«Місяць вилупивсь, мов срака,
Зірка пердне де-не-де.
Надворі насрав собака,
Пара йде, іде, іде».
«Я шахтарик молодий,
звать мене Оникій,
в мене чорних брів нема,
зато хуй великий».
«Як у баби в сраці взорвалася клізма.
По Європі бродить призрак комунізма».
Единственный человек, который боялся его панически, был закройщик индпошива Тутский. Когда Жека заказывал костюм или пальто, Тутскому приходилось сидеть над его вещами месяцами. Жека тотально контролировал процесс с лупой, заставляя бедного Тутского изготавливать шедевры, которые он не шил даже для членов своей семьи. Правда потом к нему ломилась очередь, народ хотел носить костюм от кутюрье Тутского, не понимая, что в городе эксклюзив носит только один человек - Евгений Васильевич Тихомиров.
Потом был период учебы в вузе. Он провел его расслаблено и весело. Гуляя во время лекций по коридорам любимого университета, очень натурально ржал ахалтекинским жеребцом, вызывая смех студентов и изумление профессоров. Он также активно участвовал в художественной самодеятельности, популяризируя творчество Тома Джонса. Диплом лауреата межвузовского конкурса позволил Жеке попасть в Чехословакию, во время международной текстильной ярмарки. Преподаватель политэкономии, по совместительству стукач КГБ, шипел в английском павильоне: «Шо ви тут робите?»
- Экспозицию рассматриваем, - за всех отвечал Жека.
- Почему не в совєцьком, почему в англійськом павільйоне? Тихомиров, це ти їх заставил сюда прийти? Тихомиров, - дальше шипел препод, - немедленно виплюй жуйку з рота, шо ти їз себе іностранця корчиш? Приїдем додому, получиш волчий білет навсєгда. Я позабочусь. Так, последній раз кажу всім - дальше болгарського павільона не заходить. Тихомиров, ти пойняв?
После подобных эпизодов Жека сильно разочаровывался во власти рабочих и крестьян. Причем власть делала все, чтобы эта неприязнь росла. Последний гвоздь в веру забил мент. Мент и дружинники, застукавшие Жеку и его дружка в парке за распитием бутылки портвейна. Мент спросил:
- У якому інституті учились?
- В политехническом, - на всякий случай сбрехал Жека. - А почему вы в прошедшем времени, мы и сейчас там учимся.
- Нє, - радостно ответил мент, - учитися ти там больше не будеш, бо який з тебе в хера політик получиться?
Отработав с омерзением минимум молодого специалиста, Жека тут же уволился. Жил он с родителями, почитывал литературку по искусству. Потом увлекся историей, собирал знаки отличия, ордена.
- Мундиры, - дополнил рассказ Арнольда Коляныч, - это ж я у него выменял форму капитана на батин энкаведистский мундир.
- Так вот, - продолжил Арнольд, - со временем он так наблатыкался, что по орденам, форме бакенбардов, кончикам усов и пуговицам мог определить страну и возраст живописи. Жеку стали приглашать консультировать исторические фильмы. После очередных консультаций он как-то вернулся на Бермуды с Жаном Кристофом. Тот снимал кинострашилки. Бермуды ему очень понравились. Он уговорил Опанаса снять пару сцен в гаражах. Получив добро, Жан Кристоф арендовал на месяц гараж у соседа Петра Павла Викторовича. Павел Викторович очистил помещение и свалил жить на дачу.
А Жека и Жан Кристоф засели у него в гараже бухать. Француз, как потом выяснилось, оказался неординарным во всех отношениях человеком. Он родился в хорошей семье. Отец - француз, мать - колумбийка. Неизвестно, гены каких предков буянили в юноше больше. После окончания престижной частной школы Жан Кристоф решил поехать в Лондон с целью в совершенстве выучить язык. В процессе стажировки перепробовал все крепкие напитки Британии. Выбрал виски, да так, что лондонская полиция вынуждена была попросить родителей Жана Кристофа прервать филологический курс и забрать сына домой. Прибыв на родину и вылечившись от алкоголизма, Жан Кристоф был послан по новому адресу. Мамины родственники с нетерпением ждали его в университете города Мехико.
Жан Кристоф в далекой Мексике благополучно присел на ЛСД. Родители снова эвакуировали сына домой, и после клиники Жан Кристоф опять предстал на семейном совете. Отец предложил сыну на выбор два города - Москву и Пекин. В этих городах трудились военными атташе его братья и в случае чего могли присмотреть за беспокойным племянником.
Жану Кристофу никогда не нравилась китайская кухня. Он выбрал Москву. Его насторожило напутствие отца: «Сынок, тебе предстоит путешествие во времени. Ты попадаешь на тридцать лет назад».
Заинтригованный Жан Кристоф прибыл в СССР, учиться во ВГИКе. Но первого сентября он забыл прийти на занятия. И доблестная московская милиция по заданию дяди-атташе нашла его только через месяц. На какой-то андерграундной хате, в коллективе московских хиппи. В этот раз Жану Кристофу полюбилась водочка с марихуанкой. Разгневанный родитель снова включил машину времени и швырнул сыночка уже на тридцать пять лет назад - в сонный Киев. Там Жан Кристоф продолжил образование в театральном институте имени Карпенка-Карого.
В Киеве он быстро разочаровался в социализме. Французские социалисты были полной противоположностью советским коммунистам. Хотя бы тем, что были хорошо образованными. Жан Кристоф возгордился политической системой Франции, не позволявшей кухаркам руководить страной. В Киеве с его экспансивным характером было так тоскливо, что он неожиданно для себя стал посещать лекции. Засел за книги, пересмотрел в хранилищах всю киноклассику СССР и полюбил Александра Довженко.
Жан Кристоф решил продолжить свое образование и научиться композиции у великих мастеров живописи для того, чтобы выстраивать кадр, как это делал уважаемый метр, автор киноленты «Арсенал». Он посетил несколько киевских музеев, но, привыкший к первоклассным коллекциям, собранным королевскими династиями в европейских столицах, Жан Кристоф поразился убогости главных музеев Украины.
В знак солидарности с народом француз решил одеться во всё советское. В Центральном универмаге за двенадцать рублей тридцать копеек приобрел абсолютно чудовищное пальто из серого войлока с воротником из искусственного меха, джинсы, с отпечатанным на пуговке словом «дружба». Жан Кристоф пытался узнать у продавца, зачем в штаны вшиты клинья, ведь в аутентичной продукции ничего подобного нет. Продавец осмотрела странного покупателя и покровительственно ответила: «Чтобы с Levis’ ом не путали». Такого же класса оказались рубахи, пиджаки, галстуки. Апофеозом его гардероба стала генеральская папаха, приобретенная на толчке возле Сенного базара. И только обувь и нижнее белье он оставил французские. Когда Жан Кристоф вырядился в обновки - он стал похож на обыкновенного «черта» из Крутояровки. Правда, его выдавал легкий акцент и лицо, вернее, взгляд свободного человека. Поэтому его постоянно принимали за прибалта.
Как-то в этих одеждах он зарулил в ресторан «Лейпциг». На дворе стоял 1980 год - год Московской Олимпиады. Вся страна нервно готовилась к эпохальному событию. Нервозность исходила от кремлевского руководства, в том же году развязавшего маленькую десятилетнюю победоносную войну с Афганистаном с целью присоединения диких афганских племен к лагерю социализма. Так вот, Жан Кристоф решил покушать. Он проследовал в зал, не обращая внимания на шепот швейцара: «В джинсах не обслужут», - и уселся за столик, накрытый неопрятной пятнистой скатертью с кувшинчиком, из которого торчал пересохший гербарий. Безрезультатно прождав минут пятнадцать, он попробовал обратить на себя внимание. Но официантки никак не реагировали. Жан Кристоф требовал книгу жалоб, звал администратора, но тщетно. Тогда с криком: «Вашу мать!» - он сдернул со стола скатерть. Кувшинчик с гербарием улетели на кухню.
Поступок возымел действие. К нему, кровожадно улыбаясь, шла администраторша, с другой стороны приближался милиционер, немедленно вызванный добрым швейцаром. «Я его предупреждал», - шептал работник вешалки работнику порядка. Они пробились к столику, оттеснив любителей справедливости, работавших в ресторане «Лейпциг». «Он предупрежденный», - не мог успокоиться швейцар, теперь уже администратору.
- Сержант Головко, попрошу ваши документы.
Жан Кристоф, не вставая со стула, протянул сержанту паспорт. Паспорт был другого цвета, с другим гербом и на другом языке.
- Не пойняв, - напрягся милиционер, - а где ж тут по-нашему? Наконец, он прочитал: «Франсе». «Франсе», - показал он, растерявшись, паспорт администраторше. Толстая администраторша с вороватыми глазками заискивающе спросила: «Что ж вы раньше не сказали? А я смотрю по одежде, вроде наш», - миролюбиво улыбнулась она.
- А какая вам разница, кого кормить? Или у вас люди по сортам расписаны? Эх вы, строители светлого будущего.
