Три года назад, почти сразу после рождения Настеньки от Кати ушел муж. Прожили они вместе девять лет, не хвост собачий, но если говорить честно, Катя их расставания почти не заметила. Столько было хлопот с девочкой. У нее была родовая травма, три месяца не снимали с шеи специальный воротник. Три месяца вообще не спали. Катя немножко дремала только днем, когда ненадолго после работы приходили мать или свекровь. Шея сменилась дисбактериозом, дисбактериоз — врожденным вывихом бедра, бронхитом, гриппом с осложнениями, потом в поликлинике случайно перепутали анализ и подозревали у Настеньки где-то какой-то незапланированный сахар… Все это катилось, как огромный снежный ком, увлекая за собой Катю, не давая опомниться и оглянуться. Единственное в тот период было незыблемо — те пять кружек чая с молоком, которые надо было выпить в течение дня, чтоб было молоко. «Иначе все. Если еще будут бутылочки — сойдешь с копыт». Это мамино любимое было выражение «с копыт». И Катя пила, и кормила, и сцеживала, и ходила ночами по кругу маленькой комнаты с девочкой на руках, и размешивала по часам таблетки в чайной ложечке. И массировала маленькие ножки, и стирала, и гладила, и засыпала за кормлением на десять минут, как проваливалась… Но ни на одну минуту ни разу не появилось мысли, что это ей не нужно и хорошо бы, чтобы этого не было вообще.
А муж Саша, наверное, думал.
У них много лет не было детей, и Катя считала, что именно у них, у обоих, то есть им вместе хотелось, а не получалось. После долгожданной беременности и рождения Настеньки оказалось, что это не совсем так. «Просто ты толстая, у тебя от этого все проблемы!» — мама зятя не очень любила, но его окончательный уход в мамины планы не входил. Да, Катя толстая, а после родов еще поправилась, несмотря за суматошную жизнь. Но она всегда была такой! И в первые три года совместной жизни, когда вообще только любовь и безоблачное счастье. Вот и получилось, что столько лет они шли и стремились именно к этой конечной точке, а получив ее — расстались не жалея, и любовь прошла и иссякла.
Идя вперед, Катя и Саша копили деньги, выменивали квартиры, разъезжались с родителями, лечились и обследовались в направлении к ребенку, а идя назад, выполняли действия противоположные. Например, Катя опять съезжалась с мамой. В процессе многоступенчатой квартирной цепочки и попалась дама с фокстерьерами. Четыре жизнерадостных упругих собачки с жесткими кудряшками и кучка прелестных щенков. Нине Петровне не хватало в доме мужского начала, «чтоб штаны на вешалке висели», Кате не хватало энергии и какой-то безусловной радости, источника, кроме надежды на прекращение дочкиных болезней. Взяла. «Кобелька берите, с ним хлопот меньше…»
Вот он, как есть, мужское начало Катиного семейства — Ромочка. Конечно, это домашнее его имя, сокращенное от Джером. (По мотивам произведения одноименного автора «Трое в лодке…», см. хозяйкину профессию.) Тугая белая шкурка, набитая мышцами и пружинками. Постоянно в беспокойстве. Колбаска хвоста устремлена вверх и напряжена. Уши, хоть и свернуты вперед плюшевыми конвертиками, всегда как бы готовы разогнуться. Из положения лежа в глубоком сне в положение стоя в готовности номер один Ромочка приходит одним движением и сразу на все четыре лапы. Глаза-бусины сверкают сквозь лохматые брови, высокий яростный лай. Соседка долго возится в общем тамбуре, снимает обувь: «Гав! Ргав! Ргав!!! Убиррайтесь от моей двери!»
Бросается к балкону. Вон мужчина в подозрительном пальто: «Пррочь! Пррочь от нас! Гав! Гав!» Катя привезла из сада кусок сетки-рабицы, боялась, что он в чрезмерном охранном рвении вылетит с третьего этажа.
Для Кати Ромочкин бурный темперамент просто бедствие стихийное. Нина Петровна с ним не решается гулять. Ромочка дерется. Со всеми. Последний раз на лестничной площадке с ротвейлером. Настенька стояла и визжала, Катя сбегала домой и вылила на дерущихся ведро воды. Ведро не помогло. «Просто бульдог какой-то!» Пришлось потом вызывать ветеринара, зашивать раны и колоть антибиотики. Ромочка три дня лежал перебинтованный, оглашая квартиру бессильным лаем. Потом охрип. В первый же день на улице он подрался опять. С овчаркой. Овчарка так удивилась, что Ромочка победил и потом еще долго с оттяжкой рыл лапами асфальт вслед убегавшему врагу. Боже, боже!
Вот они, мужчины! В деревне у Катиной подруги он бросался на лошадь. Стадо коров несколько поразило количеством, но не остудило пыл. Боялись, что затопчут. Испуганная Катя привязала драчуна к забору на участке. Ромочка проскучал пару часов, потом обнаружил за забором кур. «Убиррайтесь!..»
Главное беспокойство, конечно, кошки. Нина Петровна любит кошек, Катя тоже. Весь их подъезд подкармливает кота, живущего на первом этаже. Ромочку приходится выносить на руках, когда кот на месте. Он потом долго еще бросается на дверь, буквально забывает, зачем собаки выходят на улицу. Для него это не актуально. Всегда начеку, стоит поднять лапу на подольше — все. Появится какой-нибудь чужой зверь…
Ромочка второй Катин ребенок — a boy, мальчик. Настя ревнует. Вечером он наконец успокаивается, перестает хорохориться, расслабляет напряженную спинку. Он забирается на Катину постель и замирает в ногах. Мама недовольна: «Я понимаю — кошка. Но собаку в постель? Я такого не слышала!» Какая же он собака? Он же Ромочка! Мужчина в доме. «Психика у него добрая, только он котов ненавидит!»
Кстати, о котах. У Кати есть подруга Лиза. Нежное трепетное существо. Красавица, консерваторка, скрипачка. Дома ходит в бархатной юбке в пол. Муж — Миша, тихий и кроткий. Детский врач. Никогда не повысит голос, дома его не слышно, самое крепкое выражение — «это подлость!» Оба молодые, нет тридцати пяти, детей тоже нет (видимо, высшее образование и диссертация по аналогии с Катей Соколенковой накладывает отпечаток на репродуктивную систему). Сознательно завели домашнее животное — рыженькую изящную кошечку, игрунью. Потом животное подросло и оказалось котиком. Котом. Котярой. По имени Вождь Краснокожих.
Вождь груб и невоспитан. Воспитанию он не поддается. Лизе пришлось пересмотреть свои взгляды на кошачье племя. Она мечтала, сидя на диване перед телевизором, поглаживать мягкую спинку и слушать мелодичное мурлыканье. Мечтала наблюдать грациозную походку, переливы золотистой шкурки и т. д. и т. п. Все это пришлось забыть. Вождь ужасен. У него не шкурка — шкура. Под ней перекатываются литые мышцы. Он любит сырое мясо, выхватывает его с утробным рыком и утаскивает под диван. Неприлично чавкает. Он не вылизывается, как все кошки, не поет кошачьих песенок. Когда хочет гулять, а это случается каждый день, просто орет неземным вибрирующим басом и рвет когтями обивку двери. Так же он вопит в туалете на своей плошке. Будучи застигнутым за отравлением большой и малой нужды, злобно сверкает глазами с раскосинкой, как у Мамая. У него большая лобастая голова, толстый хвост. Свои дела в туалете он почему-то делает, стоя на задних лапах, потом идет в комнату и вытирает зад об ковер. Вождь — сексуальный маньяк. Его потенция не поддается описанию, его гениталии… Нет! Здесь Лиза краснеет, хотя порой ей хочется пересмотреть свои взгляды на семейную жизнь. Рядом с Вождем Лиза стала как-то крепче, решительнее, увереннее в себе. Недавно даже нагрубила даме в домоуправлении, и вообще… Ей кажется, что Миша, нет. Ей кажется, что они с Мишей… Что им с Мишей. В общем, ей кажется, что если бы они с Мишей проводили в постели больше времени, она могла бы забеременеть.
Лиза и Катя подруги, но встречаются теперь редко. Ромочка от кошачьего запаха чумеет, становится еще более воинственным, хотя куда уж больше! Вождь к собакам не снисходит. Они ему до лампочки. Это Лиза переживает, все разговоры у подруги, как она ни старается — о дочери. Катя понимает и сочувствует. Лиза же уверена, что как только она успокоится и перестанет завидовать всем родившим женщинам, что-то произойдет (может быть) в ее организме, и она сможет тоже. Миша не любит Вождя и с удовольствием отдал бы его кому-нибудь. Лиза ни за что не отдаст. Он — ее последняя надежда.
Ярик — последняя надежда Зои Михайловны, китайцы — последние друзья Жени, Алена — последняя любовь Ильи Ефимовича. Ромочка — первая собака у Кати и ее дочки, Егор… Все у кого-то чьи-то. Мяукающие, тявкающие. Оставляющие шерсть на диване и сырые газеты в туалете. Пробегающие по светлому ковру уличными грязными лапами. Рвущие обои когтями. Пожиратели тапок. Громко лающие как раз в тот момент, когда только что заснул ребенок. Ворующие со стола колбасу. Ворующие наши сердца и сами любящие нас так… беззаветно. Беспрекословно. Навсегда. Всей глубиной собачьей души. (Где она у них, в животе? А у нас?) Так бескорыстно, искренне. Не за коврик. Не за косточку. Не за булочку. Просто так.
Просто так несется старенький Егорка щенячьим галопом, едва завидев возвращающегося с работы Володю. Просто так вытягивается в струнку Ванесса рядом со своей подтянутой хозяйкой. Ни за что. Облегченно затихает под Катиным боком Ромочка. Вздрагивает во сне крошечный Ярик в вязаной постельке. Они любят нас. И даже кошки. Живут рядом. Дышат в унисон, слушают наши мысли, чувствуют наши чувства. Как печально то, что мы переживаем их. Как страшно то, что они порой сами переживают нас. Их много. Мы не одни.
