Приход старика вернул Йоко к ее обычному состоянию.
– Какой он простой и искренний, просто прелесть. За такого старика я бы охотно вышла замуж… Ну как не подарить ему что-нибудь!
Она глядела на Кимура, который был по-прежнему хмур и молчалив, по-детски, широко раскрытыми глазами.
– Знаете, что я ему подарила? То обручальное кольцо, которое вы мне дали… Больше ведь у меня ничего нет.
«Почему эта женщина так изменчива и беззаботна?»– казалось, кричала каждая черточка на лице Кимура. Он хотел что-то сказать, но раздумал и лишь тяжело вздыхал.
«Ну что за нудный человек!» – с раздражением думала Йоко, испытывая желание снова поддразнить его, и сказала с самым невинным видом:
– Кимура-сан, мне хочется, чтобы вы купили подарки, – для сестер, конечно, ну и для родственников, и для Кото-сан тоже. С пустыми руками мне просто неудобно показаться им на глаза. Тетушка Исокава, наверно, уже получила письмо от госпожи Тагава, которое, конечно, вызвало там, в Токио, целый переполох. Я доставила им много хлопот при отъезде, бросила на них дом, сестер. Что же они подумают о вас, если вы отпустите меня без подарков? Их упреки будут для меня горше смерти.
Купите что-нибудь оригинальное. Тех денег, что вы хотели мне дать, хватит, не правда ли?
Кимура с нарочитой мягкостью, словно уговаривая капризного ребенка, ответил:
– Хорошо, я куплю подарки, раз вы этого хотите. Только лучше бы вам взять эти деньги с собой. Подарки можно ведь купить и в Йокогаме. Но, по-моему, лучше приехать без подарков, чем без денег.
– Ну, там я уж как-нибудь устроюсь, а вот подарки… Сейчас я вам покажу, что можно купить в Йокогаме. Вот посмотрите-ка! – Она указала глазами на коробку со шляпой, стоявшую на полке. – Когда мы с Кото-сан покупали ее в Йокогаме, я думала, что это самая лучшая. А на пароходе увидела, как одеты дамы, и теперь смотреть на нее больше не могу. А какое европейское платье было на госпоже Тагава! Нет, я ни за что больше не надену европейской вещи, купленной в Японии, ни шляпы, ни костюма.
Кимура внимательно разглядывал шляпу.
– Да, в самом деле, фасон несколько старомодный, но качеством она не уступит самым лучшим здешним изделиям.
– Вот это-то и плохо. Чем вещь дороже, тем безобразнее она выглядит, как только выйдет из моды. Впрочем, эти деньги нужны вам самому, не правда ли? – добавила она, помолчав минуту.
– Нет, нет, я ведь все равно собирался отдать их вам, – торопливо, словно оправдываясь, возразил Кимура.
– Вот глупая я, – будто не слыша его слов, продолжала Йоко, – сболтнула, совсем забыв о вас… Нет, теперь я ни за что не возьму этих денег. Так я решила, и никто не уговорит меня поступить иначе, – торжественно закончила она.
Кимура хорошо знал, что не в характере Йоко отступать от своих слов. Он ничего не ответил, решив, что ему остается лишь купить подарки.
* * *
В этот вечер после работы ревизор, как обычно, зашел к Йоко, но она встретила его неприветливо, – видно, была чем-то расстроена.
– Ну, вот все и улажено. Отчаливаем девятнадцатого, в десять утра, – весело объявил Курати, но Йоко ничего не ответила. Он посмотрел на нее с недоумением.
– Злодей! – воскликнула она наконец, зло сверкнув глазами.
– Что такое? – повысил голос Курати, продолжая улыбаться.
– Впервые в жизни вижу такого жестокого человека. Посмотри на бедного Кимура, он и так измучен, а тут еще ты со своими издевательствами… Нет, ты страшный человек.
– Что такое? – грозно повторил ревизор, подходя ближе к Йоко.
– Да ничего! – Йоко пыталась сохранить сердитое выражение лица, но при виде простодушного Курати в ней словно что-то дрогнуло, и она не сдержала улыбки, показав плотно сжатые зубы.
Тогда Курати, тоже улыбаясь и в то же время хмурясь, произнес:
– Ну, что еще за ерунда!
Он подвинул стул ближе к свету, вытянул свои длинные ноги, развернул газету и принялся читать. Когда в каюту приходил Курати, там сразу становилось тесно. Его ботинки, обращенные к Йоко подошвами, были так огромны, что она чуть не прыснула со смеху. Ласковым взглядом оглядела она с ног до головы своего властелина, так похожего на большого ребенка. В каюте было тихо, только шелестела газета в руках у Курати. Медленно надвигалась ночь.
Мысли Йоко вернулись к Кимура.
Когда он получит в банке деньги и с покупками под мышкой, даже не поужинав, возвратится в гостиницу на улице Джексона, где живут японцы, в городе зажгут фонари и в холодном тумане, смешанном с дымом, побредут усталые рабочие. В номере у него в маленьком камине тлеет дешевый уголь, резкий свет не защищенной абажуром лампы освещает пустую неприбранную комнату. Кимура сидит на шатком стуле под лампой, уставясь на огонь в камине, и размышляет. Потом невеселым взглядом обводит комнату и снова глядит на огонь. И плачет.
Ревизор с шумом перевернул страницу.
Низко опустив голову и закрыв лицо руками, Кимура плачет или молится. Глядя поверх Курати, Йоко старается услышать молитву Кимура. Она слышит… да, слышит… слова жалобной молитвы, прерываемой слезами. Наморщив лоб, Йоко пыталась угадать, что думает о ней Кимура, но не смогла.
Опять Курати перевернул страницу.
Йоко встрепенулась, но мысли о Кимура снова овладели ею. Так листья в реке, наткнувшись на ветку или камень, потом снова плывут дальше. Вдруг она вспомнила об Ока. Бедный! Он тоже, наверно, еще не спит. Кто же это – Кимура или Ока? Все сидит и сидит без сна перед угасающим камином… Близится ночь, пронизывающий холод крадется по полу к его ногам. Но он, не ощущая холода, сидит, сгорбившись, на стуле. Вокруг все спят. Спит и Йоко, невеста Кимура, безмятежно спит в объятиях Курати…
Тут Йоко вздохнула, как человек, захлопнувший увлекательную книгу, и посмотрела на Курати. Все эти мысли лишь слегка ее взволновали, не затронув сокровенных тайников сердца, словно все, нарисованное ее воображением, происходило где-то далеко, на страницах давно прочитанного романа.
– Ты еще не ложишься? – едва слышно, тоненьким голоском спросила она Курати, боясь нарушить воцарившуюся тишину.
– Угу, – ответил Курати, не откладывая газеты и продолжая курить.
Спустя некоторое время он шумно вздохнул:
– Ну, что ж, спать, что ли?
Курати встал и забрался в постель, Йоко, свернувшись калачиком, прижалась к его широкой груди и вскоре задышала спокойно, младенчески тихо в глубоком счастливом сне.
Курати долго еще лежал с открытыми глазами, потом тихо позвал:
– Эй, злодейка!
Йоко по-прежнему ровно дышала. А под утро ее стали мучить кошмары. Она не запомнила всех подробностей, знала лишь, что, сама того не желая, убила человека. Один глаз у него почему-то был над другим, по лбу текла черная кровь. Он не переставал смеяться каким-то жутким смехом, в котором слышалось: «Кимура! Кимура!» Вначале тихо, потом все громче, громче, возгласы «Кимура, Кимура» повторялись бесконечно, обволакивая Йоко со всех сторон. Она в ужасе замахала руками, хотела бежать, но не могла ступить и шагу.
Кимура!
Кимура! Кимура!
Кимура! Кимура! Кимура!
Кимура! Кимура! Кимура! Кимура!
Йоко проснулась в холодном поту. Сердце неистово колотилось. Дрожащей рукой она нащупала в темноте грудь крепко спящего Курати.
– Послушай! – позвала она его, но он не ответил, и Йоко в страхе принялась изо всех сил его тормошить.
Но Курати спал мертвым сном…
Проснулась Йоко с удивительно приятным чувством. Ей чудился слабый запах хризантем. Рядом, укрывшись с головой, спал Курати. Дыхания его не было слышно. К ярким атласным одеялам, какие обычно бывают в богатых гостиницах, льнули блики проникавшего сквозь сёдзи осеннего солнца. Оно, как видно, поднялось уже очень высоко. После длительного путешествия в Америку, а потом обратно в Японию Йоко все еще качало, как на пароходе. Она испытала особое наслаждение, когда, постелив широкую мягкую, постель, разлеглась на ней и безмятежно проспала всю ночь. И теперь было так чудесно лежать на спине в просторной комнате, не душной и в то же время теплой, закинув обнаженные до плеч руки за голову, и ощущать приятное прикосновение к ним мягких волос, созерцать узорчатый полированный деревянный потолок. Йоко никогда не испытывала такого неизъяснимого блаженства.
Через некоторое время часы внизу пробили девять. Комната Йоко находилась на третьем этаже, но в чистом, сухом воздухе бой часов был отчетливо слышен и здесь. Курати вдруг резким движением сбросил одеяло и, сев на постели, протер глаза.
– Смотри-ка, уже девять.
Странно было слышать на суше его громкий хриплый голос. Как бы крепко ни спал Курати, он, по привычке, всегда просыпался в определенное время. Его заспанное лицо почему-то рассмешило Йоко.
Она тоже встала, и, пока прибирала постель и курила (на пароходе Йоко выучилась курить), Курати успел умыться и вернулся в комнату. Потом стал надевать форменную одежду. Йоко весело ему помогала. От тела и одежды Курати исходил какой-то особый, присущий только ему, сладковатый запах, неизменно волновавший Йоко.
