А им откуда знать-то, что у нее внутри, тем более, им надо причину болезни установить, и проще всего найти ее в матери и отце, что ‹лихо› обижали дитю, тепла ему не давали, притесняли всячески и издевались над ним.
У них практики нет – общаться с молодыми наркоманами, да еще из творческой интеллигенции. Однако врач все-таки человек культурный и не хулиганил, и открыто не обижал, меня слушал.
Я вякал вещи верные, и показалось мне, что все очень ясно.
Все хотят своего – покоя.
Врачи – избавлением от беспокойного пациента. Покой.
Игорь – избавлением от всех, чтобы продолжать начатое большое дело. Покой.
Родители, чтобы больше не страдать. Покой.
Я – чтобы мне было лучше.
Все – своего и по-своему, потому общего решения найти почти нельзя.
План таков, вернее варианты:
отца уговорить взять Игоря;
взять его к нам;
уговорить все же долечиться. Разделить их и т. д.
Увидели Игоря. Он сидел и что-то калякал, даже не встал. Под лекарствами он – бледный и безучастный, глаз – остановлен, все время на грани слез. Я даже испугался, увидев. Говорили с ним.
Он хочет в Африку, хочет жить у нас, с Александром обязательно, хочет работать, чтобы потом в Африку, все хочет сейчас же и ничего не хочет в то же время. Я пока не могу это описать, и как мать это выдержала, и выдерживала, и будет выдерживать – не понимаю. Но положение безвыходное. Созерцать, как парень гибнет, ведь нельзя. А он-то хочет гибнуть. Вот в чем вопрос. Ушли. И весь остаток дня прожили в печали, ужасе и страхе.
Звонил К. В. Позвали его и друга с женой к Жану, где живет Алеша Дмитриевич. Ели там. В маленьком кафе возле театра много вкусного. Алеша песни пел, я тоже. Костя говорил тосты, пьянел и был счастлив, хвастался большой поэтической и политической эрудицией, намекал на близкие отношения с Мариной, словом выебывался, но симпатично, я ему потакал. Он ловко подводил свою речь к цитатам из стихов и называл Пастернака Борей (как Ильича назвать «Вовчик»), друг его и жена балдели от нашествия знаменитостей и от гордости за высокопоставленного своего друга.
Маринка держалась отлично, а я тоже хорошо. Отвезли Константина домой в отель. Завтра он гос‹ударственные› дела будет заканчивать, ему спать надо, а нам необходимо. И завтра много звонков и дел дома, надо мне раб‹очее› место устроить. Я ведь работать буду, хочу, намереваюсь. Поглядим, что будет.
‹***›
Целый день разбирали хлам: почту, журналы старые, уже негодные диски и всякое-разное. Сделали мне рабочее место, установили систему, стало чище и просторней.
У Марины почта колоссальная. В основном все просят деньги: налоги, страховки, помощь, штрафы, гонорары адвокатам, которые что‹-то› там писали, отписывались, атаковали, защищались от Турнье и его адвокатов, которые делали то же, только им платит Турнье. Звонки были от журналистов, чтобы делать фото для тележурналов.
Я чихал во время уборки и таскал хлам вниз. Все пошли за едой и за всякой всячиной. Это здесь быстро и время не берет. Только все-таки досадно, что тут всем, а у нас не всем, тут красиво и быстро, а у нас не так чтобы очень. Вернулись да легли, только посмотрели «Айседору» по-американски. Ее играет Ванесса Редгрейв – очень хорошо. Есть там изображение России 1921 года и Есенин, который говорит с английским акцентом, читает стихи, тоже с акцентом, водку пьет, дерется и изображает русского безумца. Революционные солдаты одеты в потертые дубленки и поют «Калинку» с акцентом. Она пляшет в каком-то зале, где висит все, что они знают из лозунгов: «Знание – сила». Плакат: «Убей немца». Портреты Ленина во всех ракурсах, и все красно от кумача. Господи, как противна эта клюква. Стыдно.
Но ведь мы-то, должно быть, про них делаем еще хуже.
Утром поедем по делам, не по моим, конечно. Хотя и я зайду по поводу нашей машины и, может быть, поглазею на вуатюры, я их люблю.
Спокойной ночи.
Да! Я забыл, я ведь разговаривал с матерью – они там все перевезли. Все идет и без нас.
‹***›
Мы поехали в Париж. Марина – к парикмахеру, а в один час и ‹в чао тридцать у нее интервью и съемка, а я с двумя бутылками «Житно», польской водки, к месье Жозефу.
Его на месте не было, и я как дурак пошел с водкой в консульство, где меня приняли как родного, а один человек, Миша, повез к себе обедать. Я только успел зайти во РНАК, где всем иностранцам скидка. На будущее надо знать.
Обедали у Миши, он вроде чуть левых взглядов, или хотел мне так показать, меня щупал, но я осторожничал, что-нибудь скажу эдакое, а потом сразу что-нибудь такое. Очень мы свободные люди со своими соотечественниками. У него жена беременная. Таня звать, простая такая девчушка из Коломны. Он тоже. Имеет некоторый опыт борьбы за жизнь, с завистью сталкивался, локтями шуровал, но больше не хочет. Хочет защититься; и в маленький город преподавать, чтобы спокойней, думаю, что заблуждается. Везде ведь то же, а на периферии – еще в более невыносимой форме. Гуляли мы с ним по Елисейским полям, у него кофе пили в маленькой квартирке-комнате, она здесь называется «студия». Это когда кухня прямо в комнате, поэтому, должно быть, наши мастерские тоже наз‹ываются› студии.
Пешком прошелся, у всех жандармов, преимущественно негров, спрашивал, как пройти. Отвечали. Нашел дом Тани, дождался Марину, пришли репортеры, а тут и сама хозяйка приехала из Швейцарии, со съемок. А у Карла, старшего сына, вчера было двадцатилетие, собралось общество. Мы провели с ней агитацию, чтобы она не осталась у разбитого корыта, потому что после развода герцоги и графы, конечно, ее выкинут. Так, чтобы она ушла сама и в сильной позиции. Но она как будто ничего не слышит. А может, просто она что-то другое, кроме этого, жизнью и не считает, так тогда что мы ей голову крутим? Глупо.
Был потом ужин, все веселились, и Варвара с мужем – очень респектабельным молодым фининспектором – показывали слайды, мы даже удивились: у нее талант есть, это приятно обрадовало, что она не только красивая, но и еще что-то. Был, словом, пир во время чумы для взрослых и скучный, но нужный вечер для детей. Уехали домой и, конечно, дорогой обсуждали всё.
Кертис, муж Бижи, объяснял мне ситуацию с «Континентом». Но это я позже сам узнаю. Слайды были о свадебном путешествии в Сицилию – в основном развалины древнего храма, где-то близ Сиракуз, колоннада, потом церковь с мозаикой, в пламени фотовспышки – золотая.
‹***› Утром поехали в больницу, опять беседа с врачом по-французски, видели Александра, он сказал: «А! Ты пришла?! Извини меня за воровство, это была глупость!». Хороша глупость на 200 000 Fr. Почему-то мы всё стесняемся ему показать свое истинное отношение к этому делу, даже лобызаемся троекратно, как раньше. Может, нам его жаль, а, может, хотим благородство выказать. Игорь в этот раз лучше намного, ему снизили дозу транквилентов. Мерил штаны, говорил много, то разумного, то ерунды, все хочет жить вместе с Алексом:, «Мы, мол, одно тело, одна душа».
Он, должно быть, из породы не вожаков, а самоотверженных приближенных, очень увлекается людьми и влюбляется, но, к сожалению, в тех, кто ему потакает.
Уехали мы все опять в полном отчаянье, говорили о том же и, конечно же, все не знали, что же будет дальше.
Дома глядели фильм дурацкий – «Человек, который стоит три миллиарда». Это такой электрический благородный супермен, который спасает мир. Потом был матч. Регби: Англия – Франция. Очень жестоко и интересно. Французы выиграли. Маринка снова давала интервью и фотографировалась в уголочке.
Я лег спать и проспал до утра, а утром уехал к детям. Я себе мышцу простудил или нерв прищемил во сне, шею не повернуть. Глупо. Ойкал в машине при каждом толчке и божился больше никогда не спать. Володька обрадовался. Визжал и был похож на белокурого дьяволенка, но намерения имел благие – нам понравиться и быть пай-мальчиком. Это ему не удается. Петя – громадный. Смотрел ноты для поступления и играл на гитаре. Неплохо. Но, конечно, еще очень по-школьному. Говорили про его учебу у нас – ему и хочется и колется.
Я пока еще точного отношения к плану переезда в Москву не имею, но что-то у меня душа не лежит пока. Не знаю почему, может быть, потому, что никогда не жил так и потому внутри у меня – ни да, ни нет. Но Марина очень хочет и решила. Ну что же, поглядим. Дети хорошие, а я привыкну, может быть.
Принял горячую ванну – и натерли меня огненной мазью, я ее вытерпел минут десять и снял – щиплет ужасно.
Да-а! Смотрели фильм «Голос бога» с Гарри Купером. Это про семью квакеров. Скучный, длинный, замечательный фильм, полный юмора и драматизма. Очень тонкая режиссура и игра. Очень добротно, по-американски. Фильм 50-х годов, но он вне времени. Проблемы вечные – жизнь ломает философию непротивления и пуританства. Натура человеческая берет верх.
Уснули как убитые и мы, и дети, которые очень счастливы, особенно Володька, который вертится и хохочет за пятерых.
