятно быть твоим отцом. Если, конечно, я в самом деле твой отец, а я в этом почти уверен. Меня убеждает твоя хромота. И еще твоя сила духа. Мы оба — сильные духом люди. У тебя хватило духу приехать, а у меня хватит духу прямо сейчас выйти наружу и объявить всему городу, что я твой отец, а ты мой сын. Я могу это сделать. Но я не стану этого делать, во всяком случае вот так, при всех. У меня есть семья, Томас. Жена и дочь. Все, что произошло между мной и твоей матерью, — это дело далекого прошлого. Я не могу открыто признать тебя своим ребенком, не разрушив при этом все, что я имею. Надеюсь, ты меня понимаешь. Поэтому пусть все сказанное здесь останется между нами. Мы с тобой унесем эту тайну в могилу — каждый в свою. Ты меня слушаешь?
— Слушаю, — сказал я, — конечно.
— Да, мой сын — парень что надо! — Он с чувством хлопнул меня по плечу. — А теперь иди покажись народу. Порадуй отца.
Он не был моим отцом. В этом я нисколько не сомневался. Я знал, что при встрече со своим отцом — настоящим отцом — я сразу это почувствую. Что-то внутри меня, какой-нибудь доселе не задействованный орган, наверняка подаст сигнал, или же я угадаю его присутствие шестым чувством, на клеточном уровне. Ничего подобного не произошло в мелочной лавке. Роберт Оуэнс был просто чужим человеком, который, по его словам, когда-то занимался сексом с Люси Райдер, что я автоматически отнес к категории «избыточной информации». Размышляя таким образом, я вышел на улицу, где, как с невидимой стеной, столкнулся с ярким, режущим глаза светом и тяжелым, раскаленным воздухом. Еще не было и десяти утра, но солнце пекло с полуденной силой. Когда я дошел до перекрестка, всего в полуквартале от магазина, мои рубашка, брюки и даже носки промокли от пота.
К этому времени здесь собралось человек пятьдесят. Около дюжины зрителей — многие из них попивали кофе — расположились вокруг приставной лестницы, на верхних ступеньках которой стоял человек, прикреплявший веревкой один конец транспаранта к фонарному столбу. Прочие мелкими группами стояли вдоль тротуара.
