– Макс, – спросила она, – наш будущий дом безобразен? Я его возненавижу?
Отец с сыном прекратили разговор и посмотрели на нее. Она их перебила. Отлично, подумала Стелла, нужно перебивать их как можно чаще. Нельзя позволять Максу присваивать мальчика, похищать его душу.
– Не сказал бы, что он безобразен, – ответил Макс. – Наоборот, довольно красив.
– Из чего он построен? – спросил Чарли.
– Каменный, – ответил Макс. – Здесь строят из камня.
– Он представляется холодным, – сказала Стелла сыну. – Как ты думаешь, дорогой?
Чарли не знал, что ответить.
– Он холодный?
– Там дровяная печь в гостиной, батареи и ковры во всех комнатах, кроме кухни.
– Я не это имела в виду, – сказала Стелла.
– А что же?
– Холодный для души.
Макс промолчал, поднес ко рту стакан и, пока пил водку, смотрел на нее. Осторожнее, говорил его взгляд, немедленно прекрати! Чарли недоуменно смотрел то на отца, то на мать.
– Мы сделаем его теплым, правда, дорогой? – сказала Стелла.
– Что ты имеешь в виду?
– Мама считает, что мы будем счастливы в новом доме, – сказал Макс. – Так ведь?
Дом виден с дороги за милю. Широкая долина расположена между длинными, невысокими, поросшими лесом холмами. День стоял ясный, ветреный, и Стеллу переполнял ужас. По небу неслись гряды облаков. Дорога была узкой, заляпанной навозом, по обе ее стороны тянулись густые живые изгороди и каменные стены. Когда они оказались в трех-четырех милях от городка, Макс указал на серый массивный каменный дом над долиной. Казалось, он выстроен с оборонительной целью, для защиты обитателей – но от кого? Макс глянул на Стеллу в зеркало заднего обзора.
– Что скажешь? – спросил он. – Красивый?
В голосе его звучала беспечность; Макс понимал, что деваться ей некуда.
– Не знаю, – негромко ответила Стелла. Она не могла решить, будет этот большой дом ей убежищем или нет. Через пять минут они въехали в ворота и осторожно вылезли из машины. На воротах висела табличка с надписью: «Плас Молд».
Фургон с их вещами уже прибыл и стоял во дворе за домом. Задний борт был открыт, возле машины стояли люди с сигаретами. Один, невысокий, тощий, в куртке из грубого твида, вышел вперед. Там, наверху, дул сильный ветер, сильно пахло навозом, поэтому Стелла снова села в «ягуар» и смотрела, как Макс и Чарли обмениваются рукопожатием с человеком в твидовой куртке, который потом достал кольцо с ключами. Все пошли к задней двери дома, отперли ее и вошли внутрь. Где-то за домом лаяла собака. Грузчики влезли в кузов и начали выгружать коробки. Макс через несколько минут подошел к «ягуару».
– Зайди, осмотри жилье, – сказал он. Казалось, у него не было сомнений, что Стелле оно понравится.
Человека в твидовой куртке звали Тревор Уильяме. Дом принадлежал ему; вместе с женой по имени Мэйр он занимал другую его половину. Детей у них не было. Тревор Уильяме показал Рейфиелам их комнаты. Он был неразговорчив, и у Стеллы создалось твердое впечатление, что чем меньше они будут общаться, тем больше это понравится хозяину. Ветер выл, в доме что-то скрипело и громыхало, будто на судне. Кухня, расположенная на первом этаже, представляла собой длинную комнату. Гостиная этажом выше в точности повторяла ее размеры, а верхний этаж был разделен на две спальни и туалет возле лестничной площадки. Стелла сразу поняла, что ей с Максом придется довольствоваться одной спальней. Почему он не сказал ей об этом? Как мог ожидать, что она будет спать с ним? Однако она промолчала – за ней наблюдал Тревор Уильяме.
Стелле не понравился вид владельца «Плас Молд». Она сказала мне, что потом часто встречала людей того же типа, приглядывающихся, недоверчивых, угрюмых и скрытных. Рейфиелов эти люди недолюбливали за то, что они англичане. Давала себя знать давняя неприязнь. Женщины были изнурены работой и озлоблены. Мэйр Стелла увидела чуть позже, когда та вышла с корзиной выстиранного белья и стала развешивать его на веревке, натянутой над полоской травы у торца дома. Белье с хлопаньем развевалось на ветру, Мэйр шла с корзиной вдоль веревки, держа в зубах пару прищепок. Она была такой же тощей, как муж, только без искры хитроватой живости, которую Стелла заметила в его глазах, свидетельствовавшей о тяге к тайным удовольствиям, способным придать остроту пресной жизни. Глаза Мэйр говорили только о труде, разочарованности, озлобленности и бесплодии. Она представилась, и женщины стояли на ветру, а мужчины, пыхтя, втаскивали двуспальную кровать в заднюю дверь. Мэйр спросила, не из Лондона ли они приехали, и Стелла ответила – нет, не из Лондона, но из его окрестностей. А, сказала Мэйр, и Стелла поняла, что запах их скандала еще не достиг этих тонких, узких ноздрей.
– Сколько лет вашему мальчику? – спросила Мэйр.
– Десять.
– Малыш еще.
– Да.
Кровать, которую держали двое мужчин, скрылась в двери. Стелла предложила собеседнице сигарету. Мэйр поставила корзину. Она умела прикуривать на ветру. Глаза у нее были светло-голубые, некогда нежная кожа огрубела. Ей было лет тридцать пять – тридцать шесть, но ее привлекательность давно поблекла: теперь она выглядела лишенной пола и возраста, ломтиком плода, потерявшего всю сочность и сладость.
– Показал он вам, где что находится? – спросила Мэйр.
– Да.
Она кивнула, взяла корзину и с сигаретой в зубах, щурясь от дыма, поплелась к задней части дома, где по-прежнему лаяла собака. Грузчики вышли из задней двери. Стелла пока не говорила с Максом относительно спальни.
Такая возможность представилась ей лишь после ужина, когда Чарли поднялся наверх, а супруги остались за кухонным столом. Штор Стелла не повесила; из окна в конце комнаты открывался вид на темную долину и ночное, полное звезд небо. Сквозь непрерывный шум ветра слышно было мычание коров на лугу внизу. По дороге в нескольких милях от дома медленно ползли фары автомобиля.
– Как ты представляешь себе наши ночи? – спросила Стелла.
Макс отложил газету. В отсутствие Чарли они уже не делали попыток вести разговор.
– Я не стану спать с тобой, – сказала она. – Если не сможешь придумать выход, придется искать другое жилье. Так дело не пойдет.
– Переезжать мы никуда не будем, – отрезал Макс.
О, она могла моментально разозлить его, как бы он ни старался оставаться спокойным и рассудительным. Она чувствовала нарастающее раздражение в его голосе, едва сдерживаемый вопль негодования, что она, целиком повинная в их бедах, диктует ему условия. Он оказался в ловушке представления о своем моральном долге, но, боюсь, не обладал достаточной силой характера, чтобы это осознать.
– Почему ты не хочешь облегчить мне жизнь? – сдавленно спросил он.
Стелла была безжалостна. Она ненавидела Макса за то, что он не Эдгар.
– Кому-то нужно спать в комнате Чарли, – сказала она. – Мне все равно кому.
Макс поднялся, подошел к окну и уставился в темноту, держа руки в карманах; пальцы его шевелились от усилий не вспылить.
– Я лягу сегодня на кушетке, – сказала Стелла. – Она меня вполне устроит.
– Нет, – ответил Макс, стоя к ней спиной, – лягу я.
– Почему?
Тут он повернулся.
– Потому что Чарли не должен видеть, что ты или я спим на кушетке. Почему ты не можешь подождать, пока мы внесем свободную кровать в его комнату?
– Не могу, – сказала она. – А почему ты не подумал об этом раньше?
Макс опять отвернулся к окну, не ответив на ее вопрос. Может, он надеялся, что она снова станет спать с ним? Теперь Стелла поняла с легким приливом мрачного удовлетворения, что ее сила далеко не иссякла, что, несмотря ни на что, она по-прежнему сильнее мужа.
На другой день к ним заглянул Тревор Уильяме, и Макс попросил принести из сарая еще одну кровать. Когда Стелла спустилась на кухню, Тревор бросил на нее быстрый взгляд. О ее скандальном прошлом он не знал, но определенно сделал вывод, в каком состоянии находится их семейная жизнь.
В ближайший понедельник Чарли определили в местную школу, и мальчик вернулся домой с довольно жалким видом. Одноклассники ему не понравились. Он сказал, что они грубые, недружелюбные. Стелла провела с ним много времени, выслушала его взволнованный рассказ о том, как он одинок на площадке для игр и как ему не нравятся незнакомые порядки в классе. Все наладится, сказала она, начинать на новом месте всегда нелегко, но с этим придется сталкиваться всю жизнь. Будет хорошо, если он начнет привыкать прямо сейчас.
– А почему нам приходится начинать заново? – спросил он.
– Из-за папиной работы.
Чарли задумался, потом сказал, что, поскольку собирается стать зоологом и много путешествовать, ему, пожалуй, лучше не жениться. Стелла ответила, что, по ее мнению, это разумно.
Что до работы Макса, она оказалась не столь интересной, как он ожидал. Видимо, он тешил себя надеждой, что работа не будет скучной, но Стелла видела, что Макс уже скучает и чувствует себя в их новом положении почти как Чарли, хотя не хочет признаваться в этом. Ему было невыносимо думать, что он оказался на периферии, где его карьера заглохнет, а тем временем другие, менее одаренные, получают места, которые должны были бы достаться ему. Макс был честолюбив, и Стелла иногда думала, не злится ли он на нее за испорченную карьеру больше, чем за неверность.
