Ага, думаю.
Интересно, а эта «тумбочка» уже подозревает, что ее содержимым сейчас весьма усиленно интересуются в одной хорошо известной в узких кругах респектабельной и хитроумной, чисто адвокатской конторе?!
Которая, так, между прочим, – и занималась организацией всех Дашкиных предыдущих «разрывов отношений»?
Если нет – я этой тумбочке ни фига не завидую.
Изрядно полегчает, блин, искомая тумбочка.
Тут и к бабке не ходи.
Причем сами по себе деньги – Хиппуху совершенно не интересуют.
Папаша, слава богу, уходя в лучший мир, оставил ей – вполне приличное состояние.
По крайней мере, – и это-то уж я точно знаю, – Дашка на свои средства отреставрировала пару церквей в Подмосковье и содержит детский дом – где-то на не чужой для ее родителей Вологодчине.
Нет, тут вопрос – чисто принципа.
Попользовался – плати…
Такие дела.
…Усаживаемся на свободную скамейку, делаем по глотку сладковатого, обжигающего напитка.
Точно, «Мутузалем».
Хорошо.
Я снова закуриваю.
– Ну, – говорю. – А теперь – давай, жалуйся.
Она вздыхает, морщится, потом утыкается мне в плечо и плачет.
Я – молчу и курю.
Сейчас это пройдет, мы выпьем еще по глотку рома, выкурим еще по одной сигарете и так же молча разойдемся, разъедемся по разным концам нашей с ней огромной Москвы.
Не в первый раз уж такая фигня, извините.
Тут слова не нужны.
Для людей, которые так хорошо знают и понимают друг друга, слова – это как костыли для абсолютно здорового человека.
Слова вообще нужны только тогда, когда возникает непонимание.
А нам-то с Дашкой это, простите, к чему?!
Взрослые уже.
Оба.
Не первый день замужем.
К сожалению…
Некоторые вечеринки плохи только тем, что никак не могут закончиться.
Вроде бы уже обо всем переговорили, все обсудили, все чаще паузы между репликами заполняются не смехом, а тишиной, – а расходиться все равно не хочется. Хоть на часах уже и четверть девятого.
И не вечера, а утра.
Да еще и этот долбанный порошок…
Это раньше в Москве в гости нельзя было без бутылки-другой ходить.
Типа, – неприлично.
Сейчас – пожалуйста…
Вот только кокаин не забудь, а без спиртного – уж как-нибудь перебьемся. На старых запасах.
На худой конец, хотя бы пакетик травки захвати…
Вот и растягиваются посиделки на кокаиновом «бодряке» до самого до утра. И говорить уже не о чем, а общаться хочется – хоть на потолок лезь.
Вот мы и полезли.
Правда, не на потолок.
На крышу.
А что?
Весна…
Поздняя.
Конец мая…
К тому же у Сашки дом хорошо стоит.
Старая Москва, рядом с набережной.
Хорошо.
С реки ветерок обдувает, солнышко – только встало, еще не жарит, не обкладывает духотой каменного мешка.
Уселись.
Точнее – кто уселся, а кто и улегся, раскинув руки и уставившись в синее и свежее весеннее московское небо.
Сашка с Лысым бутылку вискарика с собой прихватили, Марк решил косячок забить, мы с Русланычем – просто по сигарете выкурить на пока еще свежем воздухе.
Тихо…
Суббота, народ отсыпается…
Только дворники внизу привычно суетятся да изредка машины по набережной проезжают.
А так – покой…
И черт меня дернул эту тему затронуть…
– Лысый, – говорю. – Ты же в прежней жизни – летчиком был? Так?
– Ну, был, – отвечает, прихлебывая виски из горлышка. – А что?
– Да ничего, – говорю. – В небо не тянет?
Он сначала как-то странно замолчал, побалтывая в бутылке дорогущую шотландскую ячменную самогонку.
А потом – взорвался…
– Чо ты, – орет, – урод долбанный, под кожу-то лезешь?! Твое какое дело, куда меня тянет!!!
Еле успокоили.
Все равно мне раз пять извиняться перед ним пришлось, пока до этого придурка очкастого дошло, что ни под какую такую кожу я к нему лезть не собирался. И то, только после того, как его вопли звонок на мой мобильный прервал.
Машка.
Жена, в смысле.
– Здоров, – говорит. – Все еще у Сашки сидите?
– Ну, не совсем, – смеюсь, – у Сашки. На крышу выползли, на солнышке погреться…
– Ну, вы больные, – ржет. – А я уже проснулась…
– Это, – ухмыляюсь, – оттого, что вчера рано уехала. А то бы вместе с нами – еще и не ложилась…
– Эт точно, – зевает. – А кто это там у вас так разоряется?
– Да это Лысый, – говорю, – на меня обижается…
Гляжу, Лысый хоть и продолжает бурчать, но уже – прислушивается.
Хороший знак.
Он, в принципе, парень отходчивый…
– Это чем это, – удивляется Машка, – ты его обидеть сумел?
– Да сам не понял, – жму плечами. – Про профессию его прежнюю спросил, он же – летчиком у нас был, авиатором, так сказать. Вот с того момента и не дает слова вставить…
– Эх, мужики-мужики, – вздыхает моя мудрая половина. – Вам только дай повод друг на друга поорать. Ладно, вы еще надолго там?
– Да бог его знает, – говорю. – А что случилось-то?
– Да ничего, – смеется, – мне просто завтрак готовить лень. Если часок подождешь, я за тобой заеду да поедем куда-нибудь, позавтракаем.
– Принимается, – отвечаю. – Жду.
– Ну, тогда целую. Пока.
– Пока.
Отключил телефон, гляжу – Лысый уже улыбается.
Идиот.
– Что лыбишься-то? – спрашиваю.
Он вздыхает.
– Да так, – говорит. – Повезло тебе с женой…
– Повезло, – соглашаюсь.
Выпили по глотку за мировую.
– Что завелся-то так? – спрашиваю. – Я ж тебя совершенно обижать не хотел. Просто любопытно стало…
– Эх, старик, – вздыхает. – Над небом – не любопытствуют. Им живут. Любой, кто туда хоть раз сам поднялся…
Я лег на спину, закинул руки за голову.
– А что тогда ушел? – спрашиваю, зная, что уже орать не будет.
Перегорел.
– А что ты в рекламу ушел? – хмыкает. – Деньги…
Понимающе киваю головой.
– Серьезный, – говорю, – фактор…
– Серьезный, – вздыхает.
Молчим.
Я сигарету прикурил.
– Лех, – говорю. – Давно тебя спросить хотел. А что там, в небе? В смысле: что там есть такого в этой гребаной синей пустоте, что ты меня, одного из своих лучших друзей, чуть с говном не сожрал за одну только не совсем правильную интонацию?
Молчит.
Думает.
Тырит у меня сигарету из пачки, прикуривает.
И – снова молчит.
– Что молчишь-то? – спрашиваю.
Он в ответ – только плечами пожимает.
– Лех, – говорю. – Ответить трудно, что ли? Я ж не просто так спрашиваю…
Снова молчит.
Потом кивает.
– Сложно, Дим. В смысле, – трудно. Ты вот смог бы объяснить человеку, который никогда никого не любил, что ты испытываешь, когда просто прикасаешься кончиками пальцев к коже любимой женщины?
Теперь уже я молчу, озадаченно.
Как ему объяснить, что я только этим и занимаюсь?
Когда пишу вот эти вот самые истории…
Нда…
– Вот видишь! – торжествует. – Давай лучше выпьем…
– Давай, – пожимаю плечами, – хуже не будет…
Сделали по глотку, я снова руки за голову закинул.
Молчим.
– Знаешь, – неожиданно вздыхает Лысый, – я вот иногда думаю, как это древние умудрялись нормальную психику сохранять, когда думали, что небо из синего хрусталя состоит. Ведь это все равно – пещера. Большая, светлая, но – пещера. Ужас…
– Ужас, – соглашаюсь. – А понимать, что там, за синевой, только черная и бессмысленная пустота – не ужас?
Он на секунду задумывается.
Потом отрицательно качает головой.
– Нет, – говорит. – Не ужас. Вызов…
Гляжу, а в его глазах – такая решимость, что мне аж на секунду страшно стало.
Ни фига себе, думаю, зацепил человека.
И что мне с ним теперь делать?
В этот момент, слава богу, у меня снова спасительно зазвенел мобильный.
Машка.
– Ну, – говорит, – я приехала. Давай спускайся.
Пожал руки парням и пошел вниз.
Внизу, несмотря на утреннюю свежесть, уже немного пахло пылью и бензином.
Москва.
Что уж тут поделаешь…
…Поцеловал жену в щечку, отрыл дверцу ее «Вольво» и посмотрел наверх.
Парни сгрудились на краю и прощально махали руками. А над их головами безжалостно синела прозрачная ледяная пропасть небес.
Я помахал им в ответ, сел в машину и прикурил сигарету.
– Какая разница, – говорю, – Маш, в какую сторону падать, – вверх или вниз, верно? Поехали…
Она покрутила пальцем у виска, сдула с глаз упрямую прядку и неторопливо повернула ключ в замке зажигания…
