– Я не там теперь живу. Родители в отъезде, и я должна сегодня весь их ботанический сад полить: юкку, кактусы и прочее. А потом уже домой: через два часа мне Ваську кормить.
С ума сойти! До чего же щедра женщина! И Васька вовремя накормлен будет, а до того она готова еще и старого знакомого угостить своим роскошным теплым телом…
Но как тебе, девочка, объяснить мое сложное настроение? Я безумно польщен тем, как ты приглашаешь меня в свое тело. Да еще в домашнем
Эдеме, среди пальм и кактусов. Но ты при этом, сама того не ведая, заберешься ко мне в душу и там останешься. Мой сладко-горький, райско-адский опыт дает веские основания для такого прогноза.
Нет презерватива для души.
А в душе уже нет свободного живого места…
Мою заминку, молчание мое Катя читает мгновенно.
– Вы, Юрий Николаевич, не бойтесь. Я вас насиловать не собираюсь.
Нет у меня такой проблемы, чтобы с мужиком перепихнуться. Мне романтики хочется, тонкости чувств, понимаете? Когда созреете, позвоните, пригласите пива выпить, и, пожалуйста, по спине меня снова погладьте. Ладно?
Приближаемся к дому, в первом этаже которого за это время поселился ресторан с баром – сколько же их теперь в городе развелось, не счесть! Знакомый срезанный угол (снаружи дома он скруглен) с входной дверью, а рядом – совсем новая скамейка типа садового дивана, толстой железной цепью прикованная прямо к каменной стене. Катя быстро-быстро стирает помаду с губ бумажным платочком.
– Ну вот и прощаться пора. Чтобы вы не терзались, беру всю ответственность на себя.
И припадает к моему рту, прикрыв глаза. Потом поднимает веки и беспощадно на меня смотрит. Никакой слезной водички в океанах, только солнечные блики.
– До свиданья, невинный вы мой.
И выражение личика победительное, как будто именно такого результата она добивалась. Молодец девка! Это надо же уметь так красиво закруглить встречу, чтобы самой выйти достойно из ситуации, и партнера не слишком унизить. Вот сейчас она поднимется на нужный этаж, польет родительские цветы и будет ждать, пока созреет ситуация. Не со мной, так с кем-нибудь другим.
А то, что невинным она меня обозвала, так это даже радует. Значит, не совсем еще пошел я по рукам, как ты утверждала. Нельзя сказать, что нет у меня ни стыда, ни совести. Стыд давно потерял, но совесть кое-какая еще осталась.
Захлопнувшаяся за Катей дверь многозначительно глядит на меня квадратиком кодового замка. Все десять цифр в твоем распоряжении, но пора бы уже знать шифр своей единственной жизни…
А девочка все-таки в меня залезла, засела и в морозном воздухе, и в усах моих своим несложным ароматом. “J’adore”, кажется. Где-то мы с ним уже встречались.
Вот какая теперь жизнь! Сама нас зовет, но – соответствовать надо…
Говоришь: гарем…Хорош гарем, когда он разбросан по всей стране, а частично и за ее пределами.
Вита теперь в Москве. Могу к ней прикоснуться только посредством телефонной связи. Да и то: телефоном у них заправляет дочка, у которой не по годам серьезный и строгий голос. При ней мамочка разговаривает крайне сдержанно и отвечает на вопросы односложно.
Если же удастся застать Виту дома одну, то услышу вслед за звонко-высоким “Алло!” глубинное, низко-утробное: “СКУЧАЮ”. Без восклицательного знака, с равным напряжением в каждом звуке.
Раньше я это слово неправильно прочитывал. Сам я человек довольно заводной, к скуке не склонный. Подумаешь, скучает она! А теперь понимаю, что в женском языке это “скучаю” столько в себя вмещает…
Ничего лучшего женщина тебе сказать не может, потому что стоит за простым словом этим или нечто очень хорошее, или что-нибудь уж совсем обалденное. “Скучаю” может означать: “Все-таки я тебя полюбила”. Или: “Тянусь к тебе всей душой”. А может подразумевать что-нибудь типа: “Хотела бы сейчас лежать рядом с тобой, обнаженная и расслабленная”. И это еще не все варианты.
И главное – я сам постепенно приучаюсь вот так медленно, с кайфом скучать. Старея, мужчина начинает больше походить на женщину. Нет, не в голубом смысле, конечно: надеюсь, повадок кошачьих и манерно-приторного голоска у меня не появилось. Я что тут имею в виду?.. Как женщины умеют прикасаться к другому человеку душой на большой дистанции, так и я в себе вдруг обнаружил такую – пока что для меня странную – способность.
Раньше я не мог спокойно помечтать о любимой женщине. Потому что при одной мысли о ней сразу кровь приливала: та-та-та-та! Труба зовет, победно уставившись в небо. И если мечта тут же не превратится в реальность, неизбежно испытаешь болезненное ощущение.
А теперь проходит постепенно звериная прыть. Память становится спокойной и нежной. Даже тело собственное ощущаю как зеркало чужих, благосклонных ко мне тел. Вспоминаю, чего касались мои руки, что ложилось ко мне на грудь. Раздеваясь в ванной и обращая взгляд на единственного друга, я мысленно его благодарю: “Спасибо, старик, за твои отважные странствия. Ты был первооткрывателем новых миров, а я уж потом углублял твои поиски внутри больших и малых тел, добирался до бесконечно таинственных душ”.
Помнишь, во время первого твоего приезда мы сидели в скверике перед
Сенатом и Синодом. Справа от нашей скамейки была спина Медного
Всадника, прямо на нас глядела арка, ведущая на Галерную. Ты что-то такое говорила о разлуке. Что, мол, отношения между людьми могут продолжаться годами без встреч и даже после смерти одного из них. Я тогда думал: зачем эта мудреная метафизика, если моя физическая рука лежит на твоем физическом бедре, если наши одетые тела так вибрируют взаимно. А ты-то этот разговор не просто так затеяла: предвидела все дальнейшее и его уже осмысливала.
По-настоящему я тебя понял, когда собрал у себя в душе такой вот виртуальный гарем из женских душ. Султан-заочник. Хорошо это, плохо ли – не знаю. Люди талантливые, они душу свою заселяют идеями, проектами общественно значимыми. А я – человек простой, сживаюсь с женщинами и отделаться от них не могу.
Ну что, проведем перекличку гарема? Ты у меня за главную, у тебя пожизненный титул первой любовницы, и от тебя готов терпеть любые финты и издевательства. Вита… Ну что тут скажешь? Вита есть Вита, и я ее принимаю такой, какова она есть.
А с Викой не очень ясно. И связи с ней нет теперь никакой, и после всего, что было, остался я в задумчивом недоумении. Как все же эта молчунья с болотными глазками ко мне относится… относилась?.. Ни разу не сказала “люблю”, все как-то уклончиво и осторожно, по принципу “Я тоже” в ответ на мои неосторожные речи. Ну, еще однажды, как бы между прочим, процитировала свою коллегу по театру, которая про нее и про меня сказала: “Вы вдвоем хорошо смотритесь”. Но это не бог весть что: лично я считаю, что женщина неплохо смотрится в сочетании с любым мужчиной. Только бы не одна оставалась…
Однако… Вспомнилось именно сейчас, как мы летом сидели у нее дома и ели мороженое, шоколадное с вишней. Уже после всего. Подошло время мне уходить, я встал, засобирался. И она вдруг так страстно – не столько мне, сколько себе: “Ты сейчас уйдешь, и я буду есть твоей ложкой!” Если такие женские слова на магнитофон записать, то потом она ни на каком суде не отопрется: стопроцентное доказательство любви. Так ведь?
Ладно, какие и кому, собственно, нужны доказательства? Это уж так, последние содрогания мужской гордости. А в целом я спокоен…
Да, долгими оказались те полтора года, что я с тобой беседую… Но это ведь хорошо, когда на старости лет бег времени не ускоряется, а замедляется?
Далеко еще до конца света. Далеко даже до следующих Олимпийских игр и до новых президентских выборов. И до пенсии мне еще далеко, а потом, глядишь, и возраст пенсионный в России увеличат, разом продлят всем нам молодость. Время не спешит.
Оно все круглее, плавнее, уравновешеннее становится. Ни рывков, ни суетливости, ни скрипа на поворотах. Оно – наше, оно нас понимает.
А самое-то главное – что?
Мы все в эти годы любили… Но, значит, любили и нас.
