— В основном они в «Энцо-принеси» играли.
— А я всегда был не против их беготни. Я знаю Энцо он осторожный пес. Но Ева…
— Знаешь, Дэнни, — перебил Майк, — они не все время играли. Много времени просто лежали рядышком на траве. Очень трогательное зрелище.
Дэнни шмыгнул носом.
— Спасибо, Майк, — проговорил он. — Громадное спасибо.
— Ну, что ты. Всегда пожалуйста.
Я оценил старания Майка утешить Дэнни, тем более что он не сказал ему всей правды. Хотя просто мог не заметить того, что сразу увидел я. Не услышал того, что слышал я. Глубокую печаль в голосе Зои. Ее одиночество. Ее планы, которые она поведала мне шепотом — тайком отправиться в Европу на поиски отца.
Лето, проведенное без Зои, принесло Дэнни болезненные переживания. Мало того что он оказался оторванным от дочери, так еще и карьера рухнула: его пригласила участвовать в гонках команда, за которую он выступал в прошлом году, но он был вынужден отклонить приглашение, поскольку не имел права покидать пределы штата Вашингтон. В противном случае ему грозил крупный штраф. Кроме того, ему пришлось отказаться от очень заманчивых предложений поработать инструктором, поступивших после его впечатляющего выступления наТандерхилле. Его часто звали в автошколы: работать инструктором в Неваду, Техас, в Калифорнию и один раз даже в Коннектикут — я сам слышал его разговоры по телефону, — но Дэнни всегда отказывался. Он считался пленником штата.
И все же… Человеку даровано право посредством условий его физического существования учиться познавать самого себя. Я прекрасно понимаю, зачем Дэнни на глубинном уровне позволил ситуации обрушиться на него. Я не скажу — он ее создал, нет, но он разрешил ей создаться. Потому что ему требовалось испытать себя, проверить характер. Он хотел узнать, как долго сможет держать ногу на акселераторе. Он выбрал такую жизнь и потому выбрал эту битву.
По мере того как созревало лето и увеличивалось число моих встреч с Зоей без Дэнни, я начал сознавать, что тоже являюсь частью событий. Я сделался непосредственным участником драмы. Поскольку июльскими вечерами, после изложения Майком всех событий у «близнецов» и отъезда его в свой мир, мы с Дэнни усаживались позади нашего дома, и он принимался расспрашивать меня.
«Значит, вы играли в «принеси»? А носом мячик ты толкал? Бегали быстро? — засыпал он меня вопросами. — Как она выглядит? Фруктов много ест? Витамины они ей покупают?»
Я старался. Я как мог пытался выговаривать слова, но у меня ничего не получалось. Я стремился излучать мысли, направить их ему в голову телепатически. Я посылал ему изображения, которые рисовал в своем мозгу, отправлял ему сигналы. Я дергал ушами, вскидывал голову, мотал ею. Я подавал ему лапу.
В конце концов он начинал улыбаться и вставал.
— Спасибо, Энцо. Я тебя понял, — говорил он мне в те дни. — Не устал?
Тогда я вскакивал и вилял хвостом. Я никогда не устаю.
— Тогда пошли.
Он брал с собой печенье, и мы отправлялись в «синий собачий парк» играть в «принеси» с теннисным мячиком. Мы играли до глубокого вечера, пока не прогнали комары, слетевшиеся на ужин.
В то лето Дэнни удалось-таки ненадолго устроиться на работу инструктором в автошколе в Спокейне. Через Майка, нашего агента-связника, он передал «близнецам» просьбу взять меня к себе на уик-энд, на что те охотно согласились, поскольку свыклись с моим присутствием в их доме, тем более что вел я себя там в высшей степени достойно — не писал и не какал на дорогостоящие ковры, не клянчил еду, не храпел и не пускал слюни во время сна.
Я бы с большей охотой поездил с Дэнни в автошколу, но понимал, что он, во-первых, поручает мне заботу о Зое, а во-вторых, хочет иметь своего лазутчика во вражеской цитадели. Я, конечно, не мог передать ему в точности все увиденное и услышанное, но одно мое присутствие придавало ему уверенности.
В пятницу около полудня я был доставлен Майком прямо в долгожданные объятия Зои. Она сразу же повела меня в свою комнату, где мы играли и мерили разную одежду. Нет нужды, наверное, говорить, что манекеном служил я. Сказать, что выглядел я пугалом — ничего не сказать. Зоя облачала меня в самые немыслимые наряды, а я терпел. Сейчас во мне говорит эго, но в тот момент мое участие в действах сводилось к мимике и я с радостью играл свою роль.
Вечером Максвелл вывел меня во двор раньше обычного и, как всегда, занудил: «Давай. Давай быстрее». Потом я вернулся в дом и отправился в Зоину комнату, где для меня уже приготовили постель. Зоя потребовала, чтобы спал я в ее комнате, а не за дверью и, упаси Господи, ни в коем случае не в гараже. Я свернулся комочком и быстро задремал.
Спустя примерно час я проснулся. Свет горел, но приглушенно. Зоя сидела рядом и занималась делом — окружала мою постель горками мягких игрушек.
— Они составят тебе компанию, — шептала она.
Их, как мне показалось, было несколько сотен. Различных форм и размеров. Она громоздила вокруг меня пирамиды из мягких мишек и жирафов, акул и собак, котов и птиц, и еще змей. Она упорно трудилась, а я внимательно наблюдал и вскоре сделался похожим на небольшой атолл в Тихом океане, окруженный коралловым рифом из игрушек. Желание Зои разделить со мной свои игрушки показалось мне забавным и трогательным. Я почувствовал себя защищенным и снова погрузился в сон.
Я проснулся ночью и увидел, что пока спал, стена игрушек вокруг меня значительно выросла и подошла вплотную ко мне. Тем не менее я смог, повернувшись на другой бок, устроиться поудобнее и в тот же миг вздрогнул от страшного зрелища. В глаза мне бросилась игрушка на самом верху. Она смотрела прямо на меня. Зебра.
Последыш той самой зебры. Демон, который рассеялся после того, как я разорвал зебру в прошлый раз, сидел теперь в новой зебре. Старая зебра, ужас моего прошлого, засунула его туда.
Демон вернулся. Хотя в комнате было темно, я хорошо видел, как сверкают его глаза.
Вы не ошиблись, если предположили, что той ночью я не сомкнул глаз. Меньше всего мне хотелось проснуться посреди резни, устроенной возвратившимся демоном. Я заставлял себя не спать всю ночь, но под утро сон все-таки свалил меня. Спал я чутко, и всякий раз, просыпаясь и открывая глаза, я видел зебру и ее оцепенелый взгляд, устремленный на меня. Другие звери оставались безжизненными. Зебра одна знала почему.
Весь день я чувствовал себя разбитым, но старался держаться. Правда, иногда ложился покемарить, наверстать недостающий сон. Уверен, со стороны я казался спокойным, но внутри у меня все клокотало. Я боялся ночи. Беспрестанно думал: будет ли зебра снова издеваться надо мной, сверлить своим наглым взглядом.
Ближе к вечеру «близнецы», как обычно, вышли на веранду с бокалами вина. Зоя смотрела телевизор в своей комнате, а я посапывал под деревом на солнышке. Здесь я и подслушал разговор между «близнецами».
— Конечно, так будет лучше, — первой заговорила Триш, — но все-таки мне его немного жаль.
— Так будет лучше, и этим все сказано, — отозвался Максвелл.
— Да, я знаю, и все же…
— Он пытался овладеть девочкой-подростком, — резко произнес Максвелл. — Какой нормальный отец набросится на невинную девушку?
Триш хмыкнула и покачала головой. Я приподнял голову от доски, на которой лежал, и посмотрел на нее.
— Что ты хочешь сказать? — тревожно спросил Максвелл.
— Судя по тому, что о ней говорят, не такая уж она и невинная.
— И что же о ней говорят? — пролепетал Максвелл. — Впрочем, не важно. Попытка изнасилования была.
— Да, да, конечно, — согласилась Триш. — Только как-то уж очень своевременно она выступила со своим заявлением.
— Полагаешь, она все выдумала?
— Нет, наверное. Но почему Пит молчал, пока ты ему не начал жаловаться на то, что мы скорее всего проиграем дело об опекунстве?
— Меня не волнует, почему он столько времени молчал, — отрезал Максвелл. — Дэннис плохо относился к Еве, та же участь ждет Зою. Дурак он, если дал себя застукать со спущенными брюками и членом в кулаке. И вдвойне дурак, если думает, будто я таким случаем не воспользуюсь. С нами у Зои будет счастливое детство. Мы дадим ей нормальное воспитание, хорошее образование. Обеспечим. Замуж выдадим за хорошего парня. У нее будет полноценная семья. Да что я тебя уговариваю? Ты же сама все прекрасно понимаешь.
— Понимаю, я все понимаю. — Триш отпила из бокала янтарную жидкость. — Но ведь и он не такой уж плохой.
Максвелл отправил в пищевод остатки вина и со стуком опустил бокал на тиковый стол.
— Пора готовить ужин, — произнес он и отправился в дом.
Их откровенность ошеломила меня. Я тоже отмечал удивительное совпадение событий и с самого начала подозревал неладное. Но одно дело догадываться, и совсем другое — услышать все своими ушами.
