Так хочется найти работу, когда ее нет.
Только летом ему удалось кое-что подыскать в Вилла Литерно. Он собирал помидоры. Осенью, когда похолодало, работа кончилась. Он вернулся в Рим и стал жить как безработный, вечерами ужинал в бесплатной столовой для нищих, а ночами, когда было холодно, спал на вокзале, на решетке, из которой шел теплый воздух.
По ночам полицейские совершали обходы, и он, как и все, оказался в участке. Его чуть не отправили на родину.
Теперь ему было страшно. И он выбрал местом ночлега этот глухой безлюдный переулок.
Карим долго тихо плакал над телом, рыдания сотрясали его.
Он потерял все, даже достоинство, что угнетало его больше всего.
Он чувствовал себя таким беззащитным.
В Африке, в своем племени, он был большим человеком. Все его уважали. Он был врачом и колдуном. Он обучился искусству магии у своего отца, а тот от деда, и так было многие века. Он узнал секреты медицины и трав, узнал, как беседовать с умершими, вызывая их из вечного сна. Он стал служителем духов и в трансе видел каменистые берега ада.
Благодаря этому он стал могущественным человеком, вторым в племени.
Но знание заговоров и магических ритуалов не спасло его от нищеты и голода. Как и многим другим, ему пришлось уехать, эмигрировать, разделить свои желания с желаниями тысяч таких же, как он.
Желания простые, как хлеб.
Его магические искусства в западном мире мало на что годились: это занятие не помогало выжить.
Он обхватил покойника, испачкав куртку в крови. Обтер его, как мог. Пригладил ему волосы.
Он должен был помочь этому бедняге, вернуть его к жизни. Он должен был отдать долг.
Это было опасно, и ему лишь несколько раз в жизни приходилось возвращать к жизни мертвых. Души не любят, когда их разворачивают по пути в бесконечность.
Часто они отказываются вернуться в свое прежнее тело.
Но терять было нечего.
Он стал повторять молитву мертвых, взывать к матери теней. Просил ее один раз отпустить одного из ее сыновей гуда, откуда он пришел. Молил, чтобы душа Андреа прервала свой путь вверх по спирали и вновь спустилась к нам, смертным.
«Радал, радал, скутак скутак троферион реион мант».
Пока он автоматически повторял магические заклинания, рыдания сотрясали его.
Закончив, он поцеловал покойника в губы и укрыл его своим тряпьем.
Потом с трудом поднялся и медленно, прихрамывая, направился к главным улицам.
Душа Андреа, взлетавшая ввысь по путям иного мира, была остановлена словами колдуна. Ее бесплотные атомы пришли в беспорядочное движение, смешиваясь и порождая маленький хаос в этом совершенном мире. Дух стал тяжелым и устремился вниз, влекомый колдовскими словами, как камень, падающий в пруд. Она спускалась крутясь, тогда как другие души взлетали на первое небо.
Она вошла в узкий коридор, отделяющий смерть от жизни, и понеслась по нему, против потока тех, кто поднимался.
Потом постепенно опустилась и вновь вернулась в тело, сотрясая его и наполняя неким подобием жизни.
Андреа открыл глаза и завыл.
Душераздирающий вопль, в котором не было ничего человеческого.
Он стал зомби, точнее, живым трупом.
Зомби — существа примитивные. Находясь между жизнью и смертью, они утрачивают многие человеческие свойства.
Когда они вновь возвращаются к жизни, их охватывает желание.
Они не могут освободиться от этого вечного желания. Последнее желание, которое было у них при жизни, становится их инстинктом, низким и простым, примитивным и первобытным, но, будучи лишены сознания, они не понимают этого, а просто подчиняются ему.
Они живут, если их существование можно назвать жизнью, бессознательно, вне простейших норм сосуществования и морали.
В основном они грубы и необразованны.
Андреа немного поглядел по сторонам и еще раз завыл на луну.
Ему нужно было что-то сделать, причем немедленно.
Что?
Что он должен делать?
Да. Конечно. Он должен сдать экзамен по зоологии.
Это была почти физиологическая потребность, как сходить в туалет.
Это была необходимость, направлявшее безжизненное тело, если бы у него не было этого примитивного первобытного инстинкта, душа покинула бы его, но теперь, под этим грузом, она удерживалась на земле.
Андреа пошел по переулку. Он не шел нормально, отклонялся в стороны и раскачивался на негнущихся ногах.
Вышел на улицу Королевы Елены покачиваясь.
Он был похож на мертвецки пьяного.
Джованни Синискальки возвращался домой за рулем «фольксвагена-гольф ГТИ» цвета зеленый металлик после ночи любви, приятно расслабившей его душу и тело.
Он подцепил ее в «Палладиуме», на большой дискотеке.
Она из Дженцано, это недалеко от Рима. На первый взгляд, ничего особенного, но внутри — вулкан.
Он впервые знакомился на дискотеке. Он не из тех, кто проводит все время на охоте, в поисках быстрых знакомств — схватить и убежать, — ему больше нравилось воображать себя старым умудренным ловцом. Из тех, что идут на рыбалку не лениво, спокойно, но неумолимы, когда рыбка попалась.
Он выматывал свою добычу, прежде чем поднять ее в лодку.
А сегодня вечером все случилось так, что он не мог ничего поделать.
Сабрина, так звали девушку из Дженцано, высмотрела его среди тысячи отрывающихся на танцполе и прилипла к нему, как банный лист. Во время третьего танца она уже обвилась вокруг него, как лиана вокруг жерди. Во время четвертого они целовались.
Она отвезла его к себе домой, в Дженцано. И там, тихо, в комнате рядом со спальней родителей Сабрины, занимались сексом среди плюшевых медвежат и плакатов с Эросом и Лучано Лигабуэ[17].
Такое дело.
Джованни проехал через Верано и резко свернул направо, на улицу Королевы Елены.
«Ах ты, старый потаскун! Чем же ты баб берешь, а?» — довольный, подумал он.
Посмотрел на электронные часы на приборной панели.
Четверть пятого.
Так поздно!
Нужно было быстро ехать домой. В половине девятого он должен быть на работе. Он несколько месяцев назад устроился на работу в компьютерную фирму.
Он мог ехать быстро, дорога была пуста.
Он ехал со скоростью сто двадцать километров, когда внезапно, он даже не успел заметить и что-либо предпринять, сбил что-то живое, какую-то фигуру.
Сухой удар по капоту.
Машину швырнуло сначала вправо, а потом влево, и в итоге она влетела в газетный киоск, помяв его решетки.
Подушка безопасности надулась и вдавила Джованни в кресло, не дав ему сломать грудную клетку о руль.
«Волшебная подушка! Благослови Бог мою маму!» — воскликнул он.
Именно мать подсказала ему добавить в машину еще и эту опцию.
Следующая его мысль была:
«Боже мой, я кого-то убил».
Он высвободился из-под подушки и вылез наружу, в холод. На дороге никого не было. Только черные следы шин.
Потом он его увидел.
Тело. На земле, на переходе. Неподвижное.
«Черт, я его убил…»
От ужаса у него похолодели яички и перехватило дыхание.
Он приблизился, ускоряя шаг, почти побежал.
Человек был мертв. Ему на вид не было и тридцати. Весь белый. Рубашка красная от крови.
«Нееет, я его убил…» — пробормотал Джованни. Закрыл лицо руками и безуспешно попытался заплакать.
То, что с ним случилось, было слишком ужасно и произошло слишком быстро, чтобы он мог поверить в то, что это произошло.
Что ему теперь делать?
Он представил, как будет гнить в тюрьме следующие двадцать лет. Больше никаких вечеринок в «Палладиуме», больше никакого секса с Сабриной среди плюшевых игрушек. Больше ничего.
Потом услышал голос разума, если это можно назвать разумом, который велел ему:
Уезжай! Пошевеливайся! Кто тебя видел?
Джованни огляделся. Никого. И в самом деле, ни одна машина не проехала с тех пор, как он сбил этого бедолагу.
Он поднялся и побежал к машине.
Тем более, он уже умер! — подумал он, борясь с моралью. — Тем более, ничего не поделаешь. И потом, я тут ни при чем. Этот чокнутый самоубийца бросился мне под колеса.
Открыл дверцу и обнаружил неприятный сюрприз, который расстроил в одно мгновение все планы бегства.
Подушка безопасности.
С этим проклятым шаром было просто невозможно вести машину. Он пролез между подушкой и креслом, но ничего не видел. Не мог даже отыскать ключи.
Нужно проткнуть ее, сдуть ее.
Легко сказать.
Он начал кусать ее, чертыхаясь.
Ужасный вопль, нечеловеческий вопль, похожий скорее на вой койота, раздался вдруг.
«Что за хрень?» — спросил он вслух.
Огляделся.
Ничто не шевелится.
Должно быть, это собака, гулящий кот. Он продолжил кусать подушку, пытаясь проделать в ней дырку.
Второй вопль, еще громче первого.
