О, что это был за мир! Единственный в своем роде, а потому такой желанный и любимый! Но теперь он жестоко смят и раздавлен, похоронен под грудой формальных направлений и бюрократических процедур. Этому миру не нашлось места в современной поликлинике, должной стать заведением европейского уровня и примером для других. Все кончено, все действительно кончено, но как смириться с этим? Как жить дальше? С помощью каких средств бороться с безжалостной системой, чьи жернова без зазрения совести перемалывают человеческие судьбы и даже не ржавеют от выпитой крови? Как могут слабые руки, покрытые старческими морщинами, остановить ее шестеренки, не знающие ни жалости, ни сомнений… А может, смириться? Плюнуть на все и растереть ногой? Дмитрий Петрович пытался. Заставлял себя, приказывал забыть и не думать. Но как не думать о том, что было таким важным и значительным? Как вычеркнуть из памяти милые сердцу мгновения, являвшимися, быть может, самыми счастливыми во всей его жизни?
А если призадуматься, они и были самыми счастливыми! Ну не считать же большой радостью неудавшийся брак, столь необходимый в былые времена для продвижения по служебной лестнице. Или многочасовые партийные собрания, где прожженные ораторы ругали сегодня то, что была вчера, а завтра будут ругать то, что происходит сегодня? Или сына, который при первой же возможности укатил за границу и даже ни разу с тех пор не поздравил старика с днем рождения? По сути, только под конец своей жизни Дмитрий Петрович обрел настоящих друзей, мог не притворяться с ними и быть таким, какой он и есть на самом деле. А сейчас он снова один. Брошенный и никому не нужный в этом эгоистичном и бесчувственном мире….
Дмитрий Петрович пытался занять себя домашними делами, над которыми корпел до знакомства с Андреем. Он честно включал телевизор в положенное время и заставлял себя смотреть криминальную хронику, записывая фамилии нерадивых журналистов. Но вот что странно — скандальные репортажи больше не раздражали его. Они не вызывали вообще никаких чувств. Сегодня, переборов желание избавиться от макулатуры, пенсионер ради любопытства взглянул в рекламные буклеты, которые обещали ему и здоровье, и богатство, и электротехнику самой последней модели по сниженным ценам, и зарубежные круизы, и прочую дрянь. Поморщившись, Дмитрий Петрович выбросил все это в помойку. Вдаваться в детали было не просто не интересно, а даже как-то противно.
Привычный и расписанный по минутам график теперь вызывал лишь недоумение и заставлял задаваться вопросом, как же он раньше мог существовать в таком ритме и считать, что живет полноценной жизнью и даже получает от этого какое-то удовольствие? Как же он изменился за это время! Стал совсем другим человеком — с другим мировоззрением, с другими мыслями, с другим смыслом жизни… Тот, прежний Дмитрий Петрович, легко бы нашел себе занятие по душе и не страдал от одиночества, а вот нынешний задыхался среди унылых серых стен, среди размеренного, безумно скучного и абсолютно бесполезного времяпровождения.
Неожиданно захотелось выйти на улицу. Конечно, не ахти какое разнообразие, но все же лучше, чем сидеть дома. По иронии судьбы, первым человеком, которого Дмитрий Петрович встретил возле своего подъезда, оказался его старый знакомый — участковый Алексей Степанович.
— О! Сколько лет, сколько зим, — поприветствовал старика милиционер. — Ну и как вы?
— Да так, помаленьку. А у вас как дела?
— Тоже ничего. Идут. Сейчас значительно легче стало, и все благодаря вам!
— Мне? — удивился Дмитрий Петрович.
— Ну конечно! Вы ведь больше не строчите своих доносов! Слава Богу, опомнились! В нашем районе и так кляузников выше крыши, но вы среди них выделялись особым упорством.
— Неужели они вам ни разу не помогли в работе?
— О чем вы, дорогой мой! Я думал, вы поняли, что они были никому не нужны. Не мог же я прямо в глаза об этом сказать. Ни вам, ни других людям. Зачем обижать стариков, еще жалобу на меня напишут. А так, сделаешь вид, что, мол, принял к сведению, да смахнешь потихонечку в урну. Вы ведь знаете, мне бытовухи хватает. То муж по пьянке жену поколотит, то сын на отца с ножом лезет! А тут еще эти доносы! И десятка милиционеров не хватит, чтоб в них разобраться, а я у себя на участке только один.
— Понятно, — грустным голосом ответил старик. — Ладно, пойду я. Удачи вам в вашей нелегкой работе!
— Благодарю. Вы уж не обижайтесь, что я вам все рассказал. Подумал, раз не пишете больше, значит, одумались.
— Да я и не обижаюсь. Просто думал, что помогаю людям, а оказалось, что… Впрочем, ладно. Я, и правда, этим уже переболел.
— Ну и хорошо.
«Вот и подтвердились печальные прогнозы Андрея, — подумал Дмитрий Петрович. А я ведь еще не верил ему, сомневался! Вот старый дурак!»…
Покачав головой, пенсионер медленно побрел дальше. Все вокруг казалось унылым и даже каким-то никчемным. Посмотрев вниз и увидев на земле два пустых пакета из-под фисташек, Дмитрий Петрович остановился. Он вспомнил, как раньше радел за чистоту и бесился, когда молодежь развлекалась от души, даже не задумываясь о том, что за собой неплохо и убрать. В последнее время он не замечал грязи — как-то не до того было, а сейчас, посмотрев под ноги, наклонился и хотел было уже взять пакеты, чтобы выкинуть их в мусорный контейнер, как вдруг…
— А что это вы делаете? — обратился к нему молодой человек в спецухе и с метлой в руках.
— Как что? Вот мусор выкинуть хочу, грязно ведь.
— А для этих целей теперь здесь я есть, — улыбнулся парень. — Так что можете себя не утруждать.
— Да? А я и не знал. И давно вы здесь работаете?
— Да вот уже четыре дня. Как предшественника моего погнали за пьянку, так я и приступил.
— Все ясно. Ну что ж, хорошо, тогда я пойду?
— Конечно, идите, я все уберу. Вернетесь — не узнаете свою улочку.
Не знал Дмитрий Петрович, то ли плакать ему, то ли смеяться. «Не нужен. Никому я не нужен, — думал он. — Ни одному живому существу. Как же это? Почему?». Было так обидно и так больно… И как же раньше он этого не понимал? Каким же наивным он был все эти годы. Но сейчас, когда поликлиника навсегда вычеркнута из его жизни, эта бессмысленность навалилась на него с новой силой. Неужели весь остаток жизни будет именно таким? Столь же серым и блеклым? Но зачем тогда вообще жить? Зачем каждое утро вставать с постели, завтракать, обедать и ужинать? Зачем выходить из дома, читать газеты или книги?…
Его мысли прервал пронзительный детский смех. «А вот и школьники возвращаются домой», — подумал старик. Он заставил себя остановиться и повнимательнее приглядеться к ним. Узнает ли он кого-нибудь из них? Есть ли среди них ребята, за которыми он время от времени так внимательно наблюдал из окна своего дома? Которым приветливо махал рукой, а иногда корчил забавные рожицы. Но только тогда, когда этого не мог увидеть никто из взрослых.
Мальчишки и девчонки с ранцами за плечами весело смеялись, прыгали и гонялись друг за другом. Их было не слишком много — девять или десять человек, но сколько же в них было энергии, сколько жизненных сил! Вот они подошли к старику совсем близко, и Дмитрий Петрович мог легко различить их лица. Некоторых он легко узнал. Например, вон ту девочку с двумя косичками или удалого мальца с веснушчатым носом или очаровательного толстячка с оттопыренными ушами. Дмитрий Петрович улыбнулся. Он был уверен, что дети узнают его, поздороваются, помашут рукой. «Они ведь, наверняка, помнят меня, — думал пенсионер. — А как же иначе. Я ведь столько раз видел их, да и они меня тоже. Я даже помню их родителей. Вон у того веснушчатого, к примеру, мама — очень деловая. У нее даже машина своя имеется. А вот у толстячка, наоборот, родители довольно простые, но зато премилые люди. Пылинки со своего чада сдувают»…
Дмитрий Петрович уже занес для приветствия руку, широко улыбнулся, приготовился услышать в свой адрес «Здравствуйте» или «А я вас знаю»… Но каково же было его удивление, когда дети пробежали рядом с ним и даже не заметили. Они все так же бежали, прыгали, смеялись, но были заняты исключительно собой. На пенсионера никто из них даже не посмотрел, не улыбнулся, не схватил за руку. Улыбка Дмитрия Петровича резко исчезла, превратившись в страшную гримасу боли. «Неужели и здесь я обманывался, — подумал старик. — Неужели мне только казалось, что эти дети знают и любят меня»… Пенсионер оглянулся им вслед. Дети расходились по своим подъездам, и их группа постепенно редела.
— Ленка, а ты будешь делать домашку? — донеслись до старика обрывки их разговора.
— Буду, конечно! А ты?
— А я у тебя завтра спишу! Сейчас гулять пойду!
— Ну тебя, Макаров! Ничего я тебе не дам!
«У них у всех своя жизнь, — подумал Дмитрий Петрович. — Они любимы своими родителями, им весело. Для них все только начинается. А для меня? Никто из этих крохотных созданий даже не посмотрел в мою сторону, не оглянулся. Просто пробежал рядом, как будто меня и нет. А может, меня и правда нет? Ведь если тебя никто не знает, не любит и не ждет, разве ты можешь сказать, что ты живешь?»…
