– Конечно, сынок, – сказал я, подошел к кровати и сел рядом с мальчиком. – Ты сильно любил своего братишку. У меня и у самого есть брат.
Эд снова бросил на меня удивленный взгляд, но я в это время похлопывал мальчика по плечу.
– Да, – всхлипнул Джеффри. – Я его любил. И Перри я тоже любил, но его убили. А теперь, а теперь… это! Теперь мы с мамой остались одни. Все нас оставили. Отец, и Перри, и… и… Ронни. Мы теперь совсем одни. – Он принялся реветь снова. – Это я во всем виноват. Если бы мне не захотелось поиграть с этим старым револьвером…
– Ты не виноват, – сказал я. – Произошел несчастный случай. Такое случается. Никто не сможет тебя обвинить в этом.
Он постепенно прекратил лить слезы и, в конце концов, снова уселся на кровати.
– Вы же понимаете, что я не виноват, верно? – печально спросил он.
– Да, – ответил я, – мы понимаем.
Он попробовал улыбнуться, но безуспешно.
– Это был несчастный случай, – повторил он.
– Конечно, – подтвердил я, поднялся с кровати и сказал:
– Пошли, Эд. Тут нам больше нечего делать.
У двери я оглянулся и еще раз посмотрел на Джеффри. Казалось, он почувствовал огромное облегчение и улыбнулся, когда я подмигнул ему. Когда мы выходили, улыбка все еще была на его лице.
* * *
В «меркурии» было холодно, несмотря на то, что печка работала вовсю. Мы долго ехали в молчании, но Эд, в конце концов, не выдержал:
– Ладно, выкладывай, зачем ты так?
– Что зачем?
– Во-первых, вся эта чепуха о брате. Ты же прекрасно знаешь, черт тебя подери, что ты – единственный, никчемный, испорченный ребенок!
– Конечно, – сказал я. – Просто я хотел услышать из его уст, как сильно он любил своих братьев.
– А во-вторых, какого дьявола ты подвергал малыша перекрестному допросу? Господи помилуй, ему и без тебя досталось!
– Просто мне любопытно было выяснить кое-что, – ответил я. – Только и всего.
– Что еще?
– Во-первых, альбом с вырезками о его старшем брате. Все эти его фотографии и рассказы о его смерти. Почти как собрание критических статей о пьесе или о книге.
– О чем это ты, черт побери?
– Ни о чем! Но эта статья о том, как маленький мальчик случайно убил свою сестренку… Как ты думаешь, почему ребенок хранил такую вырезку?
– Черт, – буркнул Эд. – Ты же знаешь, какие дети. Возможно, она ему просто приглянулась, только и всего.
– Возможно. Может быть, обоймы от «люгера» ему тоже приглянулись.
– Что ты имеешь в виду?
– Мальчишка сказал, что нашел обоймы в первый раз сегодня. Сказал, что вынул патрон из одной обоймы и затолкал его в револьвер. Скажи мне, как ему удалось взять из покрытой пылью коробки патрон, не оставив следов?
– Ну, он…
– Он его не брал – вот ответ. Он взял патрон из обоймы уже давно, Эд. Достаточно давно, чтобы и коробка, и обоймы успели покрыться новым слоем пыли. Это был не минутный порыв. Нет, сэр, вовсе нет.
– Эй, – до Эда вдруг дошло, – к чему, черт тебя подери, ты клонишь? Хочешь сказать, малыш сделал это намеренно? Думаешь, что он и в самом деле совершил убийство собственного брата? Убил его намеренно?
– Они теперь с мамой остались одни, Эд. Только вдвоем. Отца больше нет, нет старшего брата, а теперь нет и младшего братишки. – Я покачал головой и уставился на пар от своего дыхания, туманивший ветровое стекло. – Но попробуй только передать это дело судье, – добавил я. – Попробуй отнести эти домыслы судье, и посмотрим, как быстро он вышвырнет тебя из здания суда.
Больше я ничего не сказал. Пока мы ехали в участок, было чертовски холодно. Просто чертовски холодно.
Парень, сидящий напротив, был врагом.
Парня, сидящего напротив, звали Тиго, и на нем был зеленый шелковый пиджак с оранжевой полосой на рукавах. Этот пиджак говорил Дейву, что Тиго враг. Пиджак же просто кричал: “Враг!Враг!"
– Хорошая штука, – сказал Тиго, указывая на револьвер на столе. – Она стоит почти сорок пять баксов, если покупать в магазине.
Револьвер, лежащий на столе, был “смит-и-вессон” 38-го калибра, полицейский “спешиал”.
Он лежал прямо посредине стола, его укороченный двухдюймовый ствол вносил резкий диссонанс в грацию несущего смерть оружия. Рукоятка револьвера была из орехового дерева, а начищенный ствол отливал синевой. Рядом с револьвером лежало три патрона 38-го калибра.
Дейв бросил на револьвер равнодушный взгляд. Он нервничал и был полон дурных предчувствий, но старался сохранять спокойное выражение лица. Он не мог показывать Тиго свои чувства. Тиго был врагом, и поэтому Дейв нацепил на лицо маску, специально предназначенную для врагов, поднял одну бровь и сказал:
– Я этого барахла видел-перевидел. В этом нет ничего особенного.
– Если не считать того, что мы должны будем с ним делать, – заметил Тиго.
Тиго разглядывал его своими большими карими глазами. Глаза у него были с поволокой. Он довольно привлекательный, этот Тиго, с густыми черными волосами. Возможно, нос у него слишком длинный, но рот и подбородок очень неплохи. Обычно о парне судят по рту и подбородку. Тиго не был виноват в этом скандале между двумя бандами. В этом Дейв был совершенно уверен.
– Почему бы нам не начать? – спросил Дейв. Он облизнул губы и посмотрел на Тиго.
– Пойми, – сказал Тиго, – я против тебя ничего не имею.
– Понимаю.
– Так постановили ребята. Именно так мы должны разрешить наши недоразумения. Без большой уличной драки, сечешь? Но я хочу, чтобы ты понял, я знать тебя не знаю – разве только то, что ты носишь синий с золотом пиджак, так или нет?
– А ты – зеленый с оранжевым, – сказал Дейв, – и этого мне достаточно.
– Конечно, я пытаюсь сказать, что…
– Мы что же, будем сидеть тут и разговаривать всю ночь или начнем вращать эту штуку? – поинтересовался Дейв.
– Я хотел сказать, – продолжал Тиго, – так получилось, что выбрали именно меня, понимаешь? Чтобы уладить дела между нашими группами. Вы должны признать, что ваши парни не должны были приходить на нашу территорию вчера ночью.
– Я не собираюсь ничего признавать, – безразлично сказал Дейв.
– Ну, во всяком случае, это они подняли пальбу в мелочной лавке. Это не правильно. Считалось, что между нами перемирие.
– Ладно, ладно, – сказал Дейв.
– Поэтому.., поэтому мы и решили уладить дело именно таким образом. То есть я хочу сказать, выбрали одного из наших и одного из ваших. Все по чести, по совести. Безо всяких уличных разборок и не втягивая полицию.
– Давай начнем, – сказал Дейв.
– Я только хочу сказать, я никогда прежде не видел тебя на улице. Поэтому между нами нет ничего личного. И не важно, как дело обернется…
– Я тоже тебя не видел, – сказал Дейв. Тиго уставился на него пристальным взглядом.
– Это потому, что ты здесь новичок. Ты вообще откуда?
– Мои старики приехали из Бронкса.
– У тебя большая семья?
– Сестра, два брата, и все.
– Угу. А у меня только одна сестренка. Тиго пожал плечами.
– Ну, – вздохнул он, – значит, так. – Он снова вздохнул. – Начнем, что ли?
– Тебя жду, – сказал Дейв.
Тиго поднял револьвер, потом взял один патрон со стола. Он открыл барабан, вставил патрон в цилиндр, потом защелкнул его и повернул.
– Она все кружилась и кружилась… – как бы пропел он и сказал:
– В барабане шесть патронных гнезд и сейчас только один патрон. Вероятность один к пяти, что патрон окажется в положении выстрела, когда барабан остановится. Сечешь?
– Усек.
– Я буду первым, – вызвался Тиго.
Дейв бросил на него подозрительный взгляд:
– Почему?
– Ты хочешь быть первым?
– Не знаю.
– Я же делаю тебе одолжение, – ухмыльнулся Тиго. – Я могу с первой же попытки разнести себе башку.
– А почему это ты делаешь мне одолжение? – заупрямился Дейв.
Тиго пожал плечами:
– Какая разница, черт возьми?!
Он в последний раз повернул барабан.
– Эту игру придумали русские, знаешь? – спросил Дейв.
– Угу.
– Я всегда говорил, что они сумасшедшие мерзавцы.
– Угу. Я тоже всегда…
Тиго вдруг замолчал. Барабан остановил свое вращение. Тиго сделал глубокий вдох, приставил дуло тридцать восьмого себе к виску и нажал на спусковой крючок.
Собачка щелкнула и зацепила пустое гнездо патронника.
– Ну, это было просто, так или нет? – спросил он и бросил револьвер через стол. – Твоя очередь, Дейв!
Дейв протянул руку к револьверу. В подвальном помещении было холодно, но его сейчас прошиб пот. Он подтянул револьвер к себе поближе, потом оставил его лежать на столе, пока вытирал вспотевшие ладони о брюки. Он взял оружие и уставился на него.
