Ознакомительная версия.
Город Юнис находится в двух с половиной часах езды от Нью-Орлеана. В этом районе Луизианы живут кейдженцы. Точно неизвестно происхождение слова «кейджен», но согласно одной теории, его рождение связано с историей французских гугенотов, бежавших в Новый Свет от религиозных преследований. Приплыли они на восточный берег Канады, и назвали свою новую родину Аркадией. Себя же нарекли «Arcadiens», «аркейдьенс». Потом часть из них двинулись на юг, и по ходу их путешествия слово сократилось до «кадьенс», а потом, к тому времени, когда они добрались до Луизианы, стало звучать как «кейдженс». Они до сих пор говорят на французском языке XVII века и хранят свою особую культуру — кухню и особенно музыку. Несколько лет тому назад мне довелось побывать в этих краях, там я познакомился с Марком и Энн Савуа. То, что я увидел и услышал тогда, так меня захватило, что я пообещал себе: когда-нибудь я обязательно вернусь. Вот и вернулся.
День был субботний, и это было не случайно: дело в том, что каждую субботу с девяти утра до двенадцати дня в музыкальном магазине Марка происходит нечто совершенно замечательное; со всей округи съезжаются люди, у которых нет ничего общего, кроме двух вещей: они все кейдженцы, и они все играют на каком-то музыкальном инструменте.
Шел мелкий, противный дождь. Мы остановились на обочине шоссе около вывески: «МУЗЫКАЛЬНЫЙ ЦЕНТР МАРКА САВУА». Впереди нас были припаркованы разнообразнейшие машины: старые и новые, грузовички и микроавтобусы. Примерно в пятидесяти метрах от шоссе мы увидели музыкальный центр — небольшое одноэтажное здание. Вошли. Вдоль стен за витринами инструменты — разнообразные гитары, кейдженские аккордеоны необыкновенной красоты ручной работы, скрипки, духовые. Справа от входа — длинный прилавок, где выставлены всякого рода аудио- и видеодиски. Кроме того, на прилавке выставлены колбаски, хлеб, чай, кофе для всех желающих. А желающих человек пятьдесят набилось, одни сидят на поставленных тремя рядами стульях и слушают, другие расположились около пианино и играют. За пианино — сам Марк, а остальные играют кто на чем, играют смачно, в удовольствие, играют удивительно слаженно, иногда один из играющих вдруг начинает петь, как правило, высоким голосом, почти фальцетом, перекрывая густой звук десятка инструментов. Это потом Марк объяснил мне, почему певцов всегда отличает высокий голос:
— Понимаешь, когда вся эта музыка зарождалась, не было микрофонов, и чтобы тебя было слышно, нужен был высокий голос.
Играют самозабвенно и как-то удивительно свободно. Вот вошел мужчина — усатый, крупный, с виду фермер — уж очень просто одет, какие-то замызганные ботинки, запачканные штаны. Сел в «оркестр», достал губную гармошку и ну давай такое выделывать, наяривать, что на выдохе, что на вдохе, что невозможно усидеть на месте. Вот кто-то из играющих доиграл, встал, уложил свою гитару в футляр, помахал всем рукой и пошел. Его место занимает только что пришедшая жена Марка Энн, у нее покрытая никелем гитара. В джазе все это называлось бы джем-сешн, но это не джаз, это народная музыка в чистом виде, это музыка кейджен, и это абсолютно восхитительно.
Входят пожилой мужчина и мальчик лет десяти. Мальчик деловито достает гитару и на ощупь пробирается к играющим — оказывается, он слепой. Играет замечательно, но никто не обращает на него никакого специального внимания, мол, смотрите, слепой, а как играет! Марк хлопает его по плечу, хвалит за игру, но ровно так, как похвалил бы любого, кто здорово сыграл. Все просто и естественно.
Вот так приходят сюда каждую субботу: пообщаться, попеть, поиграть, выпить кофе, съесть печенье или колбаски и попрощаться до следующей субботы, когда вновь зазвучит отчаянно веселая и страстная кейдженская музыка…
Было договорено, что ближе к вечеру соберемся дома у Марка и Энн Савуа. Вся группа поехала снимать окрестности, а я договорился, что буду поджидать их там, где надо свернуть с шоссе на дорогу, которая ведет на ферму Савуа. В условленное время я припарковался и стал ждать. Группа задерживалась. Пока я ждал, мимо проехало пять машин, и не было ни одной, которая не остановилась бы и водитель которой, высунув голову из окна, не спросил бы:
— У вас все в порядке, сэр? Не надо ли помочь?
Эта готовность остановиться и помочь совершенно поражает. Об этом писали и Ильф с Петровым, вспоминая, когда у них произошел «эксидент» (дорожное происшествие) и все проезжавшие машины останавливались, чтобы оказать помощь.
Наконец подъехала группа, и мы поехали на ферму к Марку Савуа.
Он живет в доме, который построил еще его прадед. Дом чудесный, просторный, деревянный, вокруг него растут деревья, которым неизвестно сколько лет, а когда мы подъехали, под деревьями были расставлены столы, уставленные бутылками красного вина, пива, всякого рода закусками, а чуть поодаль, словно танки в поле, высились две громадные жаровни, в которых готовились громадные куски индейки (даже не могу себе представить, каких размеров была эта птица — думаю, с хорошего козленка). Было человек пятнадцать, кто с инструментами, кто без. И все совершенно простые, естественные, неторопливые, основательные.
— Я стараюсь сохранить то, что для нас важно, — говорит Марк, — то, что касается нашего наследия. Наш язык, обычаи, культуру. Чтобы не дать нам стать американцами. Мы кейдженцы по благодати Божьей, и американцы по рождению. Кейдженцев не волнует то, что волнует остальную Америку… Нас не беспокоит богатство, насколько велик наш банковский счет, насколько дорогая машина или дом. У нас иные ценности, кроме материальных.
— В чем причина? Почему Америка стала обществом потребления?
— Я думаю, Америка стала обществом потребления из-за телевидения.
— ?
— Да, до этого люди больше стремились жить такой жизнью, какой я сейчас живу. Потом появилось телевидение. И стало необходимо носить обувь и одежду определенной марки, жить в новом доме. Нас заставляли избавиться от всего старого. А здесь старое ценится больше всего. Свое прошлое. Как вы узнаете будущее, если вы не знаете своих корней? Куда же вы придете?
Помолчал, потом сказал:
— Если бы я что-то мог сказать русским, я бы сказал, что американцы, которых им показывают по телевидению, на самом деле вовсе не такие. Это стереотип. Есть по-настоящему великие американцы. Если вы поищете, вы их найдете. Они везде. Так же, как в России, есть замечательные люди. У нас есть болваны, которые пытаются нами управлять, их нужно снять с постов. А, в общем, это замечательный мир. Ну, пошли выпьем.
И пошли. И выпили. А потом танцевали и пели, и Ваня достал свою гитару и спел утесовскую «Брянскую улицу», после чего мы с ним вдвоем спели «Темную ночь».
Расстались мы поздно ночью. В свете фар мы видели, как машут нам на прощание семья Савуа и многочисленные их друзья и знакомые, притащившие угощения для барбекю.
И это был день счастья.
Глава 14
Разговор со сверстником
Среди намеченных для посещения мест Ильф и Петров включили тюрьму Синг-Синг, расположенную недалеко от Нью-Йорка в городке Оссенинг. Авторы «Одноэтажной…» посвятили Синг-Сингу семь или восемь страниц своей книги, они подробнейшим образом описали и старый корпус, и новый, они текстуально привели слова помощника начальника тюрьмы, сожалевшего о том, что американская пенитенциарная система не ставит целью исправить человека, а только наказать; Ильф и Петров побывали и в помещении, где находился электрический стул, отметили, что должность палача чрезвычайно желанна, поскольку за каждое включение рубильника он получает сто пятьдесят долларов — нет отбоя от желающих. Они с присущим ему юмором рассказывают о том, как Мистер Адамс всенепременно хотел испытать электрический стул во всех подробностях (кроме, разумеется, главной). Но я читал и все пытался догадаться: для чего это описание?
Ведь чистые с хорошим воздухом камеры, в которых, помимо кровати и письменного стола, есть унитаз и радиоточка, а стены декорированы постерами роскошных девиц — это совершенно не похоже на русскую тюрьму. Не могли они не знать о том, как содержатся заключенные в СССР. Значит, они специально обращали внимание читателя на эту разницу в пользу Америки?
Еще одна любопытная деталь: они пишут о том, что попали в Синг-Синг в выходной день, когда заключенным было разрешено гулять во дворе. Там они увидели группу мужчин, игравших шарами в какую-то незнакомую им игру. Им объяснили, что это игра итальянская, и что в тюрьме очень много итальянцев. Но они вообще не пишут о чернокожих, что удивительно: сегодня афроамериканцы составляют восемьдесят процентов тюремного населения (и около десяти процентов населения страны), то есть тюрьмы отличаются «черным цветом». Если бы так было тогда, такие наблюдательные люди, как Ильф и Петров, несомненно обратили бы на это внимание. Значит, так не было? Почему тогда, всего лишь за полвека с небольшим, так радикально изменилась картина?
Ознакомительная версия.
