Дмитрий Лекух
Орхидея в мотоциклетном шлеме
Сборник
Когда селектор заработал, я как раз номер жены пытался набрать. Позвать куда-нибудь поужинать сегодня вечером. А то, когда уходил на службу, она еще спала.
Да это и понятно.
У них ночью гонка была серьезная. Пришла в полчетвертого утра, полуживая. Но глазищи — горят.
Выиграла.
Даже Нельку с ее «Золотым экипажем» сделала, умница.
Поздравил, поцеловал в щечку, отправил спать.
И сам туда же поплелся.
А сейчас сижу в конторе, думаю — надо бы отметить.
А тут — этот селектор.
Нажал клавишу.
— Да, — вздыхаю. — Слушаю…
На том конце — секретарша.
И голос какой-то чуть испуганный.
— Дмитрий Валерьянович, — волнуется, — вас из милиции беспокоят. Какой-то капитан Мышалов…
Вот ведь, блин, думаю.
Что еще за Мышалов?
Какого ему надо?!
А, чего уж там…
Живя в нашей стране, милицию надо уважать.
И, по возможности, не раздражать.
— Соединяй, — соглашаюсь.
Минута тишины.
Сопение только какое-то в трубке.
— Да, — говорю, не выдерживая, — слушаю вас.
— Здравствуйте, — отвечают. — Капитан Мышалов, убойный отдел. Вы такого Ростислава Платова знали?
— Почему «знал»? — удивляюсь. — И сейчас знаю. И неплохо. Приятельствуем…
— И все-таки «знали», — поправляет. — Потому что час назад господин Платов найден в своей квартире. Огнестрельное ранение, не совместимое с жизнью. Вы не могли бы подъехать?
— Вот ведь блядь! — хватаю ртом воздух. — Конечно, еду! Ждите. А кто его?
— Мы как раз пытаемся разобраться, — отвечает, причем как-то даже немного виновато. — Возможно, и сам. О самоубийстве многое говорит…
— Ростик?! — кричу в трубку, — Сам?! Да вы что, охуели?!!!
— Вот подъезжайте, тогда и поговорим на эту тему, — отвечает.
Несмотря на то, что торопился как мог, подъехал все равно только через час.
Пробки.
Подошел к молоденькому сержанту из оцепления, сказал, что к Мышалову, представился.
Тот кивнул и позвал такого же молоденького лейтенанта, который зачем-то потребовал у меня документы.
Ну, предъявил.
Чего спорить-то?!
Лейтенант помусолил мой паспорт минуты три, потом с важной индюшачьей миной сунул его себе в карман и говорит:
— Жди тут. Как будешь нужен — позову…
О как!
Хорошо.
— А теперь, — вздыхаю, — ты меня слушай, лейтенант. Я сейчас разворачиваюсь, сажусь в машину и уезжаю. А паспорт ты мне лично вечером в офис доставишь. Не домой, а в офис. Я не люблю, когда меня дома беспокоят. Лично доставишь. С извинениями. Потому что сейчас мои ребята из службы безопасности свяжутся с твоим начальством. А оно знает, как я хамов «люблю»…
Гляжу — глазки забегали.
Сучонок.
Такие только и могут, что приезжих на предмет отметки о регистрации потрошить. А чуть что — сразу в кусты.
Хорошо, что мимо какой-то мужик в штатском проходил.
Подошел, поинтересовался, в чем дело.
Я, естественно, рассказал.
Он взял у летехи мой паспорт, мельком в него заглянул, вернул мне, скомандовал лейтенанту:
— Испарись, животное…
И кивнул, чтоб я за ним шел.
«Животное», кстати, испарилось.
Моментально…
Зашли в подъезд, поднялись в Ростикову квартиру.
— Игорь! — кричит. — К тебе свидетель приехал…
— Пусть сюда проходит…
Ну, прошел.
На кухню.
У опера со смешной фамилией Мышалов было лицо смертельно усталого человека. Землистого цвета, с темными кругами под глазами.
Все как положено.
— Здравствуйте, — говорю.
— Здравствуйте, — отвечает. — Я Игорь Мышалов, капитан убойного отдела. Вот, веду первичку…
— Понятно, — шмыгаю носом. — Ну, а кто я, вы и так знаете. Сами вызывали…
Кивает.
— Дмитрий, — спрашивает, — у меня к вам сразу вопрос: почему вы решили, что самоубийство Платова исключается?
Жму плечами.
— Ростик, — отвечаю, — слишком жизнь любил. И себя в этой жизни. И никогда не принимал необратимых решений…
— Похоже, — кивает, — вы правы. Самоубийство — всего лишь имитация. Кто-то его хорошо напоил и пустил пулю в висок. А потом пальчики на рукоятке пистолета вытер и в руку убитому вложил. Экспертиза, конечно, потом даст точное заключение, но я и так вижу. Опыт. У него враги были?
Я хмыкнул.
— Курить, — интересуюсь, — можно?
— Да сколько угодно, — машет рукой. — Так были?
— Разумеется, — говорю, — были. Покажите мне человека, у которого нет врагов, и я скажу, что он жизнь напрасно прожил. Но вот таких, чтоб на тот свет отправить, — не уверен. Реклама — бизнес интеллигентный…
— Ага, — вздыхает. — Шлепают вас через одного…
Я только головой помотал.
— Поверьте мне, капитан, — говорю, — я в этом бизнесе уже больше десяти лет. Так вот, ни для одного из так называемых «громких» убийств в рекламном мире не было мотивов, связанных с профессиональной деятельностью. Ну, за исключением «наружников», разумеется. В смысле, тех, кто рекламными щитами владеет. Но мы их как-то к своему цеху и не особо относим…
— А Гольдман? — спрашивает, напоминая давний громкий взрыв в самом центре Москвы. — Нашумевшая история была…
— Господи, — морщусь, — капитан, не надо пробивать меня на гнилые базары. Кто и за что конкретно убил Борю Гольдмана — знают, наверное, все. Кроме милиции. Да и та наверняка знает. Только говорить не хочет. Так что давайте лучше о Ростике.
— Давайте, — соглашается. — Вы его опознать сможете?
— Конечно, смогу, — отвечаю. — Мы же с ним столько лет приятельствовали. Да и работали когда-то вместе…
— А что расстались? — интересуется.
— Расстаются, — жму плечами, — с женщинами. А с Ростиславом мы просто работали, пока обоим было выгодно. А потом он решил, что вырос.
— И правда вырос? — спрашивает.
— А Бог его знает, — отвечаю. — Я в его дела не лез. Но, судя по всему, не бедствовал…
— Понятно, — говорит. — Ну что ж, тогда — на опознание? Трупов не боитесь?
— Да что их бояться, — усмехаюсь. — Бояться живых надо…
— Мудрая мысль, — хмыкает. — И где ж таким учат?
— А «за речкой», — говорю, — в когда-то демократической, а сейчас исламской республике…
— Вот как?! — удивляется. — Интересно. Я там тоже служил…
Пожали друг другу руки, он пригласил понятых, и мы пошли в комнату.
Ростик лежал на полу.
Половины лица — просто не было…
…Блин, какая же все-таки хрупкая и ненадежная вещь — человек.
Кто сильней: здоровенный, атлетически сложенный парень весом под сто кило и без единой капли жира под гладкой упругой кожей, или маленькая железяка весом всего-то в девять граммов?
Вопрос, что называется, риторический.
— Он это, — говорю, — разумеется. Если хотите убедиться — на плече тату. Наколка, в смысле. Японские иероглифы. Три штуки. Что они обозначают, не обессудьте, не знаю…
Кивает, сдергивает рубашку с плеча.
Вот они, родимые.
— Дмитрий, — спрашивает, — вы у него здесь часто бывали?
Отрицательно мотаю головой.
— Очень, — говорю, — редко. Пару раз с Машкой забегали, чаю попить. В наших кругах не принято в гости друг к другу ходить. Как правило, все на нейтральной территории встречаются: в барах, ресторанах…
— Понятно, — говорит. — А Машка — это жена?
— Жена, — киваю.
— Она с ним тоже общалась?
— Постольку-поскольку, — говорю. — Она эту часть моей компании не очень-то жаловала…
— Извините, — говорит, — за некорректный вопрос. А между ними ничего не могло быть?
Я, несмотря на то, что в комнате еще лежал покойник, чуть не заржал в голос.
— А вот это, — смеюсь, — капитан, полностью исключено. И не потому, что я нахожусь в плену иллюзий по отношению к собственной жене, в этой жизни всякое бывает. Нет, по другим причинам…
— Он что, голубой был? — спрашивает с интересом.
— Да нет, — жму плечами, — не голубой. Просто дико не любил осложнений в собственной жизни. Поэтому жены и подруги приятелей для него были табу. А так — ему моделек и актрисок молоденьких вполне хватало…
— Понятно, — кивает. — А с кем он в последнее время встречался?
— С этой, — морщусь, — Надей из МХАТа. Телефона, извините, не знаю. Но найдете легко. Или сама проявится…
— А что морщитесь? — спрашивает.
— Да, — говорю, — тупая она, как сибирский валенок. И пить не умеет. Как нажрется, ко всем мужикам подряд в трусы лезть начинает. Прямо на глазах у их жен и подруг.
— У вас с женой были скандалы по этому поводу? — интересуется.
