Глава 27
— Какой демон живет в ней, Жозетта? Почему этот ребенок еще дышит? Я желаю ей смерти, напасти, хотела бы никогда не знать ее. Надеюсь, Бог простит мне.
Эти слова, сказанные Паулой Жозетте месяцем раньше — вскоре после известного случая в трапезной, — постоянно всплывали в мятущемся уме Жозетты, побуждая ее к действию, завладевая ею. Теперь появился золотой шанс. Как долго она мечтала о возмездии, о воздаянии за все, что вынесла ее любимая Анник? Все прошлые годы она хотела убить отца Анник. Блуждая по лесам и лугам, когда ей было восемь или девять лет и она только что взяла на себя заботу о крошечной дочери доктора, любимым времяпрепровождением Жозетты было сочинение путей и способов убить его. Она нанесла бы ему удар во сне или насыпала бы в его чай желтый порошок, предназначенный для крыс, или, еще лучше, она возьмет однажды днем мсье Дюфи за руку и отведет через вязовый лес вниз к реке, когда доктор и рыжеволосая белогрудая жена господина в дезабилье лежат на влажном синем ковре в хижине рыбаков. Пусть бы господин Дюфи застрелил его, она была бы счастлива. Но Жозетта ничего не предприняла против отца Анник, только копила в себе горечь. К тому времени, когда Анник стала сестрой Паулой, и она, Жозетта, присоединилась к ней в женском монастыре, она выкопала еще более глубокую и широкую яму для горечи, которую вызывал в ней в то время епископ Фабрис. Да, увлечение епископа Паулой было мимолетно, Жозетта все еще иногда слышит похотливые обещания, которыми он совратил Паулу в ту безобразную ночь, в то время как она ждала за дверями часовни свою Анник. Анник убила бы за него или умерла бы ради него — и тогда и теперь — Жозетта хорошо ее понимала. Но разве она сделала хоть что-нибудь, чтобы повредить епископу? За эти годы были и другие кандидаты, которые насмехались над Паулой, нечестивые сестры, которые смеялись за ее спиной, сестры, мешавшие жить в покое и благости. Но что она могла сделать с теми, чьи жизни и так были уже полны страдания? Наконец — этот ребенок.
Арендаторы из деревни — мужчины и женщины — съехались помочь Сент-Илеру. Они взяли на себя обязанности по кухне, мыли щетками полы, стены и лестницу мерзко пахнущим дезинфицирующим раствором, занимались прачечной и садами. И один из них снес вниз по лестнице из спальни девочек женского монастыря маленький белый сверток. Амандина хихикала, потому что ее зафиксированная перевязанная лодыжка торчала вперед, указывая путь, и то просила молодого человека идти быстрее, еще быстрее, чтобы она могла почувствовать дуновение свежего воздуха, то предлагала остановиться в саду, чтобы погреться некоторое время на горячем июньском солнце.
— Но, мадемуазель Амандина, вас ждут. Я обещал. Через несколько дней карантин прекратится, а ваша лодыжка будет как новенькая, и солнце, увидите, будет греть по-прежнему.
По крытой галерее монастыря они прошли к удаленному западному крылу, где располагались бывшие комнаты Филиппа и где Жозетт уже застелила льняными простынями недавно изготовленную кровать.
— Сюда. Осторожнее. Спасибо, месье Люк.
— Да, спасибо, месье Люк. Вы скоро навестите меня?
— Я был бы счастлив. Фактически, моя мать предложила мне остаться с мадемуазель и дежурить по ночам, сестра, считая, что помощь вам понадобится. Она велела переговорить с матушкой Паулой, но я не смог найти ее и…
— Спасибо, мсье Люк, но все предусмотрено. Пожалуйста, поблагодарите вашу мать.
— Месье Люк может навестить меня, Жозетта?
— Никаких посетителей, моя дорогая. Тебе, конечно, все объяснили. Никаких посетителей. Только когда карантин будет снят. Мсье Люку и так есть чем заняться…
Жозетта довела молодого человека до порога, раскланялась с ним, закрыла дверь. Заперла. Вынула ключ и положила его в карман. Погладила карман. Улыбнулась Амандине.
Наконец.
— Жозетта, кто-нибудь принес мои книги, альбомы для рисования? Я все сложила в ранец и…
— Все здесь. Но сначала позволь мне объяснить, что тебе прописал Жан-Батист. Самое важное — как можно больше спать. Ты должна много спать, чтобы не тревожить больную ногу, быть неподвижной и очень-очень тихой…
— Но, Жозетта, я не больна. Только моя лодыжка, но даже ей намного лучше, видите? И я знаю, как снимать бандаж, не нарушая фиксации, затем я должна позволить ноге отдыхать в течение двадцати минут, а потом мне понадобится помощь в накладывании бандажа на щиколотку, хотя я знаю, как это делать, но мне самой немного сложно…
— Не волнуйся. Я знаю, что делать. И даже если ты не больна, как ты сама считаешь, мы будем точно следовать указаниям Жан-Батиста, не так ли?
Жозетт подошла к большому дубовому буфету и из того же кармана, куда она спрятала ключ, вынула маленький коричневый стеклянный пузырек. Повернувшись спиной к Амандине, она вылила жидкость из пузырька в стакан, долила меньше чем дюйм воды из кувшина, стоящего на буфете, повернулась и с улыбкой подошла к кровати.
— Что это?
— Твое лекарство, конечно.
— Что за лекарство? Я не принимала никаких лекарств. С чего бы вдруг?
— Не могу сказать, я не знаю, милая. Это — то, что прописал Батист. Наверное, это витамины или еще что-нибудь в этом роде. А теперь выпей все одним глотком. Давай.
Жозетта обхватила голову Амандины одной рукой, резко дернув за волосы, а другой одним махом влила жидкость в полуоткрытый рот.
— Спасибо, Жозетта. Теперь можно мне ранец? Я хотела бы поучить клавир моей новой пьесы для фортепьяно. У меня с собой ноты, и, как вы знаете, я могу заниматься этим и без инструмента.
— Не прямо сейчас. Пришло время спать.
— Но сейчас только половина одиннадцатого… скоро ланч… Я хочу сказать, что уже проголодалась.
— Когда проснешься. Теперь откинься назад и закрой глаза. Я задвину занавески и…
— Вы останетесь со мной?
— Я буду здесь за дверью. Засыпай.
— Вы разбудите меня, когда принесут ланч?
— Конечно.
Страстоцвет, валериана, хмель, лимонная мята. Еще одна микстура моей матери. Этим утром, когда я покупала у торговца травами три пузырька вместо обычного одного, он только моргал глазами. Не сильнодействующие, но эффективные, сказал он как всегда, в то время как заворачивал каждую бутылочку. Мог бы, конечно, не объяснять. Когда Анник мучилась зубками, беспокоилась или у нее что-то болело, я мочила палец и протирала ей язычок. А потом пятнадцать капель в небольшое количество воды, чтобы крепче спала. В последнее время едва уговоришь ее принять. Теперь она предпочитает те длинные белые пилюли. Их я тоже взяла из ее ящика. Лежали глубоко в комоде слева; ей никогда ничего не удавалось утаить от меня. Я ничего не могу прочитать на ярлыке за исключением барбиту… а затем чернила расплываются. Я в любом случае не смогла бы прочитать. Но если они помогают Пауле спать, вообразите, как они помогут ребенку. Я только добавлю немного в следующую дозу микстуры. Через несколько часов. Посмотрим, как подействуют тридцать капель. Такой маленький мышонок. А сколько от нее проблем. Я не хочу, чтобы ситуация развивалась слишком быстро. Нет, постепенно. Ах, посмотрите на нее. Как сладко спит!
Жозетта сверилась с часами, отперла дверь, вышла, не забыв тщательно запереть дверь с обратной стороны, и направилась туда, где должны были оставить поднос с едой и питьем. Утренний поднос ждал на столе. Даже два. Для Амандины — кружка чая, подрумяненный черный хлеб с изюмом, еще теплый, завернутый в желтую салфеточку, маленькая головка молодого сыра. Кто-то поставил на поднос Амандины синюю стеклянную розетку с шестью засахаренными фиалками. На подносе Жозетты было то же самое, за исключением фиалок, но в больших количествах. Вполне довольная, Жозетта поставила один поднос на другой, вернулась обратно, поставила подносы на землю, открыла дверь. Закрыла. Замкнула запоры, положила ключ в карман. Она села за стол напротив окна, раздвинула занавески ровно настолько, чтобы впустить полоску света, и стала медленно, не торопясь пить чай с хлебом и сыром с обоих подносов. Она сосала засахаренные фиалки, выковыривая сахар, застрявший между зубов. Пройдясь той же дорогой, он вернула подносы и отправилась отдыхать в комнату Амандины, бывшую Филиппа, на стул с высокой спинкой.
Не в силах пошевелиться, поверхностно дыша, Амандина спала как убитая — черно-белая бабочка со связанными крыльями не в силах очнуться. Несколько часов спустя она пришла в сознание, пытаясь вспомнить, где она и почему.
Я же в бывшей комнате Филиппа. Ну да, карантин, я здесь, чтобы не заразиться. Как хочется пить, рот пересох, не могу глотать. Жарко. Наверное, ланч уже принесли.
— Жозетта. Жозетта. Жозетта.
Разбуженная слабым голосом Амандины, Жозетта подошла к кровати.
— Да, да. Я здесь. Ты уже проснулась?
