Финч смотрел на него несколько секунд. Потом улыбнулся.
— Сукин ты сын! — сказал он приподнятым тоном. — Ладно, пора пригласить Ломакса.
Он открыл дверь, жестом позвал Ломакса, и тот вошел в кабинет.
Он вошел такой чопорной, такой официальной походкой, что небольшая хромота на правую ногу была едва заметна; на тонком красивом лице застыло холодное выражение, и голову он держал высоко, так что волнистые, довольно длинные волосы почти касались горба, выступавшего на спине под левым плечом. Не взглянув ни на одного из двоих, он пододвинул себе стул напротив стола Финча и сел так прямо, как только мог, взирая в промежуток между Финчем и Стоунером. Потом чуть-чуть повернул голову в сторону Финча.
— Я попросил о встрече втроем по простой причине, — сказал он. — Я хотел бы знать, пересмотрел ли профессор Стоунер свое вчерашнее ложное суждение.
— Мы с мистером Стоунером только что обсудили вопрос, — отозвался Финч. — И разрешить его, увы, не смогли.
Ломакс повернулся к Стоунеру и уставился на него; его светло-голубые глаза были тусклыми, словно подернутыми пленкой.
— Что ж, тогда мне придется выступить с довольно серьезными обвинениями.
— Обвинениями? — Голос Финча был удивленным и слегка рассерженным. — Вы никогда не упоминали о…
— Сожалею, — сказал Ломакс, — но это необходимо. — Он обратился к Стоунеру: — Вы впервые говорили с Чарльзом Уокером, когда он попросился к вам в аспирантский семинар. Это так?
— Так, — подтвердил Стоунер.
— Вы приняли его нехотя, если я не ошибаюсь?
— Да, — сказал Стоунер. — К тому времени уже записалось двенадцать человек.
Ломакс бросил взгляд на бумажки у себя в правой руке.
— Но когда аспирант сказал вам, что ему непременно надо участвовать, вы нехотя приняли его, заметив при этом, что его участие практически погубит семинар. Это так?
— Не совсем. Насколько помню, я сказал, что если добавится еще один человек, то…
Ломакс махнул рукой:
— Это не имеет значения. Я просто хочу увидеть фон. Далее, во время этого разговора вы поставили под вопрос его способность выполнить требования семинара. Это правда?
— Холли, — устало спросил Гордон Финч, — куда вы клоните? Ради чего…
— Прошу вас, дайте мне кончить, — перебил его Ломакс. — Я сказал, что собираюсь выдвинуть обвинения. Вы должны позволить мне их изложить. Итак, не поставили ли вы под вопрос его компетентность?
— Да, я задал ему несколько вопросов, — спокойно ответил Стоунер, — чтобы увидеть, сможет ли он работать на семинаре.
— И увидели, что сможет?
— Кажется, я не вполне был в этом уверен, — сказал Стоунер. — Мне трудно сейчас вспомнить.
Ломакс повернулся к Финчу.
— Таким образом, мы установили, первое, что профессор Стоунер взял Уокера к себе в семинар неохотно; второе, что он пытался воздействовать на Уокера, угрожая, что его участие погубит семинар; третье, что он как минимум сомневался в способности Уокера выполнить необходимую работу; и, четвертое, что, несмотря на эти сомнения и на свои весьма недобрые чувства, он позволил ему участвовать в семинаре.
Финч с безнадежным видом покачал головой:
— Холли, все это бессмысленно.
— Погодите. — Ломакс бросил быстрый взгляд на свои записки, а потом с прищуром посмотрел на Финча. — Я еще далеко не все сказал. Я мог бы раскрыть суть своих претензий посредством «перекрестного допроса», — эти слова он произнес с иронической интонацией, — но я не юрист. Однако заверяю вас: я готов в случае необходимости конкретизировать свои обвинения. — Он сделал паузу, словно собираясь с силами. — Я готов продемонстрировать, во-первых, что профессор Стоунер, принимая мистера Уокера в свой семинар, уже испытывал к нему начатки предубеждения; я готов продемонстрировать, далее, что это предубеждение усилилось вследствие возникшего на семинарских занятиях конфликта характеров, что мистер Стоунер обострял этот конфликт, позволяя другим участникам семинара высмеивать мистера Уокера, а в иных случаях и поощряя их к этому. Я готов продемонстрировать, что это предубеждение не раз проявлялось в высказываниях профессора Стоунера, адресованных учащимся и другим лицам; что он обвинял мистера Уокера в «нападках» на одну из участниц, хотя мистер Уокер всего-навсего выразил противоположное мнение; что он не скрывал своего раздражения из-за этих так называемых «нападок» и, более того, распространялся о «глупом поведении» мистера Уокера. Я готов продемонстрировать также, что профессор Стоунер, будучи предубежден, без всякой причины назвал мистера Уокера ленивым, невежественным и нечестным человеком. И наконец, что из всех тринадцати учащихся мистер Уокер был единственным — единственным! — к кому профессор Стоунер проявил недоверие, что у него одного он требовал текст семинарского доклада. Пусть теперь профессор Стоунер отрицает эти обвинения, если хочет, — хоть по одному, хоть все сразу.
Стоунер чуть ли не восхищенно покачал головой.
— О господи, — сказал он. — Как вы все представили! К фактам не придерешься, а правды — ни единого слова.
Ломакс кивнул, словно ожидал такого ответа.
— Я готов доказать истинность всего, о чем я говорил. Если необходимо, нетрудно будет опросить участников семинара по одному.
— Нет! — резко возразил Стоунер. — Вот это, пожалуй, самое возмутительное, что вы сказали сегодня. Я не позволю втягивать учащихся в эту склоку.
— У вас, возможно, не будет выбора, Стоунер, — мягко промолвил Ломакс. — Совсем не будет.
Гордон Финч посмотрел на Ломакса и тихо спросил:
— К чему вы клоните?
Ломакс пропустил это мимо ушей. Он сказал Стоунеру:
— Мистер Уокер сообщил мне, что, хотя в принципе он против этого, сейчас он хочет передать вам текст доклада, который вы подвергли безобразным сомнениям; он готов подчиниться тому решению, что вынесете вы и любые два других квалифицированных преподавателя кафедры, каким бы это решение ни было. Если большинство из троих поставит ему положительную оценку, семинар будет ему зачтен и он останется в аспирантуре.
Стоунер покачал головой; он не мог поднять на Ломакса глаз от стыда за него.
— Вы знаете, что я не могу на это пойти.
— Что ж, прекрасно. Мне не нравится так поступать, но… если вы не проголосуете иначе, чем вчера, мне придется выдвинуть против вас официальные обвинения.
Гордон Финч повысил голос:
— Вам что придется сделать?!
Холодным тоном Ломакс разъяснил:
— Устав университета Миссури разрешает любому преподавателю, работающему на постоянной должности, выдвигать обвинения против любого другого преподавателя на постоянной должности, если имеются убедительные доводы в пользу того, что обвиняемый проявляет некомпетентность, ведет себя неэтично или не руководствуется в своей деятельности моральными принципами, перечисленными в статье шестой раздела третьего устава. Эти обвинения и подкрепляющие их свидетельства рассматриваются всем преподавательским составом и в итоге либо признаются достоверными, набрав две трети голосов или больше, либо снимаются, не набрав такого количества.
Гордон Финч сидел, откинувшись на спинку стула и открыв рот; он покачал головой, точно не веря своим ушам.
— Послушайте, Холли, — сказал он. — Это ни в какие ворота не лезет. Вы, конечно, шутите?
— Заверяю вас, нисколько, — возразил Ломакс. — Вопрос весьма серьезный. Это дело принципа; и… и была поставлена под вопрос моя честность. Я имею право выдвинуть обвинения, если считаю нужным.
— Вы не сможете добиться признания их справедливыми, — сказал Финч.
— Так или иначе, я имею право их выдвинуть.
Некоторое время Финч смотрел на Ломакса. Потом тихо, почти дружелюбно сказал ему:
— Обвинений выдвинуто не будет. Не знаю, как все это разрешится, да и мне, честно говоря, это не особенно важно. Но обвинений выдвинуто не будет. Через несколько минут мы, все трое, выйдем из этого кабинета и постараемся забыть большую часть того, что сейчас было произнесено. По крайней мере, сделаем вид, что забыли. Я не допущу, чтобы кафедру втягивали в склоку. Никаких обвинений. Потому что, — добавил он нарочито приятным тоном, — если они будут, не сомневайтесь: я сделаю все от меня зависящее, чтобы вас уничтожить. Я ни перед чем не остановлюсь. Я пущу в ход все свое влияние до последней капельки; я солгу, если будет нужно; я подставлю вас, если понадобится. Я сообщаю декану Радерфорду, что решение по мистеру Уокеру остается неизменным. Если вы намерены и дальше настаивать на своем, идите к декану, к президенту, да хоть к Господу Богу. Но в моем кабинете этот вопрос больше не обсуждается. Не хочу больше ничего слышать на эту тему.
Пока Финч говорил, лицо Ломакса стало глубокомысленным и спокойным. Когда он кончил, Ломакс кивнул ему почти небрежно и встал со стула. Бросил короткий взгляд на Стоунера, а затем, хромая, прошел через кабинет и покинул его. Несколько секунд Финч и Стоунер сидели молча. Наконец Финч спросил:
