— Ну, почем я знаю, чие здесь — наше, а чие — ваше, — обиженно бросает Вася ей вслед.
Так и не позавтракав, девушка собирается в институт: кладет в сумку тетради для конспектов, пару шариковых ручек, расческу, блеск для губ, тушь для ресниц, мобильник.
В это время дверь в ее комнату (на которой, естественно никогда не было замков) открывается, и на пороге появляется Вася, которого никто не приглашал.
— А это случайно я не вашей зубной пастой зубы почистил? — говорит с издевкой Анютин ухажер.
Девушка видит у него в руках тюбик своей зубной пасты, но старается быть сдержанной.
— Выйдите, пожалуйста, из моей комнаты.
Минут через пять наглая Васина физиономия снова появляется в проеме двери комнаты квартирантки. Голова его укутана красивым Ольгиным полотенцем, в руках он держит Ольгин шампунь.
— Ой! А это я случайно не вашим шампунем помылся? Не вашим полотенцем попользовался? — с издевкой продолжает Вася игру, которая ему явно нравится. Вернее, ему явно нравится девушка, но по-другому он не может ее ничем «зацепить».
Квартирантка смотрит на Васю с нескрываемым отвращением.
— Оставьте меня в покое. И мои вещи тоже. И вообще, я на вас хозяйке пожалуюсь…
Девушка решительно направляется на кухню. Открывает холодильник, достает из пакета большое яблоко и два клубничных йогурта. Быстро кладет все в сумку и уходит.
Прошло дней десять. Было не раннее воскресное утро. Анюта и Вася завтракали на кухне. На столе стояла недопитая вчерашняя бутылка водки, картошка с селедкой, остывшая яичница-глазунья. На Анюте был надет новый халат, по рисунку такой же, как и в прошлый раз, но другой расцветки: теперь по желтому полю были раскиданы красные георгины. Лицо Анюты, хоть со сна еще подпухшее, выражало довольство и некую томность.
И тут на кухне неожиданно появляется явно третий лишний — квартирантка Оля в красиво облегающих лосинах, в ярком коротком топике, из-под которого немного видно юное стройное тело.
— Доброе утро, Анна Степановна, — обращается девушка к хозяйке, стараясь не замечать ее гостя.
— Ой, Нютка, я и не знал, что ты — Степановна…
По всему видать, что Вася уже тяпнул, и «тормоза» явно спущены. Он с интересом, бесцеремонно разглядывает девушку, что, естественно, замечает Анюта.
Квартирантка открывает морозильную камеру холодильника и достает оттуда небольшую пиццу в целлофановом пакете.
— А у вас духовка работает? — обращается девушка к Анюте, держа в руках замороженный кусок теста.
— А зачем тебе она? Я — хозяйка, и то никогда ею не пользуюсь, — говорит вдруг с раздражением в голосе Анюта.
— А вот и плохо, что не пользуешься… хоть бы раз мне пирогов испекла, — встревает в женский разговор Вася.
Анюта смотрит с досадой на Васю. И с откровенной злобой — на хорошенькую квартирантку, ожидая, когда же та, наконец, уйдет из кухни.
— Ну, ничего, можно и на сковороде пиццу разогреть, — спокойно, как бы не замечая раздражения хозяйки, говорит квартирантка.
Девушка включает газовую конфорку. Наливает воды в новый, купленный ею недавно чайник, и уходит к себе в комнату. Но она еще несколько раз будет входить в кухню и выходить, проверяя, не подгорела ли пицца, не закипела ли вода в чайнике… И каждый раз, ерзая на стуле, на нее жадными глазами будет смотреть Вася. И все больше будет хмуриться от этого Анюта. Она выпивает еще рюмочку для поднятия испорченного настроения. Увы. В воздухе уже завис конфликт. И наконец, при очередном появлении квартирантки на кухне, Анюта взрывается.
— Да что ты расшасталась туда-сюда полуголая, дай людям хоть поесть спокойно…
— Вы мне что-то сказали? — переспрашивает квартирантка Оля, снимая наушники.
— Вась, ну ты глянь на нее…Уши позалепила, — свирепея еще больше, сказала Анюта. — А я говорю: нечего шастать, дай людям поесть спокойно.
— Нюта, ты не права, — неуклюже пытается выступить дипломатом Вася. — Ну, что ты прицепилась к молодой и красивой девушке?
Вася только подлил масла в огонь. Его слова занозой вонзились в Анютино сердце.
— А я, значит, — старая и некрасивая?
— Ну, я думаю, вы тут как-нибудь без меня разберетесь, — говорит Ольга, кладя разогретую пиццу на тарелку и собираясь уходить с кухни.
Но, видимо, задетая неожиданной грубостью хозяйки, останавливается.
— Никак не пойму, в чем вы меня конкретно обвиняете?
— А в том, что ты при чужом мужике ходишь полуголая, — зло сказала съехавшая с тормозов хозяйка квартиры.
— Так вам одежда моя не нравится? — насмешливо и слегка удивленно переспрашивает квартирантка. — А я от ваших умопомрачительных халатов каждый день в обмороке валяюсь… Но мне бы и в голову не пришло делать вам замечание. А вот что мне действительно не нравится у вас, так это то, что ваш приятель ворует у меня продукты из холодильника, пользуется моими шампунями, шарит в моих вещах, когда я в институте…
Анюта, для которой эта информация стала откровением, вопросительно смотрит на Васю.
— Нюта, это поклеп, — нагло, не моргнув глазом, парирует выпад против него Вася.
— Я из общежития ушла, чтобы пожить спокойно, а попала…
— Культурная какая, — перебивает девушку Анюта, почувствовав Васину солидарность. — Не нравится — ну, и катись на все четыре стороны…
— Да я сегодня же съеду от вас, запальчиво говорит обычно спокойная Оля. — Вот только хочу напомнить, что деньги вы взяли у меня за два месяца вперед, а прожила я у вас всего дней десять. Я пойду вещи собирать… а вы вычтите с меня за прожитое, а остальное верните.
При слове «деньги» Анюта как-то сразу сникает. А Вася сразу засуетился, засобирался на работу.
Обиженная Ольга решительно направилась к себе в комнату упаковывать вещи. Она понимала, что абсолютно ни в чем не виновата. Как квартирантка, она не сделала ничего недозволенного хозяйкой: не приводила к себе в гости друзей, никогда не возвращалась поздно, чтобы не беспокоить женщину, да и, вообще, жила тихо, как мышка. Даже про выходки этого придурка решила промолчать, понимая, что он — хозяйский «хахаль». Уж очень место ей это подходило: институт был в двух остановках автобуса от дома, где она сейчас жила. Обратно из института она вообще ходила пешком. И вот — приехали…
Упаковав половину вещей, Ольга позвонила своей подруге Анжеле по мобильнику и обрисовала ситуацию, в которой она неожиданно оказалась.
— Ой, не могу, — покатываясь саркастическим хохотом и не переставая при этом еще жевать что-то, сказала подруга. — Она приревновала тебя к этому сантехнику-лимитчику? Ой, не могу… В какой же дурдом ты попала. Мне сразу эта корова не понравилась. Да, ладно. Не переживай ты так. Поживешь у меня, пока найдешь что-нибудь приличное. Родители возражать не будут. Я за тобой заеду, возможно, с ребятами.
Проводив вдруг засобиравшегося в выходной день почему-то на работу Васю, Анюта закусила губу. Язык мой — враг мой… Известно это. И в душе она уже себя корила за все. Ну, чего взъерепенилась на квартирантку? Да все из-за Василия этого. Из-за денег можно было бы потерпеть хотя бы эти два месяца. А там бы видно было…
Психологом не была даже изучающая разные умные дисциплины будущий экономист Ольга. А уж, что было говорить об Анюте? Однако, обе женщины стали жертвами расхожего житейского постулата, который гласит прописную истину: «В чужом доме нельзя быть лучше молодой хозяйки». Старух в квартире не было. Стало быть, молодой хозяйкой объективно и была Анюта. (Да и субъективно, уж конечно, сама она себя старой никак не считала). Так что все, что произошло, было где-то предопределено. Только никто об этом не догадывался: ни обиженная, ни за что и ни про что квартирантка Ольга, ни досадовавшая сама на себя хозяйка квартиры.
В то время, как бывшая квартирантка Оля (теперь уже бывшая) упаковывала свои вещи, закрывшись в комнате, Анюта, тем временем, выскочив на лестничную площадку, нервно нажимала на кнопку звонка квартиры соседки, моля бога, чтобы та оказалась дома.
Дверь открылась и в ней, наконец, показалась немного заспанная физиономия бабы Нюры.
— Ой, баб Нюр, выручай! — начала с порога Анюта, не дожидаясь приглашения.
Обе женщины прошли в небольшую комнатку, обставленную незамысловатой мебелью шестидесятых годов.
— Да что случилось-то? — не могла взять в толк пожилая женщина.
— Понимаешь…Срочно деньги нужны….сколько есть. Потом, потом, вечером все расскажу…
Баба Нюра, видя такую горячку соседки, молча открыла створку какого-то «шкапчика». Из «шкапчика» достала картонную коробочку. Из коробочки — целлофановый пакетик. Из него — еще один пакетик: бумажный, из которого, наконец, извлекла деньги.
— На. Тут восемьсот рублей. Пересчитай… Деньги счет любят, — сказала соседка, с любопытством глядя на Анюту.
