Вообще-то, незапланированная беременность постоянно, так сказать, наяву, возвращала ее мысли невольно к Гарику-фуфло, которого предстояло вычеркнуть из своей жизни, чтобы он не путался под ногами. А других мужчин ей в ближайшие три-четыре года не видать, потому что надо будет заниматься ребенком. На помощь матери вряд ли придется рассчитывать, потому что той придется помогать Вике. А несколько лет неизбежных бессонных ночей… Как можно было думать об этом, если она и в молодости с Викой все это с трудом перенесла и превратилась в истеричку. И какой-то доктор-невропатолог даже тогда, в далекой молодости, настоятельно советовал ей пройти восстановительный курс лечения в клинике неврозов…
А еще ей предстояло воспитывать ребенка самой. И можно было бы подумать также о том, что когда ее ребенок пойдет в первый класс, ей будет почти пятьдесят. И сама она уже несколько лет будет бабушкой, потому что Викин и ее ребенок будут погодками. А еще, наверняка, предстоят изматывающие суды, для которых тоже нужны силы и здоровье…
Если рассуждать здраво, то все, что покушалось на привычный уклад ее жизни, было Миле не нужно. Она прекрасно понимала, что ее бабий век катится к закату. Сколько ей осталось еще погулять? Год, два, три? Сказ о том, что в «сорок пять баба ягодка опять» был явно не про нее. А раз так, то осознания того, что она недогуляла или чего-то недобрала, при ярком дневном свете и трезвой памяти было вполне достаточно, чтобы превратить ее дальнейшую жизнь в кошмар… Но зачем думать о плохом?
Ветер качнул занавеску, прикрывавшую открытую балконную дверь. В комнате стало светлее, и на тахте обозначилась фигура спящей женщины. Она крепко спала и даже — улыбалась. Может, ей снилось что-то приятное…
Как-то однажды, французский писатель Андре Моруа тонко подметил: если улыбка украшает лицо — оно прекрасно; если улыбка не меняет лицо — оно обыкновенно; если улыбка искажает лицо — оно ужасно…
Через пару секунд в комнате вновь воцарился полумрак, охраняющий сон женщины и делающий плохо различимыми контуры ее тела, не говоря уже об улыбке…
Вечером того же дня у подъезда, где жила Мила, остановилась «скорая».
Три соседки, три заядлые сплетницы, которые обычно сидят и судачат «от нечего делать» на лавочке возле одного из подъездов дома, замерли в нетерпеливом ожидании.
Когда бледную болящую женщину на носилках проносили мимо, одна из них подскочила к молоденькому доктору.
— А что случилось-то? — полюбопытствовала самая бойкая из этой троицы.
Доктор молча сел в машину, даже не глянув в сторону «зевак».
Но отъезд задерживался. Вышел водитель, поднял капот автомобиля, закурил.
Следом за водителем вышел и санитар. Тоже закурил.
— А что случилось-то? — все не унимались соседки.
Санитар — здоровяк лет сорока, пристроился рядом с пожилыми женщинами на скамье, сделал глубокую затяжку и, как лицо, не сильно обремененное сохранностью чужих диагнозов и прочих медицинских тайн, буднично и негромко произнес, — да выкидыш произошел…
Через какое-то время «скорая» отъехала, оставляя соседок Милы по подъезду в состоянии некоторого возбуждения, вызванного удовлетворенным любопытством и возможностью «пополоскать» чужое белье…
Загадка для доктора Фрейда
Воскресенье. По-летнему теплый денек начала сентября. Двор хрущевской пятиэтажки. Эти «хрущебы» неумолимо сносят. Но и сегодня их в Москве еще много.
Мы видим этот дворик глазами женщины, которая облокотившись на окно в кухне, со скучающим видом смотрит с третьего этажа на детей, играющих в песочнице, на их родителей и бабушек. Женщине на вид лет тридцать пять. Анюта (так ее зовут) — не красавица, но и не «страшилка». Немного полновата. Округлые формы хорошо подчеркивает облегающий цветастый халат, очень похожий на те, что продаются на «вьетнамском рынке».
На халате рисунок: по красному фону раскиданы крупные желтые георгины.
Ее внимание привлекает молоденькая мама с коляской. Она пристально и с каким-то провинциальным любопытством ее рассматривает.
— Ой, а что это за новоиспеченная мамаша? — пытается вспомнить.
— Да ведь это — пигалица из четвертого подъезда…как ее… ничего себе… прошлым летом ей только пятнадцать исполнилось.
Женщина качает головой, затем смотрит на свое отражение в оконном стекле, как в зеркале. Поправляет волосы. Задумывается.
— Да, помолодели нынешние мамочки, — произносит она со вздохом.
Ее раздумья неожиданно прерывает звонок в дверь. Анюта быстро направляется в прихожую, шлепая тапочками «без пяток» из искусственного бархата в тон расцветки халата, и распахивает дверь, не глядя в глазок.
На пороге — ее соседка по этажу баба Нюра. Худощавая женщина лет шестидесяти восьми нерешительно топчется в дверях.
— К тебе можно или… ты с хахалем? — спрашивает она полушепотом.
Анюта усмехается.
— Да проходи, баб Нюр. Какой там хахаль…Третий месяц зарплату не дают. А мужика надо накормить, бутылку поставить.
Женщины проходят в маленькую, убогонько обставленную кухоньку. Хозяйка квартиры ставит на старую двухконфорную газовую плиту небольшой эмалированный белый чайник с нарисованными розочками, которые давно выцвели от времени и чистки. Достает из стародавнего буфета небольшую вазочку с мятными пряниками, ставит на стол.
— А вот лимона к чаю нет, ты уж извини, баб Нюр, — вздыхая, говорит Анюта.
— А мы не балованные, — отвечает соседка, довольная тем, что вырвалась из одиночества своей квартиры. — Так значит, опять волынят с зарплатой?
— Не то слово. Опять, сволочи, заплатили халатами. А куда мне их девать? — Анюта нервно теребит халат с георгинами на пышной груди. — Весь шкаф уже завален ими.
— А что дружок твой часто тебя навещает? — полюбопытствовала соседка.
— Да по-разному, — не очень охотно отозвалась Анюта. — И раз в неделю бывает, и раз в месяц случается. Его ж не пряниками кормить. Ему стол надо накрыть, халявщику этому. Мало что ли баб одиноких, у которых краны текут…
— Так я и думала, — сказала соседка и на пару секунд задумалась. — А я чего ж пришла. Совет хочу дать. Жалко мне тебя. Мы с твоей бабой Аней дружили (царство ей небесное). Обе одинокие были. Вот это я ей и посоветовала тогда тебя — «седьмую воду на киселе» — из общежития забрать и к себе прописать. Помнишь, чего ей это стоило?
— Да помню я все. Как можно такое забыть… Не от хорошей жизни я из Сибири в семнадцать лет в Москву приехала. И сразу на эту прядильно-ткацкую фабрику попала. А рабочую общагу эту до сих пор — как вспомню — так вздрогну. А что за совет? — Анюта вопросительно смотрит на соседку.
— Да я бы себе самой такой совет дала, — невесело усмехаясь, говорит пожилая женщина. — Да не могу. Квартира у меня однокомнатная. А то пустила бы жиличку, какую порядочную. А у тебя — двухкомнатная.
— А что? — оживляясь, говорит Анюта, разливая чай в старые фаянсовые чашки, на которых изображены петушок и курочка, гуляющие по зеленой травке. А ведь я тоже, баб Нюр, об этом как-то думала. При моем-то безденежье…
— Вот-вот. Пусти жиличку. Девушку какую-нибудь, — говорит соседка, шумно отхлебывая чай и надкусывая вставными зубами твердый пряник.
Вечером того же дня Анюта разложила на кухонном столе газету «Из рук в руки», которую дней десять назад нашла в раздевалке на работе и которую, смеясь, читали ее напарницы-швеи. Там были разные объявления, в том числе и о знакомствах мужчин и женщин. Газета была очень «толстая», и Анюта долго изучала ее, пока не нашла, наконец, раздел, который ей был нужен. Потом долго «ковырялась» в самом разделе, разбирая слишком мелкий шрифт, которым были набраны объявления.
— Вот…Девушка-студентка снимет комнату, — Анюта протянула руку к телефону черного цвета, явно устаревшего дизайна, который стоял на буфете и, немного волнуясь, набрала номер.
— Алло, — отозвался на том конце провода певучий девичий голосок.
Через пару дней Анюта слиняла с работы на пару часов пораньше и заняла свой привычный «пост» — у открытого окна кухни. Сегодня у нее был не такой скучающий вид, как всегда. Сегодня она даже была слегка озабочена, потому что ждала и высматривала из окна «жиличку», по определению своей соседки бабы Нюры.
А студентка эта, столковавшись о цене по телефону, и узнав, в каком районе квартира, даже смотреть комнату не стала, сказав, что ей все подходит. Анюта даже волновалась немного: а ну как не понравится? Конечно, у нее не хоромы какие-нибудь — но всюду чисто и опрятно, и все необходимое для проживания есть.
Вот к подъезду, наконец, подъехало такси. Из него выпорхнули две привлекательные и модно одетые девушки. Они поставили сумки с вещами на асфальт и стали осматриваться. Одна из них — высокая блондинка с распущенными волосами, в облегающих джинсах и оранжевой кофточке, смахивающая на модель, подняла голову вверх. Увидев в окне третьего этажа улыбающуюся женщину, которая помахала им рукой, девушка тоже сделала ответный жест.
