— Скажи мне сразу, его ты тоже знаешь? — спрашиваю я Фанни.
— А то! Конечно, я ее знаю, — отвечает вместо нее Шон, — ты ведь эта… погоди, бывшая подруга Бруно.
Фанни показывает ему палец.
— Не валяй дурака, — говорю я, — я ведь только потому спрашиваю, что она уже знает Микро. А я-то все это время думал, что они недавно познакомились.
— А как же, — говорит Фанни, будто у нее вдруг пелена с глаз спала, — ты ведь тот самый тип, который был на вечеринке у Сюзанны и целый час елозил по полу, потому что уронил кусок пирожного и все никак не мог его найти.
Фанни и Шон дают друг другу пять.
— И почему ты решил теперь, что ты все-таки не педик?
— Не знаю, Фанни, лапочка, я как раз на перепутье. Посмотрим, кто мне дорогу перебежит.
— Да, тоже позиция.
Фанни сжимает мою руку. Надеюсь, это означает, что с Шоном она таки незнакома. В конце концов, надо ведь знакомиться с кем-то не своего круга. Выбраться, как говорится, из родного села.
— Ну так что, может, и мне нальют выпить? Спасибочки. — Фанни наполняет свой стакан и протягивает ему. — Нет, круто, с вами правда клево. Микро только и делает, что все время ржет. Да кто же такое выдержит? Это как когда в кино сидящие впереди начинают ржать. У тебя тогда все настроение пропадает, верно? — Он делает глоток вина. — Ух ты, по вкусу напоминает… Бэ-э-э! — неуверенно разглядывает стакан. — Глотаем.
Шон опрокидывает в себя все содержимое и трясет головой.
— Сколько надо выпить этой штуки, а? Все равно что пить утреннюю мочу.
Фанни снова наливает вина в свой стакан и чокается со мной. Мы медленно пьем.
— О’кей, доканывайте меня. Инквизиторы!
Шон смыкает руки вокруг пламени свечи и втягивает в себя огонь. Затем сонно откидывается назад.
— Дети мои, перед вами еще один ужасающий пример того, как плохо злоупотреблять наркотиками. Я уже даже о сексе не думаю, честное слово.
— В Польше, — говорит Фанни, — на каждой вывеске стоит «drogi». Уже не помню, что это означает, но там везде это «drogi». Везде, куда бы ты ни поехал, сплошные «drogi».
— Поляки, — бормочет Шон, — да, поляки… У поляков наркота с ушей капает. Конечно, у них везде написано drogi drogi. Такой уж у них стиль жизни, у drogi-поляков, логично.
— А перед входами в бары, — продолжает Фанни, — на вывесках всегда написано Drinki Drinki, как будто они заманить тебя хотят.
— Drinki drinki. — Шон одним глотком опустошает стакан Фанни. — А-а-а-а, кисленькая drinki. Еще есть?
— А когда поляки ругаются, — говорит Фанни, — то всегда говорят Kurva! Собственно, только и говорят, что kurva, kurva, kurva. Это значит стерва.
— Шлюха, — поправляет Шон. — Kurva значит «шлюха». Весь день вместо того, чтобы говорить «черт или дерьмо», они говорят «шлюха». «Шлюха, вино кончилось», и «Шлюха, я на мели». Или: «Шлюха, за мной гонятся легавые».
— Хуббли буббли, — говорю я.
— Что?
— Хуббли буббли. Так друг другу говорят в Египте, а потом смеются и машут тебе рукой. Мне целая вечность понадобилась, пока до меня не дошло: так местные приглашают тебя пойти с ними и выкурить кальян. Чуть не решил, что они хотят навязать мне маленьких мальчиков [12].
— Опять он ворует у меня истории. — Шон грозит мне пальцем. — Не верь ни единому его слову. Если он открывает рот и рассказывает что-нибудь мало-мальски интересное, то сто пудов он снова спер у меня байку.
— Эй, так ты ее знаешь? — спрашиваю я и тычу костяшками пальцев Шона в бедро.
— Ах ты, рожа! — орет Шон и колотит меня по руке, а я отвечаю ударом на удар.
— А-а-а-а. — Шон отскакивает. — Нет ничего прекрасней, чем немного боли поздним вечерком!
— М-м-м-м, — отвечаю я, — оставляющей прелестные пятна синяков.
— А у меня будут? — интересуется Фанни.
— Ты про нашу возню? Перестань, не придуривайся, — прошу я.
— Конечно, — настаивает Фанни и смотрит на меня с загадочным блеском в глазах, впервые смотрит на меня так, будто она и правда целиком и полностью моя, моя Фанни, только моя. — Ну, как по-твоему, стоит? — уточняет она и показывает Шону сжатый кулачок. Шон кивает, и она пинает меня в предплечье и попадает точно куда нужно.
— Ох, синяк останется!
Вот чудовище. Я встаю и трясу рукой. И правда больно. Эта маленькая зловредная… Хотя она права, я бы сейчас тоже с радостью ее немножечко поколотил. Чисто из любви. Синяки, по-моему, очень даже сексуальны. Конечно, не под глазами, как у баб-драчуний. Нет, я говорю о синячках на руке у девушки. Особенно когда сама она еще не заметила и засучивает рукава блузки или одета в маечку, и следы секса видны каждому. Пятна от вцепившихся в руку пальцев, и все такое. Это сексуально.
А вот засосы это уже другое дело. Была одна девчушка, вместе с которой я ходил в школу. Мы с ней процеловались всю ночь, а на следующий день она появилась с красным, воспаленным лицом. Каждый раз, встречая ее в коридоре и видя следы на этом лице, я ощущал теплое любовное томление. Но она на меня даже смотреть не хотела. И закончилась та история ничем. Да и не важно.
— Отпусти!
Фанни наступает мне на ногу, и я отпускаю ее. Теперь и у нее будет пара синяков на плечах. По крайней мере мы сравнялись.
— Ничего смешного, — говорит Фанни и правда слегка раздраженно.
Может, не стоило ее так хватать? Я осторожно приподнимаю прядку ее волос и целую в ушко. Фанни еще немного отодвигается. Так легко ее не умаслить. Мы снова курим. Мимо проезжает машина с какими-то придурками, которые орут и улюлюкают. Пленка на кухне остановилась, и мы слушаем телевизор. Шон, пританцовывая, бродит по комнате.
— Ну и что теперь будем делать с обломанным вечером?
— Что там с Микро? — спрашивает Фанни. — Он что, уже отвалился?
— Да он в норме, я так думаю. Пожалуй, пойду гляну. Еще вино есть?
— За телевизором, — говорю я, и Шон уходит.
Фанни кладет свою руку на мою. Время от времени мы выпускаем в воздух табачный дым.
Шон возвращается с двумя бутылками и еще одним стаканом. В кухне снова завелся «Мелодимейкер». Шон включил звук на максимум, и мы слышим шум и скрежет, и то, как в его нутре вибрируют, дрожа за свою жизнь, пластиковые детали. Как будто слушаешь шум целой улицы, заполненной людьми, как вечеринка с едва различимым ритмом. Звук в гранулах, думаю я. Точно. Жирные, шипящие мегажемчужины звуковых гранул, которые мечутся в одном большом лотерейном барабане. Вот так я его себе и представлял, — этот звук не одиночества. Удивительный мир в кухне. Большие музыкальные центры на такое не способны, а про о дорогие CD-плейеры и говорить нечего. Такой звук может породить исключительно прибор, который тужится и потеет от любой попытки воспроизвести хотя бы какой-то звук, а уж от басов и вовсе со стола падает.
Шон вкручивает штопор в пробку и с тихим хлопком ее выдергивает.
— Н-н-ну, вот теперь не грех и начать нашу, — он смотрит на этикетку, — вечеринку «Шато Медок», или как там называется эта дрянь. Чтоб я сегодня еще вина выпил…
И сует себе палец в глотку.
— И? — спрашивает Фанни. — Что с Микро?
— А в чем дело-то, он что, кровью истекает или как? — нетерпеливо осведомляется Шон, но Фанни только смотрит на него, не говоря ни слова. — Думаешь, он из окна сиганет только потому, что закинулся? Или у него случится эпилептический припадок?
Фанни медленно тушит сигарету.
— Ну давай, скажи дядюшке Шону, что тревожит твое маленькое сердечко.
— Не у всех же бывает хороший приход. Может, ему сейчас хреново?
— О чем ты? — стонет Шон. — Только потому, что он выглядит так, словно никогда раньше не брал в рот сигарету, выходит, ему сразу помощь нужна? Типичная позиция девчонок, им, видите ли, обязательно надо защищать мелких и незаметных парней, которые только и делают, что жмутся по углам. Микро голыми руками не возьмешь, можете мне поверить. Глубоко внутри он крутой корешок, а не хрупкая душонка, как кажется вам. Все, что выглядит безобидным и несексуальным, у вас, девчонок, автоматически вызывает материнские инстинкты. Вот ввалится он как-нибудь сюда с эдакой репообразной телкой в морковных джинсах, от которой будет пахнуть дешевыми духами, и она поселится здесь на вечные времена. Посмотрим, что ты скажешь, когда Микро будет день и ночь торчать здесь со своей суповой курицей, и вам целый день напролет придется выслушивать отталкивающие сексуальные звуки, потому что они не привыкли играть или лакомиться сексом, потому что у них мозги закипают от желания трахаться, и они способны лишь грубо сношаться. Интересно, будешь ли ты и тогда считать его таким уж несчастным и беспомощным щеночком, которому нужна твоя поддержка.
— Ну, не знаю, — говорю я, — может, она просто боится, что он побежит на улицу знакомиться со старушками.
— Бред, — отрезает Фанни. — Я вовсе не хочу его защитить. Просто он так выглядел, будто слегка перебрал. А с девочками у него никогда ничего не было, это точно.
